Тишина внутри парящего шаттла была густой. Но уже не давящей.
Теперь — почти уютной.
Аппарат мягко поднимался в небо Люксара, над городом Исора, сверкающая под ними, превращалась сначала в россыпь огней, затем — в размытые огненные нити. Леони сидела рядом с Карианом, сложив руки на коленях, пытаясь унять бешеный ритм собственного сердца. Время от времени она бросала на него быстрый взгляд.
На нём снова была маска — серебристая, с тонкими линиями света, подчёркивающими чуждые, острые черты. Она скрывала его лицо, стирала в нём человечность, которую она уже успела увидеть. Делала его снова недосягаемым. Безликим. Непроницаемым.
Но Леони знала, что скрывается под ней.
Она видела его лицо. Его стеклянно-чёрные, бездонные глаза. Его кожу, светящуюся, как перламутровое лунное сияние под водой. Его волосы — тёмные, гладкие, падающие тяжёлой волной. Она не ожидала, что он окажется красивым.
Опасным — да.
Пугающим — да.
Но красивым?
Эта мысль тревожила куда сильнее всего остального.
Между ними повисла долгая пауза, нарушившаяся лишь тогда, когда он поднял руку. На его ладони лежала гладкая серебристая пластина — переводческий узел.
Его голос наполнил кабину:
— Я вижу твоё любопытство, — сказал он ровно. — Ты можешь спросить меня всё, что хочешь.
Она опешила. Несколько раз моргнула, пытаясь понять, слышит ли она подвох. Но в его позе не было ни угрозы, ни насмешки.
Леони сглотнула. Кивнула.
И задала вопрос, который жёг её с первой минуты знакомства:
— Кто ты? — тихо произнесла она. — На самом деле.
Кариан ответил не сразу.
— Я — Марак, — прозвучало наконец.
Голос тек густо и спокойно, будто выдавал истину, которая не нуждалась в объяснениях.
— Нас всегда семеро. Мы не избираемся. Мы рождаемся такими… другими. Это происходит раз в столетие. Иногда — реже. И никогда не подчиняется правилам.
Она смотрела на него внимательно, пытаясь осознать это.
— Семь… Значит, ты что-то вроде короля?
— Нет, — мягкий наклон головы. — Выше. Мы — суверенны. Да. Но также — оружие. Щит. Каждый Марак управляет своей частью Люксара. Моя — Малвар. Наибольшая. Самая древняя. Мы рождены, чтобы править. Чтобы защищать. Чтобы воевать. Пока не погибнем… и место не займёт другой.
Сложно было понять новую информацию сразу. Родиться правителем. Родиться оружием. Это было страшно. И — почему-то — очень одиноко.
— Те, кто склонились перед тобой… Йерак? — спросила она.
— Наш народ. Наша кровь, воины и простые работники. Но не Марак. Не как я.
Леони замолчала, пытаясь собрать мысли в единое целое. И всё же это был не тот вопрос, который рвал её изнутри. Ей пришлось набраться смелости.
— А я? — прошептала она. — Для чего… я тебе? Что ты хочешь от меня?
Его молчание было коротким, но тяжёлым.
Переводчик вибрировал — и выдал ответ:
— Наслаждение.
Леони вздрогнула. Воздух мгновенно стал горячим и плотным.
Он повернулся к ней всем телом — медленно, уверенно. Маска скрывала его выражение, но сама тишина вокруг звучала, как наэлектризованная струна.
— Я хочу твоего удовольствия, Леони. Твоего доверия. Твоей покорности — да. Но не твоего страха.
Слова впились в её кожу.
— Я наблюдал за тобой, — продолжил он. — Изучал ваш вид. Долго. Очень долго. Я желал того, что ваши способны дать… того, чего я не могу получить ни от кого из своего народа. Интимность. Уязвимость. Прикосновение.
Она замерла, дыхание сбилось.
— Маракам запрещено чувствовать такое с Йерак. Запрещено искать связей. Близости. Даже пытаться.
Переводчик передал ровный, спокойный голос. Но в подтексте чувствовалось голое, непривычное ему напряжение.
— Ты не служанка, Леони. Не питомец. Я хочу, чтобы ты захотела быть здесь. Со мной.
Мир под ней качнулся. Она почувствовала, как сердце упирается в рёбра, будто пытаясь вырваться.
Он хотел её. Не просто тело — её саму. Того, чего он не мог получить от своего мира. Того, что было ему запрещено.
И он выбрал её.
Из всех возможных существ — её.
Леони отвела взгляд к окну. Шаттл взмывал в вечернее небо, оставляя под собой сияющий город.
Две луны смотрели сверху, холодные и прекрасные.
А рядом с ней сидело самое могущественное существо на этой планете.
Она глубоко вдохнула, чувствуя, как внутри медленно зарождается дрожь.
Потому что теперь перед ней действительно стоял выбор.
И каждая сторона была одинаково страшна.