Судьба Одина

12 КАУНХЕЙМ

В железной жаровне потрескивал огонь, и в его тусклом свете Снага сидел на корточках, наблюдая, как труп Балегира медленно приближается к моменту возрождения, когда странная нежизнь Настронда оживит его конечности и с ревом приведет в сознание. Края полудюжины страшных ран на голове и теле Балегира уже срастались. Раздробленная кость корчилась под кожей; новый глаз вырос из запекшихся руин старого, в то время как старая пустая глазница восстановилась, хотя так и осталась пустой.

Кётт, сидевшая рядом с ним, прошипела вопрос, ее голос был подобен медленному скрежету кремня по стали:

— Ты веришь ему?

Снага поиграл ожерельем из косточек пальцев, которое касалось его худой груди. Крысокость тоже был неподалеку, вместе с другим старым скрагом по имени Ред, который был вождем скрагов Каунхейма. «Ред — мой друг. Он услышал то, что услышал. У него нет причин лгать», — сказал Снага.

Кётт хмыкнула.

— Значит, если мы убьем этого ублюдка, он сразу же вернется? Это нечестно.

— Это место… оно не предназначено для того, чтобы быть честным. Однако, хотел бы я увидеть ту сцену. Старина Блартунга ввязался в драку, как какой-то длиннозубый герой и все такое? Это был правильный выбор. Наверное, решил, что наконец-то заслужил свое содержание, отомстив за нас и за всех остальных. — Снага шмыгнул носом и вытер его тыльной стороной ладони.

— Тогда зачем Гримниру понадобилось его вешать? Зачем убивать его по-настоящему?

Снага долго молчал. Он прокручивал в голове эти вопросы, желая, чтобы на них нашелся достойный ответ. Он ничего не ответил. Когда он заговорил, его голос был тверд как железо. «По той же причине, по которой, по словам Реда, ведьма пытается свалить вину на меня, говоря Манаваргу, что я какой-то всемогущий колдун, переодетый скрагом. У этих длиннозубов проблемы с высокомерием. Они не могут понять, что кто-то ниже их — кто-то вроде нас, — может одержать верх над ними, поэтому они успокаивают себя ложью и чрезмерными реакциями. Ни больше, ни меньше». Снага цыкнул зубом и указал на труп.

Он наблюдал за этим процессом тысячу раз, сто тысяч, а может, и больше. И все же это его завораживало. Отрубленные конечности возвращались к своим хозяевам или формировались заново; головы, которые только что парили в фонтанах бьющей крови, теперь возвращались, как кроткие жены, осознающие свои прегрешения и готовые искупить их. Внутренности, извиваясь, втягивались обратно в рваные разрывы, которые их выпустили; невидимые руки зашивали все раны, и все это наполнялось пенящейся черной кровью.

А потом пришло время. Моргни, и ты бы это пропустил.

Снага наклонился ближе, когда легкие Балегира расширились; он оскалил зубы в кривой усмешке, когда тело толстого дурака задрожало, когда могущественное колдовство ударило в его сердце, пока оно не забилось само по себе. Он увидел, как распахнулся единственный красный глаз…

Ярость Балегира вскипела при воспоминании о последней смерти в то же мгновение, когда жизнь наполнила его тело. Снага обрадовался, что у него хватило предусмотрительности связать запястья и лодыжки длиннозуба толстой веревкой.

— Где он? — взревел Балегир, брызгая слюной, и вскочил на ноги. — Где эта неблагодарная свинья, Гримнир? Где… — Слова застряли у него в горле, когда он повалился на бок; он боролся с веревками, связывавшими его руки и ноги, на его покрытом шрамом лбу было написано замешательство. — Где?..

— Только не вздумай расстраиваться по пустякам, одноглазый, — сказал Снага. — Но ты больше не сидишь за твоими нелепыми стенами.

— Где я? — спросил Балегир. — Развяжи меня, скраг!

— Пока нет. Только после того, как мы с тобой придем к взаимопониманию. Видишь ли, все изменилось, и мы тут ни при чем. — Снага покачнулся на корточках. — Похоже, твоя королева решила избавиться от тебя.

— Лжец! — Балегир попытался высвободиться; Снага знал, что больше всего на свете длиннозубу хочется сомкнуть свои пальцы на горле Снаги и сжимать до тех пор, пока глаза скрага не выскочат из орбит.

— Ну, кто-то же тебя убил, верно?

— Этот неблагодарный ублюдок, Гримнир! Выпендривается и строит из себя важную персону! Решил подло ударить меня, и ему повезло.

— Я в этом не сомневаюсь. Помогите ему сесть. — Снага кивнул, и из тени по обе стороны жаровни вышли Крысокость и Ред. Вместе они усадили Балегира. — Вот, — сказал Снага. — Мы не варвары, мы скраги. Что бы вы, длиннозубые, ни думали. И любая крыса, которая скалит зубы на Гримнира, мой друг.

— Что случилось? Последнее, что я помню, это… это…

— Гримнир и его дружки, должно быть, убили многих из вас. Вдобавок к этому оскорблению, твоя королева взяла и вышвырнула тебя и твоих парней вон, как тухлое мясо. Что она сказала, Кётт?

— Выбросьте его вместе с остальным мусором, — сказала Кошка голосом, похожим на стальной шепот.

Снага кивнул.

— Да, именно так. Как мусор, сказала она. И ее старый отец… ну, он согласился. Сказал, что небольшие трудности пойдут тебе на пользу.

— Откуда ты все это знаешь?

— У меня есть уши, ага? Я слышал это прямо из уст твоей чертовой королевы. Что бы она ни задумала, главное, что она прикрывает Гримнира. Позволяет ему делать все, что ему хочется.

— Сука! — Единственный глаз Балегира вспыхнул во мраке.

— Я не из тех, кто упускает такую возможность, поэтому я попросил своих парней вытащить тебя из мусорной кучи, и мы притащили тебя сюда.

— Что это за место? — Губы Балегира презрительно скривились при виде окружающей обстановки. Снага знал, что он видит: пол из плоских камней, покрытый потертыми ковриками и тростником, ржавая железная жаровня, источающая жар, свет и дым; стены из обрезков дерева, обмазанные глиной, крыша из обугленных балок. — Куда вы меня притащили?

— Под Корень. Это город скрагов, и Ред — его глава. Он отправил сообщение Манаваргу, и мы договорились встретиться с ним, как только ты сможешь.

— Сейчас? — Балегир сплюнул. — Кто я такой? Твой приз? И как ты собираешься меня использовать? Чтобы выторговать более выгодные условия для себя и своих драгоценных приятелей, так?

Снага усмехнулся, в его угрюмых красных глазах не было юмора.

— Не буду врать. Это была моя первая мысль. Раньше, если бы мы с приятелями поймали бы кого-нибудь вроде тебя, мы бы ели как короли. Но теперь? Теперь все изменилось.

— Что изменилось, скраг?

— Гримнир. Я ни о чем не прошу тебя, потому что хочу, чтобы ты и Манаварг оценили ситуацию, в которой мы оказались. Твой парень отбился от рук. Он уже убил по-настоящему одного из Девяти Отцов, обратил армию Манаварга в бегство и убедил твою драгоценную королеву избавиться от тебя и выбросить в яму с нечистотами. Почему? В какую игру он играет? Кому он служит?

Балегир нахмурился:

— Где сейчас Гримнир? Ты знаешь?

— Он и его товарищи покинули Настронд или близки к этому.

— Ушли? Ты уверен?

— Я ведь это сказал, верно? — Ноздри Снаги раздулись. — Они вышвырнули тебя и двадцать одного твоего парня за ворота твоего модного зала. Все были мертвы. Последнего, недоумка со шрамом на лице, Сеграра, они оставили себе в качестве платы какому-то перевозчику. Я не такой умный, как вы — по крайней мере, вы все мне так говорите, — но, похоже, они собираются предложить Сеграра в качестве платы за проезд на Костяном пароме. И это не что иное, как способ покинуть этот остров, ага?

Балегир кивнул. Немного подумав, он покосился на жилистого вождя скрагов.

— А тебе-то что за дело до этого? И не вдувай мне ветер в задницу своей недоделанной историей о том, что ты вдруг стал заботиться о других.

— Я хочу голову Гримнира.

Балегир рассмеялся:

— Ты можешь забрать все, что от нее останется после того, как я с ней закончу.

Снага распрямился, как туго натянутая пружина. Железо зашипело о кожу, когда он вытащил нож из-за пояса и навис над Балегиром.

— Неправильный ответ, ты, жирный одноглазый ублюдок, — прорычал он. — Я обескровлю тебя, как молочного поросенка, и доставлю Манаваргу на блюде прежде, чем позволю кому-либо, кроме меня, убить этого сукина сына! Мне плевать, какие у тебя, по-твоему, права! И я не собираюсь отступать. Ты хочешь быть партнером или пешкой, одноглазый? Выбор за тобой! Делай это быстро, потому что я уже знаю, на чем стою!

Балегир не стал настаивать.

— Убери свое железо, парень, — сказал он. Снага посмотрел на него сверху вниз и через мгновение отступил. — Итак, каков твой план?

— Манаварг недальновиден, — сказал Снага, снова приседая на корточки. Он поигрывал своим ножом, втыкая его острие в грязь между камнями пола. — Он хочет только одного — быть властелином той проклятой скалы. А еще он назойливый. Ваша королева тоже назойлива. Она хотела этим маленьким оскорблением отвлечь внимание, понимаешь? Она хотела, чтобы ты злился и строил козни со своими парнями, чтобы все вы не путались под ногами достаточно долго, чтобы Гримнир, этот длиннозуб, с которым он дружит, и его желтоглазая мымра разобрались с делами, в которые они все вовлечены. Ты меня понимаешь?

Балегир искоса взглянул на него и кивнул.

— Так что не кипятись и не строй планов, — продолжил Снага. — Не теряй времени. Подлизывайся к Манаваргу. Изобрази раскаяние и смирение, позволь ему поверить, что ты будешь его марионеткой, но заставь его поручить своим парням вернуть тебя на трон, и побыстрее. Выбей ножку стула из-под Гримнира. Тем временем…

— Тем временем ты ускользнешь и отправишься на охоту, — закончил за него Балегир.

Снага кивнул.

— Одолжи мне парочку своих парней покрепче, которых не так-то легко напугать… они не особенно любят подчиняться приказам такого скрага, как я. Мы перехватим этих троих подальше от Настронда, а потом посмотрим, сколько у Гримнира удачи.

— Это не удача, — ответил Балегир, его глаза сузились, и он задрожал, вспомнив, как быстро вернулся Гримнир. — На нем наложен гейс, подобного которому я никогда не видел. Убей его, и он тут же вернется. Что бы это ни было за колдовство, оно дает ему преимущество.

— В этом-то все и дело, ага? — Снага встал. — Вдали от Настронда ни у кого из нас нет преимущества. Продырявь ему брюхо в Ётунхейме, и он будет таким же мертвецом, как и все мы, гейс или нет. После этого он уже не вернется. Запомни мои слова, одноглазый: я принесу тебе его голову, а остальное оставлю червям. Мы с тобой одного мнения?

Балегир встретился взглядом со скрагом:

— Да.

Кивнув, Снага наклонился и перерезал веревки, стягивающие лодыжки Балегира.

— Ты можешь передать весточку моим сыновьям?

Снага приложил острие ножа к веревкам, стягивающим руки Балегира.

— Могу.

— Тогда пошли слово двум из них, Хрунгниру и Нэфу, и прикажи им от моего имени собрать Скэфлока и ту шайку разбойников, которую он называет кланом. Эта мымра — его дочь, и если он хочет вернуть мое расположение, он приведет ее к дверям Чертога Одина, если понадобится!

Нож Снаги перерезал жесткие волокна. Последний разрез — и последние путы, связывавшие Балегира, упали…

И, подобно нападающему тигру, Лорд Красного Глаза вскочил на ноги, одной рукой обхватив Снагу за горло. Балегир нес скрага назад, пока его худые плечи не врезались в стены хижины из дерева и глины. Все сооружение содрогнулось от удара. Лицо Балегира оказалось в нескольких дюймах от лица Снаги, зубы были оскалены в гримасе ненависти.

— Ты осмелился связать меня, как раба, ты, кусок грязи?

Снага никак не отреагировал. Хотя этот необыкновенный красный глаз пытался сверлить его собственный, он не вздрогнул. Он не вздрогнул от мерзко пахнущего дыхания Балегира и не попытался вырваться из его хватки с черными ногтями. Нет, покрытое белой краской лицо Снаги оставалось бесстрастной маской, хотя кожа под ним потемнела от недостатка дыхания. Губы скрага зашевелились.

— Что ты сказал, коротышка?

Снага ответил хриплым голосом, почти шепотом. «Партнер… или пешка?» Он перевел взгляд вниз. Балегир проследил за его взглядом.

Нож Снаги был зажат между ними, его острие было нацелено в сердце Балегира. Один толчок, одна судорога, и Балегир снова оказался бы во власти этих скрагов. Скрелинг медленно кивнул.

— У тебя есть яйца, вынужден признать, — сказал он, убирая с горла Снаги по одному пальцу за раз, прежде чем отступить. Остальные — Кётт, Крысокость и молчаливый Ред — стояли наготове, обнажив клинки. — Если бы у вас у всех были яйца такого размера, как у него, остальные из нас, возможно, дважды подумали бы, имея с вами дело. Это твоя игра, скраг. Давай поднимемся наверх, оближем задницу Манаваргу и посмотрим, хватит ли еще меда во всем этом уксусе, чтобы вернуть мне трон…

ВЫРВАВШИЙСЯ ИЗ скалы и почвы на том конце Настронда, Корень представлял собой всего лишь узловатый кусочек Иггдрасиля, наименьший из его корней; усик, покрытый швами, шрамами и поросший серо-зеленым мхом. Несмотря на это, он возвышался над островом, словно гора, сделанная из древесины ясеня. И Каунхейм, город Истинных Сынов Локи, был высечен на его склонах.

Со зловонных улиц города скрагов, спрятавшегося в тени Корня, Снага повел Балегира по мосту; под ними в пещере, образованной нижней стороной Корня, бурлило озеро Гьёлль. Песня сьйоветтиров эхом доносилась из глубин, где они прятались, надеясь на объедки со стола Манаварга — предателей и клятвопреступников, которым перерезали горло и сбрасывали с высот Каунхейма.

Мост вел к подножию Лестницы из тысячи ступенек. Это была единственная улица города: множество ступенек, площадок и ответвлений, которые вели вверх по обращенной к острову стороне Корня. Фонари излучали бассейны света, освещая завешенные двери, ведущие в комнаты, вырубленные в самом дереве; узкие извилистые переулки убегали, словно норы личинок, в самую сердцевину ясеня. Эти нижние уровни были отданы скрелингам, которые поклялись поддерживать знамена Манаварга, пехотинцам и лакеям, чья кровь была слишком нечистой, чтобы претендовать на красный плащ Истинных Сынов Локи. Суровые, волчьи лица поднимались от кружек с элем, от игры в кости, от точильных камней, когда Балегир и Снага проходили мимо. Их красные глаза были угрюмы, полны ненависти; глаза их неряшливо одетых женщин горели желтым огнем честолюбия и жадности. Среди них Балегир увидел лица, которых не видел со времен Маг Туиред.

Поднимаясь, они слышали стук молотков по наковальням, приглушенные голоса, смех, резкий скрежет стали. Они почувствовали запах мяса, готовящегося на огне. По правую руку от себя Балегир видел часть Настронда, которая называлась По-Ту-Сторону-Корня: тенистые долины и горные хребты, поросшие соснами и кедрами, невозделанные поля и фруктовые сады, торговую дорогу, ведущую в Скрелингсалр, где Лютр изо всех сил цеплялся за власть. Он решил, что в ясный день — если такой день здесь вообще когда-либо существовал, — он мог бы разглядеть вдалеке выступающие пики крыш Варгхолла.

— Виночерпий — там, наверху — хочет превратить это место в чистое, благоустроенное королевство, — сказал Балегир. Снага взглянул на него. — Страну полей и зернохранилищ, где все крысы знают себе цену и свое место. Ба! — Он прокашлялся и сплюнул за низкую, поросшую мхом стену. — Имир, забери этого дурака! Это место должно было стать полем боя, местом бесконечной войны! Наковальней, на которой нас куют и перековывают, закаляя для рассвета Рагнарёка!

Снага облизнул зубы:

— Этот Рагнарёк — просто бабушкины сказки, так? Битва, которая положит конец всем битвам? Сумерки богов, Крушение Девяти Миров и все такое?

Балегир искоса взглянул на скрага:

— Кьялланди так не думает. И этот идиот Гримнир тоже. Они думают, что наверху что-то пошло не так.

— А ты что думаешь?

— Я? — Балегир схватил Снагу за шиворот и притянул к себе; его голос звучал как хриплый шепот. — Я думаю, что лучше буду драться весь день, потом пировать и трахаться всю ночь, чем захочу сидеть за столом с этими скачущими ублюдками и пересчитывать свою пшеницу и скот, как какой-нибудь надутый датский король! — При этих словах Снага невольно усмехнулся. Балегир игриво встряхнул его, а затем отпустил.

На следующем повороте они встретили своего первого Истинного Сына Локи в красном плаще. Он был высок, как и большинство так называемых чистокровных каунаров, с желтоватой кожей, прямыми конечностями и бородой, похожей на плетеную проволоку. На нем была кольчуга из мелких колец; на бедре висел меч с золотыми узорами на желудеподобном навершии, рукоять была обмотана серебряной проволокой. Его красные глаза сверкали.

— Что это у нас здесь? — произнес он на чистом двергском наречии, а не на гортанном жаргоне скрелингов, родившихся в Мидгарде. — Нашел себе домашнего любимца, скраг? Или это подарок для нашего лорда?

Снага одарил каунара натянутой, лишенной юмора улыбкой.

Балегир, однако, был не столь осмотрителен. Он на мгновение остановился, повернулся к Истинному Сыну в красном плаще и оглядел его с головы до ног. Его мясистые губы скривились от презрения, его единственный глаз сузился, когда он издал низкий, грубый смешок.

— На мгновение, — сказал он, отвечая каунару на том же языке, — я подумал, что ты, возможно, один из лордов Каунхейма, в своей модной кольчуге и с безупречным клинком, пришедший поприветствовать меня. — Балегир сверкнул кривой усмешкой. — Но нет… слишком низкого происхождения. — Он показал Истинному Сыну свою широкую спину, возобновляя подъем.

Ярость исказила надменное лицо каунара. Он не мог вынести столько оскорблений. Со сдавленным криком он бросился за ними.

— Как ты смеешь?..

— Смею что? — взревел Балегир, надвигаясь на каунара. — Смею повторить твою жалкую игру в высокомерие? Ха! Ты называешь себя Истинным Сыном Локи, но я не помню твоего лица за высоким столом в тот вечер. Я был там, болван! Я взял кусок мяса из рук Спутанного Бога! Что получил ты, а? Объедки от слуги? — Балегир плюнул под ноги каунару. — Возвращайся к юбке своей матери, мальчик, пока я не отобрал у тебя эту сырорезку и не поколотил тебя ею.

Их перепалка привлекла внимание. Вверх и вниз по Лестнице, из переулков и дверных проемов появлялись каунары и скрелинги — среди них были женщины, их желтые глаза горели любопытством; в ответ на их невнятные вопросы раздавался приглушенный шепот. Красные плащи вспыхнули во мраке, когтистые пальцы искали эфесы и рукояти мечей.

— Сделай это, — сказал каунар, которому внезапная толпа придала храбрости. — Сделай это, и посмотрим, как далеко ты уйдешь.

— Ты хочешь испытать меня, так? — Балегир выпрямился во весь рост. — Ты думаешь, что успеешь обнажить этот срезатель маргариток прежде, чем я до него доберусь, а? И что потом? Ты проткнешь мне глотку? Отлично! Я сыграю в твою игру!

— У нас нет на это времени, — прошипел Снага.

— Ба! Манаварг подождет, коротышка, — прорычал Балегир, полуобернувшись к скрагу и при этом демонстрируя свою слепую сторону ухмыляющемуся каунару. Не в силах устоять, Истинный Сын Локи клюнул на эту наживку, как изголодавшаяся форель.

И, как всякая рыба, он не заметил крючка. При первом же скрежете железного лезвия каунара о серебряную горловину ножен, Балегир задвигался. Быстрый, как змея, он выдернул нож из-за потертого пояса, обмотанного вокруг талии Снаги. Изогнувшись, он нанес удар.

Сначала каунар просто стоял с наполовину обнаженным мечом, наблюдая, как концы его бороды падают на землю. Он поднял глаза и встретился с гневным взглядом Балегира, на его желтоватом лице было написано явное замешательство.

С лезвия ножа стекала тонкая струйка черной крови.

— Что ты теперь скажешь?

Каунар открыл рот, чтобы заговорить… и захлебнулся потоком крови, хлынувшей из перерезанных артерий в его горле. При последнем глотке воздуха из глубокого разреза на его трахее выступила черная пена. И когда его легкие наполнились кровью, каунар, наконец, пошевелился. Он, шатаясь, направился к своим товарищам. С его подбородка потекли струйки крови, когда он опустился на одно колено. Слишком поздно он попытался остановить поток крови, которая лилась из его тела.

Кольчуга звякнула, когда он повалился на бок и соскользнул на три ступеньки вниз, к лестничной площадке.

Балегир тщательно вытер клинок о бедро своих брюк из ткани и кожи, прежде чем вернуть его Снаге.

Реакция толпы была неоднозначной. Некоторые сердито смотрели на незваных гостей, бормоча угрозы и теребя рукояти. Другие усмехались в ответ на шутку или громко смеялись, доказывая, что, несмотря на свою хваленую кровь, такую чистую и незамутненную, благородные Истинные Сыны Локи обладали таким же жестоким чувством юмора, как и их кузены, рожденные в Мидгарде.

— Пойдем, крыса, — сказал Балегир, отворачиваясь от умирающего каунара. — Манаварг ждет нас.

Медленно, с напускной развязностью Балегир позволил Снаге провести себя сквозь толпу зевак и подняться по оставшимся ступенькам Лестницы.

Венчая Каунхейм, на самой высокой точке Корня, стоял зал Манаварга, Вингамейд. Его называли Продуваемый ветром, потому что он скрипел, как виселица, когда из Муспельхейма дул обжигающий ветер, наполненный кузнечным смрадом, и стонал, когда холодные порывы ветра приносили лед и зловоние смерти из Хельхейма, расположенного за скалистым Нидафьоллом. Но его основания были прочны, ибо были высечены из костей самого Иггдрасиля.

Это был ставхолл, похожий на его родной Варгхолл, с остроконечными крышами и резными притолоками. Его почерневшие от времени стены были покрыты зеленым мхом. В огромных железных жаровнях перед входом горел битум, пламя плясало на ветру, а черный дым добавлялся к вековой копоти. В этом резком оранжевом свете Балегир и Снага увидели ожидавшую их фигуру. Каунар был облачен в кольчугу из стальных цепей, шлем со звериной мордой скрывал его черты, а на плечи был накинут богатый красный плащ Истинных Сынов Локи.

— Бёльторн, — сказал Снага.

— Виночерпий виночерпия, — пробормотал Балегир. Тем не менее, он изобразил нечто похожее на искренний поклон, склонив голову в сторону дверей Вингамейда. — Я прошу совета у твоего хозяина, Бёльторн, и его гостеприимства. Примет ли он меня?

— Лорд Манаварг услышал о твоем несчастье, Балегир Глаз. Он ждет тебя внутри. — Шлем Бёльторна придавал его голосу зловещий отзвук. Он откинул плащ и жестом пригласил их следовать за собой. Позади них толпились каунары и скрелинги, их любопытство пересиливало гнев.

Пара поднялась по ступеням к портику Вингамейда, следуя за герольдом в красном плаще, прошла через гигантские бронзовые двери и очутилась в вестибюль зала. Здесь золотые и серебряные светильники освещали теплым желтым светом живые колонны, вырезанные из ясеневого сердца Иггдрасиля; медные курильницы извергали благовония в холодный воздух, а толстые ковры приглушали шаги. По кивку Бёльторна два охранника-каунара распахнули внутренние двери.

Тронный зал Манаварга — в точности, как и представлял себе Балегир — был полной противоположностью большому залу Ульфсстадира. В нем было тихо и темно, только в одном конце горели огни. Драпировки, сделанные из вражеских боевых знамен, и тканые гобелены, изображающие битву в Железном лесу, висели между колоннами из живого ясеня. И в далеком круге света от огня, на возвышении, воздвигнутом из шлемов тех, кто погиб, сражаясь против Истинных Сынов, Манаварг раскинулся на троне из резного дерева.

Под троном располагались четыре стула. Один из них был пуст; в трех других сидели последние из девяти Отцов каунаров: одетый в кольчугу Ньол, военачальник Манаварга, поглаживавший свою соломенную бороду; девятипалый Дреки, происходивший из народа лучников, мастеров боевого лука из черного тиса, которые собрали такой богатый урожай среди малых асов в Железном лесу; и зловещий Нагльфари, начальник шпионов Манаварга, который в незапамятные времена был незаконнорожденным принцем со смешанной кровью двергов и альвов. Его глаза в тусклом свете сияли, как изумруды.

— Вот и вся твоя великая победа, а? — сказал Манаварг вместо приветствия. — Вчера ты был победителем. Сегодня ты стоишь передо мной со шляпой в руке и просишь подачки.

— Я ни о чем не прошу! — прорычал Балегир.

— Тогда зачем ты пришел?

Балегир искоса взглянул на Снагу:

— Меня предали! На меня ополчились Кьялланди и его проклятая дочь! Они убили моих сыновей, убили меня и вышвырнули нас всех на холод! Боюсь, они хотят сделать моего ублюдка, Гримнира, новым лордом Красного Глаза!

Глаза Манаварга сузились. «Моя ведьма сказала мне, что этот Гримнир не из нашего мира. Что он существо, вызванное из глубин Гиннунгагапа и принявшее облик скрелинга. Вызванное этим». Лорд Каунхейма вытянул длинный палец, указывая им на Снагу.

Скраг огляделся по сторонам, затем усмехнулся.

— У твоей ведьмы голова не так закручена, — ответил Снага. — Если бы у меня была такая сила, я бы стер вас всех с этой скалы и провозгласил себя королем.

— Гримнир, конечно, мой отпрыск, — сказал Балегир. — Но на него наложен гейс. Какое-то древнее колдовство. Как только он вернется…

— Вернется? — Это сказал Нагльфари, чей голос был похож на шипение гадюки.

Балегир перевел взгляд с него на Манаварга и обратно:

— Ты не слышал? Этот урод и его приятели покинули Настронд. Уплыли на Костяном пароме в неизвестном направлении. Без сомнения, они вернутся, но пока он от нас далеко. Пришло время опередить то дьявольское дело, которое он задумал.

Ньол начал было что-то говорить, но Манаварг поднял руку, требуя тишины. И довольно долго молчал, обдумывая слова Балегира и перебирая все возможные причины, побудившие его изменить свое мнение. Его полуприкрытый взгляд оценивал своего бывшего врага, как дикого зверя, прикидывая, когда тот может сорваться с цепи и посеять хаос. И пытаясь найти способ обуздать его. Наконец, он принял решение.

— Я дарую тебе гостеприимство, Балегир Глаз. — Он жестом подозвал его поближе и указал на пустое кресло — несомненно, место Гангра. — Присоединяйся к нам, и мы посмотрим, что сможет сделать Каунхейм, чтобы исправить причиненное тебе зло. А ты, скраг, будешь ли ты требовать от меня милости за эту непрошеную услугу?

— Я ничего не прошу, — ответил Снага.

Манаварг приподнял бровь.

— Скраг без просьбы? Такого поворота событий я не ожидал. — Остальные рассмеялись. — Очень хорошо. Тогда иди, но недалеко. Возможно, ты мне понадобишься.

Кивнув, Снага повернулся и выскользнул из тронного зала. На пороге он оглянулся и увидел, как Балегир садится на предложенное ему место, принимая кубок с вином от слуги-скрага. В этот момент он понял, что этот жирный одноглазый ублюдок играет на них всех, как на дешевом ребеке.

Затем, растянув губы в натянутой улыбке, Снага прошел в прихожую; стражники закрыли за ним двери. Он был на полпути к наружным дверям, его мысли были далеко, когда Идуна, ведьма Каунхейма, выплыла из-за колонны и встала у него на пути. Он остановился, инстинктивно пригнувшись. Ведьма была светловолосой и бледной, в шелковом с серебром одеянии; ее пронзительные глаза сверкали, как цитрины, когда она, опираясь на свой ясеневый посох, пристально смотрела на него. Снага ответил ей взглядом, в котором кипел гнев.

— Что за пакость ты задумал, Трар, сын Траинна?

— Меня зовут Снага, ведьма. — Он попытался обойти ее, но она выставила посох, преграждая ему путь.

— Как бы ты себя ни называл, — промурлыкала она, — ты заплыл слишком глубоко, лезешь не в свое дело.

— Я такого не слышал, — ответил Снага. — Старик Манаварг сказал мне, что ты считаешь меня каким-то своенравным колдуном, который вытаскивает дьяволов из Воющей Тьмы и запихивает их в шкуры скрелингов. Если это так, почему бы тебе не встать на мою сторону?

Мгновение Идуна не двигалась. Ее желтые глаза сузились, затем, с саркастическим поклоном, она отступила с его пути. Снага прошел мимо нее, презрительно скривив губы… только для того, чтобы снова натолкнуться на барьер из ее посоха.

— Я могу прочесть тебя, как на руны на камне, маленький Снага, — тихо сказала Идуна. — Он причинил тебе зло, и ты собираешься преследовать его. Жажда мести написана у тебя на лбу.

— Ублюдку не сойдет с рук убийство моего друга! — прорычал скраг.

— Сойдет. — Идуна вздохнула. — Что-то защищает его, этого Гримнира. Что-то, что стоит выше всех нас…

— Выше тебя, может быть. Но я готов поспорить на последнюю каплю крови в этом тощем теле, что, как только этот червяк сойдет с этой проклятой скалы, его уже ничто не защитит. Как и всех нас!

Снага протиснулся мимо Идуны, отбросив ее посох в сторону. Добравшись до внешних дверей, он услышал за спиной голос ведьмы из Каунхейма.

— Только глупец выходит из Настронда в поисках расплаты.

Снага, мысли которого были далеко, не ответил.

НИ ОДНА дорога не вела из Ульфсстадира к скалистому берегу Настронда, обращенному к Иггдрасилю, но Гиф знал путь. Под небом цвета дыма, пронизанным золотыми, красными, оранжевыми и зелеными отблесками, он вел их через похожие на ножи хребты по заросшим козьим тропам; он уверенно шел через заросшие лесом долины, спускался вниз по осыпям из рыхлого сланца и оврагам, густо заросшим морозником и смертоносным пасленом, огибал руины вроде тех, которые Гримнир видел в бухте Гьёлль.

— Эй, ты, старый пьяница!

Гиф оглянулся на него. Гримнир и Скади шли бок о бок; между ними, искусно запряженный в ярмо, скованный и согнутый почти вдвое, ковылял Сеграр. Этот незаконнорожденный сын Балегира вернулся к жизни час назад, наполненный таким количеством мочи и уксуса, что хватило бы утопить целую деревню. Но, несмотря на всю свою бычью силу, Сеграру было не сравниться с изобретательностью Гифа. Тот научился обуздывать упрямых рабов у римлян, которым не было равных. Вкладом Гримнира стал кляп, который он засунул Сеграру в рот и завязал полосками, оторванными от его набедренной повязки. Это избавило их от ругани и криков. Но это была идея Скади накрыть его покрытую шрамами голову капюшоном из черной ткани. «Пусть он думает, что мы ведем его куда-то еще, — сказала она. — Скажи ему, что мы собираемся продать его Манаваргу в обмен на безопасный проход через Дорогу Ясеня». — Гримниру понравилась ее жестокая изобретательность.

Он кивнул в сторону руин:

— Кто претендовал на это место до нас, а?

— До нас? — эхом отозвался Гиф. — Ну, это немного загадочно, маленькая крыса. Я слышал, что эти груды камней были здесь, когда первый из нас проснулся с полным ртом земли Настронда и увидел место нашей вечности.

— Они выглядят… знакомыми.

Гиф остановился и уставился на заросшие мхом и плющом остатки древней стены, стоящей безмолвным стражем на вершине невысокого холма; ее камни были вырезаны из одной гряды и подогнаны без раствора.

— Скааген, — тихо ответил он. — Они похожи на стены внутри могильного кургана в Скаагене.

Глаза Гримнира сузились. «Да, ты прав». Скааген был скалистым островком на северной оконечности Ютландии, в Дании, куда можно было добраться пешком только во время отлива; там неизвестные руки возвели каменную башню над могильным холмом с плоской вершиной. Гиф и его парни окружили все это деревянным частоколом. Это был дом Гримнира более ста лет, после того как Оркхауг в горах Кьолен был разрушен змеем Нидхёггом, посланным с благословения Одина, чтобы окончательно покончить с каунарами в Мидгарде. «Какая тут связь? Как это попало сюда?»

— Кто может сказать? — Гиф пожал плечами.

— Локейские ведьмы, — сказала Скади. — Если верить ведьмам, все это было делом рук Спутанного Бога. Они сказали, что он украл кусочек земли здесь, кусочек земли там, а потом попросил болотных ётунов соединить все это для него с помощью их колдовства. Фе! Если послушать старую Гьяльп, то Отец Локи хотел преподнести это им в качестве подарка, в качестве платы за их акушерство. Когда асы пришли за детьми Ангрбоды, эти три жеманные идиотки доказали, что у их спины сделаны из гнилого дерева. Они бежали, как раскаленный металл. Позже, в ярости, Локи проклял их трусость и отказал им в награде. Вместо этого он отдал Настронда своим верным слугам, тем, кто погиб, сражаясь за него с проклятыми асами.

— Нам, — сказал Гримнир.

Скади обвела жестом холмы и лощины, где все еще обитали существа, которых лучше оставить в покое.

— Вот откуда они узнали, где спрятаться, сказали они. Они были здесь, когда создавали Настронд. Однако имейте в виду: обе сестры были лживыми мешками гноя.

— Никогда не слышал этой истории, но в ней столько же смысла, сколько и во всем остальном. — Гиф отвернулся от руин. — Пошли, мои маленькие крысята. Мы почти на месте.

Скади толкнула привязанного к ярму Сеграра, чтобы заставить его двигаться.

— Шевелись, козлиная задница, покрытая коркой грязи.

Сеграр, спотыкаясь, шагнул вперед. Затем, быстрый, как змея, он уперся правой ногой в землю, чтобы не упасть, опустил левое плечо и изо всех сил, на которые было способно его скованное тело, ударил этим концом коромысла в Скади.

Конец коромысла пролетел на волосок от нее. Ее желтые глаза вспыхнули; выругавшись, она наклонилась и ударила Сеграра кулаком в центр закрытого капюшоном лица. Хрустнул хрящ. Из-под нижнего края ткани потекла черная кровь.

— Не умничай, arsegót!

Ответом Сеграра был низкий, влажный смешок.

Однако, прежде чем он успел прийти в себя, Гримнир оказался справа от него. Он ударил своим твердым, как сталь, кулаком по почкам своего незаконнорожденного брата. Три последовательных удара, которые заставили Сеграра вскрикнуть от боли, заставили его отойти вправо, чтобы защитить эту сторону. Гримнир взялся рукой за свободные концы капюшона Сеграра и стянул его так, что тот плотно обхватывал его горло, душа его.

Сеграр захрипел.

Гримнир наклонился к его прикрытому тканью уху.

— Продолжай играть в свои игры, — прошипел он, — и я лишу тебя жизни и буду тащить твою тушу волоком до конца пути, ты, ублюдок с молоком вместо крови. Испытай меня, если думаешь, что я этого не сделаю.

Через мгновение Сеграр уступил, кивнув. Гримнир ослабил хватку на краю ткани и подтолкнул его вперед. Великан каунар еще мгновение стоял, согнувшись. Из-под капюшона сочились кровь и слюна; он сильно втягивал воздух расширенными ноздрями, кашляя из-за кляпа во рту, когда выдыхал через покрытую шрамами сторону лица.

Хотя звук был приглушен, они оба услышали, как он выругался:

— Клянусь Имиром, все вы дохлые крысы!

Гримнир взглянул на Скади. Она подмигнула ему; он ответил кривой улыбкой. Вдвоем они заставили Сеграра разогнуться и подтолкнули его вслед за Гифом.

— Если бы я получал по дукату за каждый раз, когда слышу это, — сказал Гримнир, — я бы проломил твою дурацкую башку мешком монет, ты, сукин сын. А теперь, двигайся!

Менее чем через час Гиф провел их через узкую расщелину, пролегавшую между двумя холмами, густо заросшими можжевельником и корявыми кипарисами. Папоротник заглушал их шаги. За ним лежала полоса песка и пожелтевших костей, омываемая свинцовыми водами озера Гьёлль.

— Там, — сказал Гиф, указывая на крошащийся каменный причал, выступающий из воды.

Гримнир, однако, не слышал его. Забывшись, сын Балегира протиснулся мимо Гифа и уставился на далекий горизонт, поглощенный тем, что он там увидел. Ибо, несмотря на вечный мрак, здесь, в конце Настронда, Гримнир впервые смог беспрепятственно увидеть невероятные размеры Иггдрасиля. Окутанные клубами пара и гари, верхние пределы великого Дерева мерцали на фоне пустоты, раскрашенные разноцветными колдовскими огнями, которые текли по небосводу подобно звездной реке.

— Кровь Имира, — пробормотал Гримнир.

Сквозь пелену пыли и тумана он мог видеть их все — Девять Миров Дерева: золотой и белый Асгард, зеленый и желтый Ванахейм, серебристый и серый Альвхейм; там были землистые оттенки Мидгарда: коричневые, зеленые и отблески красного; застывшие оттенки Ётунхейма: тени лазури, изумруда и ледяной белизны; Гримнир поморщился от резкого мерцания Муспелльхейма, с его красными и оранжевыми отблесками кузнечного огня и багрово-черными пузырями лавы. Под этими мирами мерцающие желтые и оранжевые огни Свартальфахейма и Нидавеллира были приглушены, словно факелы и свечи на фоне кромешной тьмы, поднимающейся из Воющей Тьмы Гиннунгагапа. И ниже всех, окутанный туманом и освещенный лишь погребальными огнями мертвых, Гримнир увидел Хельхейм, Чертоги Хель, окруженные темными оградами Нидафьолла.

В голове Гримнира неожиданно всплыл отрывок древней песни. Низким и неприятным голосом он запел:

— Хорошо, что то, чему я тебя научил, застряло в том сите, которое ты называешь мозгами, маленькая крыса, — сказал Гиф.

Гримнир полуобернулся.

— Не радуйся слишком сильно, — ответил он. — Все остальное, чему ты меня учил, оказалось бесполезным здесь, внизу.

Усмехаясь, Гиф подошел к прибрежному краю причала, где в стороне стояла рама, сделанная из изъеденного червями дерева и длинных костей. На ржавых цепях висел вогнутый диск окислившейся бронзы. Гиф вытащил свой нож и постучал по бронзе рукоятью. Низкий, нестройный гул разнесся по пустынному берегу. Он еще дважды ударил в импровизированный гонг.

Эхо прокатилось и медленно затихло. Гримнир посмотрел на воду. «Что теперь?» — спросил он.

— Теперь? — Гиф убрал нож в ножны. Он поправил оружейный пояс и устроился на краю причала, обращенном к суше. — Мы ждем.