Двери покоев разошлись без предупреждения — металл исчез в стенах так гладко, будто воздух сам был вытянут из комнаты.
Леони резко поднялась.
Это был один из них. Высокий, безмолвный служитель. Этот — скорее мужского облика. Такой же, как остальные: тонкий, почти эфемерный, движущийся с нечеловеческой плавностью. На нём — глубокие синие одежды, сверкавшие, словно отражали лунный свет на воде.
Кожа — светящаяся, бледная. Волосы — чёрные, гладкие, идеально прямые. Глаза — чёрные, бездонные, без единого блика. Без лица. Без эмоций.
Но в этот раз он не принёс еду или ткани.
На его ладони лежал плоский предмет — гладкий, серебристый, тонкий, как отполированный речной камень. Ни кнопок. Ни швов.
Он подошёл к ней молча.
А затем… заговорил.
Но голос был не его.
Он возник в пространстве вокруг, как будто не принадлежал ни одному дыханию. Не механический, не роботизированный — скорее скрывающий за собой настоящий звук. Голос мягкий. Ровный.
Человеческий.
На английском.
— Вам нужно сесть. Туда, — сказал голос, а служитель указал на кресло в углу.
Леони задержала дыхание.
Она и не заметила этого кресла раньше — миниатюрное, обтекаемое, почти художественное. Но теперь, когда приказ прозвучал, оно выглядело… угрожающе.
Она сузила взгляд.
— Вы всё время называете меня «человек». У меня есть имя. Леони.
Служитель не шелохнулся. Его лицо осталось пустым. Никакой реакции. Никакого согласия. Ничего.
Она выпрямилась.
— Ле-о-ни, — сказала отчётливее, чуть громче, чем собиралась.
Ответа не последовало.
Неприятный холод пробежал под кожей.
— А у тебя есть имя? — вырвалось резко. Слишком резко. Но ладони уже вспотели.
Голос возник снова — тот же нейтральный, почти безжизненный:
— Переводческий узел будет использоваться с этого момента. Он был создан много тысяч циклов назад, чтобы обеспечить общение между маджаринами и подвластными им народами.
Он приподнял серебристый камень, давая ей рассмотреть его лучше.
Тот едва заметно пульсировал — как будто дышал.
— Он скрывает мой голос под вашим языком, — продолжил служитель, — а ваш — под нашим. Марак услышит вас на своей речи. А вы услышите его — на своей.
Не просто перевод.
Целая завеса.
Язык, который соединял две абсолютно разные расы.
— Вы будете использовать его, чтобы понимать нас, — сказал служитель. — И чтобы говорить с Мараком.
Опять Марак. Никогда — Кариан.
Леони перевела взгляд на кресло.
— Зачем мне сидеть там?
Служитель шагнул вперёд и коснулся скрытой панели на подлокотнике. Раздался мягкий щелчок — и из-под обивки выдвинулись гладкие, блестящие фиксаторы. Манжеты на запястья. Захваты на лодыжки. Широкий грудной упор.
Они не выглядели угрожающими.
Но в них чувствовалась точка, после которой пути назад уже не было.
Её сердце забилось сильнее.
— Подожди… что это? Что ты делаешь?
Проекция ответила:
— Для вашей безопасности. Спуск будет нестабильным.
Спуск.
Холод ударил в грудь.
— Вы хотите сказать, что мы… садимся? Куда? Почему Кариан....
Служитель резко вдохнул носом. И впервые — посмотрел прямо на неё. Не с враждой. Но с чем-то близким. Как будто она сказала нечто непозволительное.
Богохульное.
Он ничего не сказал.
Но атмосфера изменилась. Все стало происходить быстрее. Жёстче. Не грубым, но без прежней мягкости.
Его рука легла на её плечо — крепко, как наказ.
— Подожди, стой, поговори со мной...
Он повёл её к креслу. Она упёрлась, но это было всё равно что пытаться остановить море.
Как только её спина коснулась сиденья — фиксаторы захлопнулись. Холодные металлические полосы сомкнулись вокруг рук, ног, груди.
Она вздохнула коротко, испуганно.
— Что вы делаете?! Выпустите меня! Я сказала — выпустите!
Служитель не дрогнул.
— Для вашей безопасности, — повторил переводчик.
И развернулся.
Двери сомкнулись за ним. И Леони осталась одна.
Прикованная.
Шум корабля стал ниже, плотнее, вибрирующе-глухим — как дыхание гиганта под её ногами. Что-то изменилось в глубине корпуса. Что-то готовилось.
Они садились.
Но где?
Почему Кариан ничего не сказал?
Она вспомнила, как он смотрел на неё. Как прикасался. Какой был в нём странный, пугающий, притягательный оттенок нежности.
И всё же…
Сейчас она была в оковах.
Как груз.
Как хрупкий объект.
Или как угроза.
Гнев вспыхнул резко. Горячо.
Но под ним — холоднее, глубже — был страх.
Страх того, что она ошиблась.
Страх, что оказалась наивной.
Страх, что она неверно прочла его прикосновения. Его голос. Его присутствие.
Как он посмел.
Как он посмел заставить её чувствовать, будто она… значима — только чтобы оставить её здесь, беспомощную, безмолвную, связанную, когда ему так удобно.
Но что пугало её сильнее всего....
То, что часть её всё равно хотела верить ему.
И именно это чувство делало её по-настоящему беспомощной.