Судьба Одина

ЭПИЛОГ

Его разбудил звук собственного голоса. Это был не крик и не рев… а шепот. «Скади», — сказал он, и в его слабом эхе прозвучало меланхоличное отражение незаживающей боли. И хотя он проснулся, он не выпрямился и даже не потрудился пошевелиться. Он просто лежал, ощущая под обнаженными плечами грубые доски, и слушал стук молотов по наковальням и скрежет каменных кругов, о которых затачивали лезвия. Это была музыка войны, и музыканты настраивали свои инструменты.

Гримнир открыл глаза. Он узнал стропила Варгхолла, закопченные и почерневшие от времени. Он не спросил себя, как он добрался от моста у подножия Каунхейма сюда, через Настронд. Он предположил, что это дело рук Гифа, и оставил все как есть. Он лежал на одном из длинных столов на козлах — сплошная масса ноющих мышц и ушибленной плоти. Он погиб своей последней смертью в Мидгарде; теперь ему осталось только разбить щит на Вигриде. Гримнир выдохнул.

Свет, сочившийся через верхний ряд окон, был серым и дымным, несмотря на то, что камин в зале был холодным. Гримнир закашлялся, перекатился на бок и сплюнул на устланный тростником пол. Хотя он чувствовал себя так, словно команда скрагов протащила его через задницу дохлой козы, по крайней мере, он был цел, в меру бодр и находился там, где и должен был находиться. Сейчас он думал только о том, как бы раздобыть рог медовухи, немного мяса и хлеба и узнать новости от Гифа. Он сел и огляделся…

И увидел фигуру с темным лицом, смотревшую на него с возвышения, с единственного в своем роде трона Ульфсстадира. Этот вновь прибывший сидел, перекинув одну ногу через подлокотник кресла. По правде говоря, это был гигант. Ётун, с кожей цвета глубокого льда, хорошо подстриженной бородой и волосами, подобными пламени. На его лице зажили струпья, и в его сверкающих глазах таилось что-то столь же озорное, сколь и злобное. Он встретился взглядом с Гримниром, и скрелинг инстинктивно понял, в чьем присутствии он находится.

Это был Спутанный Бог.

— Ты только что что что-то сказал, — пророкотал Локи, словно они были самыми старыми друзьями в разгар беседы. — Имя, я полагаю. Чье это было имя?

Здоровый глаз Гримнира сузился:

— Скади.

— А, Скади. — Локи кивнул, как будто это имя что-то значило для него. — Она была дочерью Скэфлока?

— Да, хотя и отреклась от негодяя.

— И она была твоей парой?

Гримнир отвел взгляд. «Нет», — ответил он через мгновение.

— Жаль, — сказал Спутанный Бог, снимая ногу с подлокотника кресла и наклоняясь вперед. — Мне сказали, что я должен благодарить тебя за свою свободу.

Гримнир пожал плечами:

— За всем этим стоял Имир, а этот ублюдок умеет отличать железо от шлака.

Спутанный Бог усмехнулся.

— Что ж, я не могу ничего для него сделать, так что это должен быть ты. Проси у меня все, что пожелаешь, Гримнир, Убийца родственников. Хотя… — Он помолчал, его проницательные черные глаза сузились, когда он заглянул Гримниру в сердце. — Даже я не могу вернуть мертвых, которые бродят по ту сторону Девяти Миров.

Гримнир нахмурил густые брови:

— Тогда дай мне кольчугу и оружие, мой повелитель. Дай мне врагов и пространство, чтобы убивать их. Если это конец, то позволь мне покончить с этим так, что содрогнутся сами кости Иггдрасиля!

Сияющий взгляд Локи стал отстраненным, как будто он мог видеть, что ожидает их на ткацком станке Судьбы.

— У тебя будут кольчуга и оружие, а также почетное место. Ибо скоро мы отправимся на поля смерти Вигрида и в Сумерки Богов. Древний Мир должен исчезнуть, сын Балегира. Он должен умереть так же, как и родился, в огне, в крови и в совершении ужасных деяний. И мы должны смириться с этим. — Спутанный Бог жестом пригласил Гримнира следовать за ним, и они вдвоем направились к дверям Варгхолла. Их силуэты вырисовывались на фоне горящих огней Иггдрасиля. — Наша кровь оплодотворит Новый Мир — мир, в котором от нас не останется ничего, кроме легенд, мифов, которые рассказывают детям, детских стишков и мрачных воспоминаний. — Локи вздохнул. — Но это прекрасно. Немногие будут помнить нас, Гримнир, Убийца родственников. Они будут помнить песни, написанные клинком и секирой, и будут рассказывать о наших деяниях у своих костров. И в этих рассказах, в этих песнях смерти, мы будем жить вечно…

На этом заканчивается

Сага о

Гримнире.