Судьба Одина

17 ВОЮЩАЯ ТЬМА

Обратный путь к Дороге Хрехольт пролетел быстро, дни и ночи слились в одно целое. Их запасы иссякли; когда их мучила жажда, они пили из ледяных ручьев. Когда от голода у них сводило животы, они ловили белок или мелких птичек и ели их сырыми. Они жили как волки, потому что и были волками — свирепыми хищниками, хозяевами своих осенних владений. Они приблизились к Ярнфьяллю, и настроение Гримнира омрачилось. Он что-то бормотал себе под нос и проклинал каждую ветку, ствол, травинку и валун между Ётунхеймом и этим пылающим ледяным мостом, Асбру, который вел к полям Асгарда. Здесь Гиф оставил его на некоторое время. Когда старый каунар вернулся, он что-то нес в мешке, перекинутом через плечо.

Гримнир приподнял бровь.

— Это наша плата за проезд обратно в Настронд, — ответил Гиф. — Голова ведьмы. Учитывая это — и то, что мы знаем, — Харбард должен быть сговорчивым.

Гримнир хмыкнул:

— Где-то недалеко от Дороги Хрехолт есть пещера, по крайней мере, так сказал мне перед смертью этот крысеныш, Блартунга. Она проходит под озером и выходит во впадине неподалеку от территории Лютра. Он сказал, что однажды он и его товарищи прошли через нее.

— Андирэд? Имир! У этого скрага были огромные низко висящие плоды, если он и его товарищи отважились пройти по Подземной дороге.

— Что это за Андирэд и где она находится?

— Помнишь холм с руинами, там, на берегу Гьёлля? — спросил Гиф; Гримнир кивнул. — Вход находится под этим холмом. Что касается того, что это такое… это похоже на те трилитоны на вересковых пустошах. Кратчайший путь через Воющую Тьму, Гиннунгагап. Ты пробираешься сквозь Хаос, маленькая крыса. — Гиф вздрогнул. — Ты мог бы предложить мне копье Одина, молот Тора и благословение Имира, и я бы все равно дважды подумал, прежде чем ступить на этот проклятый путь.

— Я бы сделал это и за меньшее, — сказал Гримнир, и его лицо снова стало угрюмым, когда он погрузился в свои мысли.

Однако его мрачное настроение длилось недолго. По мере того, как Ярнфьялль оставался позади, меланхолия Гримнира, приправленная яростью, постепенно исчезала.

— Как долго нас не было? — спросил он пару дней спустя, когда они пересекали Железный лес и входили в Хрехолт. Гиф обладал потрясающим чувством направления; он привел их к первым камням Дороги Хрехольт еще до наступления ночи. Несколько часов спустя, под завесой потрескивающего зеленого сияния, они приблизились к реке Гьёлль.

— Думаю, около двух недель, — ответил Гиф, перекладывая свою ношу с одного плеча на другое. Голова Атлы сгнила; даже сквозь толстый холст сочились гнилостные соки.

— Так долго?

— Время здесь, внизу, имеет странную особенность проходить незаметно, маленькая крыса. Две недели — это хорошее предположение. — Гиф посмотрел на младшего скрелинга. — Что ты собираешься делать после нашего возвращения?

— Я думаю, у нас есть время, — ответил Гримнир.

— Время? Для чего?

— Если отвлекающий маневр Скрикьи сработал, то, я думаю, они все настроены друг против друга. Я бы даже поставил свой зуб на то, что Балегиру удалось втянуть Манаварга и его головорезов в драку.

— И что?

— А то, — сказал Гримнир, — это дает нам такую же прекрасную возможность, как и любая другая, проникнуть в Каунхейм, открыть Путь Ясеня и посмотреть, не удастся ли нам выудить Радболга из его глубин.

— Тебе нужно заняться делами Имира, или ты забыл?

— Дела Имира могут подождать! Нар! Я думал, ты ухватишься за возможность вернуть своего брата?

Гиф остановился. Он уронил сумку, которая приземлилась с громким хлюп.

— Мы не можем просто так отправиться бродить по Дороге Ясеня, маленькая крыса! Не сейчас. Не при таких ставках. У тебя осталось две смерти. Две! Если ты не закончишь дело во время своей следующей поездки в Рим… — Он умолк. Гримнир молча кипел от злости. Некоторое время Гиф не говорил ни слова, затем продолжил: — Послушай, мне нравится идея о том, что мы вдвоем будем пробираться по ветвям Старого Ясеня, спасая этого грубияна, моего брата, от него самого. А потом, может быть, мы втроем отправимся грабить Нижние миры. Мне нравится эта идея до глубины души, парень. Но у нас есть время, чтобы поработать. Мы должны вернуться в Настронд, привести в порядок наш дом, а затем отправить тебя выполнять то, что поручил тебе Имир. Радболг или не Радболг. Ты понял, маленькая крыса?

— Зубы Хель, — пробормотал Гримнир. — Я могу умереть где угодно и все равно всадить пол-ярда стали в череп этого проклятого змея, как только вернусь в Рим. Сколько у нас шансов вытащить этого жирного Радболга из огня, а?

— Ты это серьезно, не так ли? — Гиф усмехнулся; он наклонился, взялся за горловину сумки и взвалил ее на плечо. — Как я уже сказал, у тебя хватит мужества на десятерых, маленькая крыса. Только ты мог бы сказать Имиру, чтобы он ждал своего проклятого часа, пока ты будешь странствовать, чтобы вытащить потерявшегося товарища с Дороги Ясеня. Посмотрим, что эти уроды задумали, когда вернемся, и…

Гримнир взмахнул рукой, останавливая Гифа, прежде чем тот успел направиться в сторону реки. Младший скрелинг запрокинул голову, его ноздри раздулись:

— Ты чувствуешь этот запах?

— Я чувствую только эту проклятую голову.

— Нет, здесь другая вонь. — Гримнир втянул носом воздух. — Соль и пепел… речная грязь… Гьёлль. Но есть кое-что еще… черная кровь… гниющая плоть. Фо! Что-то не так, старый ты мерзавец. Смерть бродит где-то поблизости.

— Что ж, давай выведем ублюдка на чистую воду, — сказал Гиф. Он сбросил мешок; сталь заскрежетала, когда он вытащил меч из ножен. Гримнир обнажил Хат. В перекованных осколках Сарклунгра отражались жуткие зеленые огни Ётунхейма.

ПОДОБНО ВОЛКУ, выслеживающему свою добычу, Гримнир выполз из укрытия на краю Хрехольта. Он двигался в абсолютной тишине, каждый шаг был спланирован заранее; он держал Хат низко и обратным хватом, лезвие было прижато к предплечью. Гиф следовал на небольшом расстоянии позади и слева от Гримнира. Он тоже двигался как призрак.

Они оба чувствовали это — ощущение злобы, зловещего наблюдения; что-то наблюдало за ними, и это означало для них что-то плохое. Гримнир повел их по тропинке к руинам, венчавшим холм. Когда-то это была могучая сторожевая башня, возможно, построенная каким-нибудь военачальником-ётуном или чародеем, ищущим уединения. Каким бы ни было ее прошлое, неумолимый ход времени разрушил ее, как больной зуб. Теперь остались только полукруглая стена из покрытого лишайником камня, высотой в три роста Гримнира, разбросанный щебень и остатки резных и рифленых колонн. Тропой, с ее поворотами и заросшими травой ступенями, совсем недавно пользовались: множество следов, маленьких и больших, говорило о том, что здесь ходили. Однако Гримниру показалось любопытным, что все следы вели к руинам. Ни один из них не вел обратно…

МНОГО ДНЕЙ слуга Идуны стоял на одном и том же месте. Неподвижный, как статуя из китового уса и хрящей. Он не нуждался ни в отдыхе, ни в пище. Дни шли, и жажда его не мучила. И при этом он не чувствовал беспокойства или скуки. Он просто стоял там, совершенно неподвижно, в нише между двумя колоннами, скрытый таким глубоким мраком, что даже жуткое зеленое свечение ночного неба Ётунхейма не могло его коснуться. Он расставил приманку в своей ловушке, рассчитывая на врожденное любопытство жертвы, чтобы привести ее в зону досягаемости.

Теперь он наблюдал, как его добыча выходит из проклятого леса, блеск его глаз был скрыт полями шляпы с широкими полями. Он наблюдал, как пара скрелингов подкрадывается все ближе. Характерное зловоние слуги было замаскировано растущим запахом гниющей плоти. Его иссохшее тело было обернуто серой тканью. В руках он держал топор Нэфа. Хотя в нем не было необходимости, топор, тем не менее, был хорошим оружием. Страшным оружием. Он использует топор, чтобы расчленить свою жертву, отрубить ей голову и вернуть ее хозяйке.

Все, что ему было нужно, — возможность.

ГРИМНИР ПРЕОДОЛЕЛ последние несколько ступенек до уровня руин. Здесь пахло, как на скотобойне, и, когда его единственный глаз окинул изумрудный полумрак, он понял почему. Здесь и была бойня. Жестом свободной руки он привлек к себе внимание Гифа. Старший каунар поравнялся с ним; он проследил за кивком Гримнира и тихо присвистнул. В центре руин был костер, а теперь лишь остывшая груда пепла; вокруг него были разбросаны тела и их части. Мухи жужжали над высохшими озерами черной крови. Ближайший труп лежал на боку, его грудная клетка была разворочена каким-то чудовищным ударом, скорее всего, булавой или молотом. Гримнир толкнул его на спину носком ботинка. Он поморщился, узнав гниющие и изъеденные червями черты.

— Хрунгнир, — сказал он.

Гиф присел на корточки.

— Эта куча потрохов, — сказал он, размешивая кашицу из гниющих внутренностей тела, разрезанного пополам у плеча. — Это был Нэф.

— Вот еще трое. Никого из них не узнаю.

Старый Гиф поднялся и подошел к Гримниру. У первого трупа была оторвана рука, у второго — голова. Третий умер от удара сломанным лезвием меча по темени. Гиф удивленно хмыкнул.

— Это, — он указал на последний труп, — ублюдок Скэфлок, отец Скади.

— Я думаю, что кто-то приготовил для нас сюрприз, как только мы закончим наше дело с Мимиром, — сказал Гримнир. Он перешагнул через костер и опустился на колени. — И, кажется, я знаю, кто.

Гиф последовал за ними и увидел последние два тела — пару скрагов; тот, что побольше, прижимал к себе меньшего. «Снага», — сказал Гиф. Оба умерли от того, что им проломили черепа.

— И его драгоценная Кошка. — Гримнир кивнул на маленькую скраг. — Кётт. Похоже, Трар Младший, сын Трайна, попал в переделку. Готов поспорить на свой последний дукат, что этот идиот что-то планировал, что у него что-то было на уме. Я бы сказал, засада и небольшое возмездие.

— Однако, кто-то их опередил.

— А они не могли нарубить немного дров в Хрехольте? — спросил Гримнир, глядя на остатки костра. — И разбудить ту Старшую Мать, о которой ты нам рассказывал?

СЛУГА ИДУНЫ не двигался. Несмотря на то, что его жертва была совсем рядом, в пределах легкой досягаемости его похищенного топора, он не протянул руку, чтобы лишить Гримнира жизни. Вместо этого он испытывал странное чувство сдержанности. У драуга не было совести, не было собственной воли. Он делал то, что приказывала ведьма Каунхейма. Если она хотела крови, он приносил ей все еще бьющиеся сердца ее врагов. Он не мог отказать.

Но пока он наблюдал за этой парой, его синие конечности были скованы цепями нерешительности. Он не мог ослушаться. Его хозяйка приказала убить их. И все же… и все же что-то удерживало его руку. Была ли это сила, исходящая от его жертвы? Темная и первобытная сила, которая заставила остановиться даже одного из неупокоенных мертвецов? Возможно. Но было что-то еще. Что-то, что он не мог определить. Что-то, что сдерживало пламя ненависти, которое было единственным, что еще горело в его опустошенной душе. Все это поддерживало его. Без этого…

Челюсти слуги раскрылись в безмолвном растерянном крике, сухожилия заскрипели. Он не мог отказаться. Его госпожа заговорила. Чужая воля погнала его вперед. Ему придется убить Гримнира, сына Балегира, и всех, кто был с ним. Он не мог ослушаться…

ГИФ ПОКАЧАЛ головой.

— Если бы это было делом рук Хильдемур, то здесь уже нечего было бы искать. Нар! Посмотри сюда. Это было сделано закаленным железом и сталью. Мы…

— Послушай. — Гримнир вскинул голову. Он слегка наклонил голову набок, и его горящий красный глаз уставился в тень между двумя высокими колоннами — что-то вроде ниши. Он услышал скрип сухих сухожилий, шелест ткани. Там, в темноте, вспыхнули два язычка пламени, и что-то, шаркая, появилось в поле зрения. Что-то такое же высокое, как Гиф; что-то, закутанное в потрепанный серый плащ, в широкополой шляпе, низко надвинутой на лицо. Что-то, от чего разило могилой, каменной пирамидой и курганами. Гиф попятился. Гримнир медленно поднялся на ноги.

Драуг навис над ним, в своих посиневших после смерти руках он сжимал окровавленный топор Нэфа. На долю секунды эта картина затянулась; затем, со скоростью, которая не соответствовала его шаркающей походке, оживший мертвец бросился на Гримнира. Единственными звуками были прерывистое дыхание, когда скрелинг отскочил в сторону, и глухой стук лезвия топора, вонзившегося в землю там, где он только что стоял.

Гримнир не дал твари передышки. Даже когда она вырвала топор, с которого, словно кровь ландветтира, капали комья грязи, Гримнир нанес удар. Его длинный сакс, Хат, прорезал борозду на лбу драуга. Любое живое существо отшатнулось бы, ревя и хватаясь за окровавленное лицо; оно было бы ослеплено этим ударом, когда острие Хата полоснуло его по глазам. Для драуга это ничего не значило. Хат скользнул по его высохшему черепу, сбив набекрень его широкополую шляпу, но не более того.

Гримнир отпрыгнул назад, когда топор снова поднялся, ища источник его жизни.

Гиф резко задохнулся; он что-то проревел — предупреждение, от которого Гримнир остолбенел и отступил от свистящего топора.

— Что? — Гримнир рискнул искоса взглянуть на брата своей матери.

— Посмотри на это, я сказал!

Гримнир повернулся и встретился взглядом с мертвыми глазами существа… и узнал неподвижные черты, так похожие на его собственные и на Гифа. Кожа существа была мертвенно-синей и местами покрыта старыми татуировками. Его волосы были цвета соломы, с бусинками из потускневшего серебра, пожелтевшей слоновой кости и покрытого коркой грязи янтаря, прилипшими к прядям, как воспоминания; у него был острый нос, лицо длинное и заостренное. Между почерневшими зубами свисал пересохший от соли язык. На его шее все еще виднелись шрамы от веревок, свидетельствующие о его смерти, а также руны силы, вырезанные на его бескровной плоти. Руны заклинателя. Руны ведьмы.

— Это?..

От ответа Гифа по спине Гримнира пробежала дрожь отчаяния.

— Радболг, брат мой. Что случилось? Кто это с тобой сделал?

В глазах драуга не было узнавания. Только жгучая ненависть ко всему живому. Он наклонил голову, глядя на Гифа так, словно видел его впервые. Старый скрелинг поднял руку.

— Радболг, — сказал он срывающимся голосом. — Посмотри на меня. Вспомни. Кто…

Но драуг, слуга Идуны, который когда-то был Радболгом, сыном Кьялланди, ударил Гифа топором плашмя. Удар сбил того с ног. Гримнир наблюдал, как он пролетел через руины, неудачно приземлившись среди обломков камня и поваленных колонн; он услышал отвратительный хруст ломающейся кости, хриплое проклятие, а затем — ничего.

— Гиф! — позвал он. Ответа не последовало.

И когда драуг пришел за ним, Гримнир дал волю своему гневу.

Их битва была столкновением стихий — холодная ярость мертвого существа против горячей ярости живого; там, где они встречались, сверкала молния от громоподобного лязга стали. Гримнир уворачивался и извивался, никогда не останавливаясь; он всегда отступал. Когда то, что было неутомимым топором Радболга, попыталось перерубить нить его жизни, Гримнир ответил быстрыми, меткими ударами. Ударил и отступил. Ударил и отступил. Но даже его конечности, подпитываемые яростью, не могли поддерживать стремительный темп его врага — существа, которое никогда не уставало, никогда не чувствовало боли, никогда не спотыкалось.

Гримнир был у подножия холма, один удар за другим отбрасывали его к опушке Хрехольта; и тогда он сделал свое первое неверное движение. Его сапог зацепился за травяную кочку. Скрелинг упал на спину, дыхание вырвалось из его легких.

Драуг, носивший облик Радболга, не стал злорадствовать. Он не насмехался над ним и не проявлял никаких эмоций, кроме холодной бессмертной ярости. Он занес свой топор, как дровосек, и опустил его, целясь в центр закованного в кольчугу торса Гримнира…

И топор снова вонзился в землю.

Гримнира спасло только позорное движение — вбок, как краб, и перекат назад. Движение, в результате которого Хат остался лежать на земле у ног драуга.

— Зубы Имира, — пробормотал Гримнир. Он вскочил на ноги и пробежал короткое расстояние до нависающих деревьев бузины на краю Хрехольта. Неумолимый драуг последовал за ним. Часть Гримнира подумала: Почему бы просто не позволить этому ублюдку вонзить топор ему в череп? Он мог бы уладить свои дела в Риме, а потом, возможно, вернуться и покончить с этим делом. А сможет ли он? И он беспокоился о том, что мертвая тварь может сделать с Гифом, если его отсутствие затянется. У старого пьяницы не было благословения Имира, и он слишком долго прожил как наверху, так и внизу, чтобы все это закончилось таким позорным предательством — смертью от руки его брата.

Тяжело дыша, Гримнир прислонился спиной к стволу бузины. Драуг неумолимо приближался к нему с бесстрастным лицом. Разум Гримнира лихорадочно искал выход. Что-то впилось ему в плечи, когда он оперся о дерево, чтобы поддержать свои слабеющие силы. Гримнир полуобернулся, увидел изящные очертания мертвого ландветтира на коре бузины и узнал фигуру своего спасителя.

Он повернулся лицом к драугу. Тот был теперь менее чем в дюжине футов от него и не подавал никаких признаков узнавания; он не подозревал о ловушке и не принимал во внимание уловки. Его сверкающий взгляд был устремлен исключительно на Гримнира.

Сын Балегира ухмыльнулся, глядя на это. Он кивнул. С его губ непроизвольно сорвался смешок, когда драуг занес топор, покрытый коркой грязи и запекшейся крови, для смертельного удара:

Топор драуга упал. Но Гримнир отпрыгнул в сторону, так что топор перерубил ветку бузины и с оглушительным стуком вонзился в ствол. Гримнир отшатнулся. Странный сок начал сочиться из-под лезвия топора, пока драуг пытался его вытащить. Он не обратил внимания на жуткие стоны, доносившиеся из глубины леса. Он проигнорировал шелест осенних листьев и дрожь земли. Он был сосредоточен исключительно на том, чтобы вернуть свой топор и использовать его, чтобы сразить свою жертву.

И когда топор отказался двигаться с места, драуг отпустил рукоять и повернулся к Гримниру. Он успел сделать всего один шаг в его сторону, прежде чем что-то древнее и столь же неумолимое вынырнуло из леса.

Пришла Старшая Мать.

Она походила на огромное дерево, покрытое шрамами и изнуренное заботами, но такое же крепкое, как основания Девяти Миров. Ее ветки были гибкими, как покрытые корой щупальца, и она обхватила ими незваного гостя, осмелившегося осквернить могилу ее ребенка. Гримнир отступил, уходя все дальше от опушки Хрехольта, когда Старшая Мать разорвала драуга на части. Кусочек за кусочком существо, бывшее Радболгом, сыном Кьялланди, исчезало в кронах листвы. Оно не издало ни звука, когда Старшая Мать оторвала его голову от туловища. Последним, что увидел Гримнир, было бесстрастное лицо — мертвенно-синее, все еще носившее следы удушения и жертвоприношения, — смотревшее на него горящими глазами.

— Клянусь Имиром, — пробормотал Гримнир, поднимая Хат с того места, где тот упал. Он тщательно вытер клинок о бедро и убрал его обратно в ножны. — Клянусь Имиром, ты будешь отомщен, Радболг, сын Кьялланди.

Гримнир, пошатываясь, вернулся к руинам. Он нашел Гифа там, где тот упал, все еще без сознания. Из уголка его рта сочилась черная кровь, он тяжело и хрипло дышал.

— Давай, старый пьяница, — сказал Гримнир, приседая рядом с ним. — Нар! Стряхни это с себя. Мы всего совсем недалеко от парома, который привезет нас домой.

Глаза Гифа затрепетали:

— Р-Радболг?

— Радболг умер давным-давно, — ответил Гримнир. — Это существо, этот драуг… это был не Радболг. Фо! Я предоставил Хильдемур разобраться с ним. И мы разберемся с тем, кто это сделал. Ты и я, старый мерзавец.

Гиф слабо улыбнулся.

— Тогда иди, — пробормотал он, на его губах выступили пузырьки крови. — Иди и займись своими… своими д-делами. Я просто собираюсь… с-собираюсь отдохнуть.

— Вот ты какой fak! По эту сторону Гьёлля никто не отдыхает. Вставай. Мы вернемся в Настронд. — Гримнир подхватил его под руку и поднял на ноги. Конечности Гифа были целы, но грудь и живот… Даже этот небрежный удар топора драуга раздробил ребра Гифа и наполнил его грудную клетку железными осколками. Одно легкое отсутствовало, и, судя по звуку, другое быстро наполнялось кровью.

— У нас нет времени на Харбарда, — пробормотал Гримнир, прищурив глаза.

Гиф поднял голову, его взгляд был несфокусированным.

— Андирэд, — сказал он. — Та самая… Подземная дорога… через… Воющую Тьму.

— Ты готов к этому, а? — Гримнир кивнул. — Нар! Вполне возможно. Если горстка обоссанных скрагов смогла пересечь его, то и мы сможем.

ВО ВХОДЕ в Андирэд, на дальнем склоне холма, куда их высадил Костяной паром, не было ничего зловещего. С того места, где стоял Гримнир, ничто не отличало его от любого другого заросшего сорняками входа в пещеру. Просто дыра в земле, усыпанная камнями и заросшая ежевикой, из темноты внутри поднимался туман; Гримнир чувствовал запах сырой соли и пепла, разложения и тлена.

— Ты можешь идти? — спросил он.

Гиф кивнул. И хотя ноги выдерживали его вес, он, тем не менее, передвигался странной, негнущейся походкой — как будто только железный позвоночник удерживал его от падения. На бледном лбу выступили капельки пота, и он стиснул зубы, борясь с приступами боли и тошноты.

— Ну, тогда ладно. У тебя остались какие-нибудь мудрые слова?

Гиф сумел проговорить, выдавливая слова сквозь стиснутые челюсти хриплым и скрипучим шепотом:

— Там, внизу, тебе не с-с чем сражаться. За-Запомни это, м-маленькая к-крыса. Не обращай внимания и продолжай… продолжай двигаться.

— Продолжай двигаться, ага. — Гримнир откашлялся и сплюнул. Небо Ётунхейма светлело над головой с приближением нового дня. Зеленое сияние померкло, и облака стали темными, как почерневшее железо. Запахло дождем…

С Гифом, опиравшимся на Гримнира, они нырнули под завесу ежевики и ступили на Андирэд. Прихожая Подземной дороги была такой же неприметной, как и вход. Просто пещера, уходящая вниз. Руны, нацарапанные разными руками, украшали стены, напоминая о потерянных душах, которые вошли в это место и больше никогда не были замечены, и о тех, кто вышел невредимыми с другой стороны.

В задней части пещеры была расщелина, ведущая вглубь земли. Бросив последний взгляд на внешний мир, они протиснулись сквозь эту расщелину во главе с Гримниром. Путь вперед был крутым; они спускались по уступам, похожим на ступени, по пандусам, которые вились вокруг колонн из живого камня. Дальше, за следующим поворотом, появился холодный дразнящий блеск, похожий на лунную рябь на воде. Свет был слабым, но Гримниру его хватало, чтобы находить дорогу.

Это был не лабиринт с ответвлениями и боковыми проходами, которые терялись в темноте. Нет, на самом деле это была дорога — один единственный проход, менявший размеры: от узкого туннеля между сырыми стенами до высоких помещений, заполненных каменными колоннами, поднимающимися от пола или спускающимися с потолка; помещения с бассейнами, заполненными шелковыми занавесями из мокрого камня. Но всегда им предшествовало жуткое свечение.

— Не понимаю, из-за чего был весь сыр-бор, — пробормотал Гримнир.

— Это, — выдохнул Гиф. — Это… все еще Ётунхейм.

— Из тебя получился никудышный попутчик, старая крыса.

Словно в подтверждение слов Гифа, впереди скрелинги услышали призрачные звуки, которые отражались эхом; это были голоса и обрывки песни, искаженные, но странно знакомые. Слабые крики, стоны, глухой скрежет железа о кость… Все это уловил острый слух Гримнира. И когда они протиснулись сквозь щель в стене и вошли в следующую комнату, показался источник серебристого света.

Это была мерцающая стена воды. Простиравшаяся от пола до потолка, она напоминала спокойную поверхность озера, перевернутого на другой конец, — молочную завесу, которая светилась грязным серо-белым светом. Внутри Гримнир мог различать очертания, движение.

— Д-дверь в Андирэд, — сказал Гиф. — Порог Гиннунгагапа, Воющей Тьмы.

Губы Гримнира скривились в вызывающем оскале; он обнажил пожелтевшие клыки:

— Готов?

— Просто п-продолжай двигаться.

— Тогда держись за меня и не отпускай. Ты слышишь меня?

Кивнув друг другу, они нырнули через завесу…

И очутились в жутком мире переливающегося камня, размытых туманов, пропитывающих кожу сыростью, и бессвязных звуков. Они двигались так, словно находились под водой, медленно и рывками; волосы Гримнира колыхались вокруг его лица, создавая ореол тьмы, пронизанный костью, серебром и золотом. Кольчуга тянула его вниз, ее звенья и гамбезон промокли насквозь. Он мог дышать, хотя и чуть не задохнулся от вони пепла и разложения.

— Двигайся, — сказал Гиф, и звук на мгновение отстал от движения его губ.

Пол был испещрен дырами, лужицами сияния, образовавшимися в тех местах, где материя Хаоса проела хрупкую оболочку реальности. Гримнир обходил их, двигаясь так быстро, как только мог. Несмотря на это, что-то почувствовало их приближение. Из этих отверстий тянулись бледные руки с цепкими когтями, удлиняющимися, как бескостные щупальца. Гримнир отбрасывал их в сторону или же позволял их пальцам соскальзывать с его кольчуги. Гифу повезло меньше. Словно хлещущие плети, эти бледные руки взметнулись вверх, вцепившись в его и без того раздробленную грудную клетку.

Он пошатнулся; его рука соскользнула с плеча Гримнира, и он упал на одно колено, его лицо исказилось в гримасе агонии. Кровь потекла с его губ, окрашивая бурлящий вокруг них Хаос черной дымкой.

К нему потянулись ищущие руки с синими прожилками. Гримнир, однако, добрался до него первым. Он вырвал Гифа из бледных рук и встал между старым каунаром и цепкими пальцами. Когда они прикоснулись к нему, то получили в ответ острие Хата. Их зараженная плоть лопнула, как воздушные пузыри; что-то закричало глубоко под ногами, и воздух вокруг покрылся рябью, как вода.

Гримнир повернулся, подхватил Гифа и почти понес его прочь от светящихся озер. Он бежал медленной, подпрыгивающей походкой, его единственный глаз сверкал в окутанном туманом мраке Андирэда. Его ноздри раздувались, когда он делал глубокие, мучительные вдохи.

— Продолжай… Продолжай, — выдохнул Гиф. — Не оглядывайся н-назад.

— Почему? — прорычал Гримнир.

— Н-Не н-надо…

И тогда он услышал это. Низкий, страстный смех, перешедший в яростный вопль. Знакомый голос донесся из перламутрового тумана вокруг них, из Гиннунгагапа, который бурлил, как котел, у них под ногами.

— Фе! Ты оставил меня позади, свинья!

Гримнир резко затормозил:

— Скади?

— Не она, — сказал Гиф, хватая Гримнира и таща его вперед. — П-Продолжай… просто п-продолжай д-двигаться!

Раздался пронзительный голос:

— Ты меня слышишь? Ты бросил меня! ТЫ БРОСИЛ МЕНЯ!

Гримнир полуобернулся, на его широком лбу отчаяние боролось с яростью. Хватка Гифа усилилась. Он пошатнулся, пытаясь утащить Гримнира за собой, но силы уже покидали старого каунара:

— Нет! Это то, чего оно хочет.

Голос пронзительно закричал:

— Посмотри на меня! ПОСМОТРИ НА МЕНЯ!

И Гримнир посмотрел.

Что-то появилось из тумана, фигура, одетая в худощавое и мускулистое тело Скади. Обнаженное, оно двигалось к ним, широко раскинув руки; на его желтоватой коже виднелись знакомые татуировки и шрамы, похожие на руны. Темные волосы змеями вились вокруг ее головы.

— Ты бросил меня, — сказало оно голосом Скади, хотя и с влажным бульканьем в конце слов.

— Ты мертва, — рявкнул Гримнир, когда ярость победила. Отбросив отчаяние, он выпрямился во весь рост и направил острие Хата на парящего духа. — Возвращайся в ту дыру, из которой ты выползла, тварь! Ты ничего от меня не получишь!

— Как и Повелитель Морозов, — пробормотало существо. — О, мы знаем тебя, сын Балегира. Мы ждали тебя.

— Фо! Ты думаешь, что вы равны Имиру?

Из горла духа вырвался смешок. Он медленно двинулся, глядя на Гримнира глазами, из которых текли кроваво-черные слезы. По его обнаженным конечностям пробежала дрожь.

— Повелитель Морозов всего лишь один, жалкое порождение Ангрбоды, — сказало дух, и с его подбородка потекли слюни. — Мы — Гиннунгагап, и нас легион! — Существо, похожее на Скади, открыло рот, чтобы закричать. Шире. Еще шире… пока не треснули челюсти…

— Мы … Мы н-не можем с этим бороться! Двигайся! — Гиф, пошатываясь, отошел от существа в дальний конец зала. Гримнир, однако, стоял на месте. Он с презрением наблюдал, как трансформация, происходившая с телом Скади, достигла своей кровавой и неизбежной кульминации. Дрожь отвращения пробежала у него по спине при виде раскалывающейся головы, многогранных желтых глаз, сверкающих сквозь черную запекшуюся кровь и серые сгустки мозгового вещества, и при звуке ломающихся ребер и позвонков, похожем на треск зеленых веток, когда волосатые суставчатые лапы прорвались сквозь спину Скади. Он подавил подступающий к горлу страх; он загнал все до последней крупицы страха на задворки своего сознания и заставил себя двигаться.

В этот момент тварь была наиболее уязвима, еще до того, как смогла сбросить оболочку из плоти, из которой выбиралась. Но даже в этом случае демон был далеко не беззащитен. Гримнир бросился вперед, намереваясь проткнуть его насквозь; хитиновые клыки клацнули от ярости. Он выплюнул сгусток зеленоватой желчи. Вязкая слюна пролетела мимо, но несколько капель попало Гримниру на бедро. Звенья кольчуги распались, ткань под ней задымилась, но Гримнир срезал пораженную ткань, разразившись потоком соленых ругательств, задержав выпад и отступив назад.

Внезапно он оттолкнулся задней ногой, выхватил из-за пояса свой бородовидный топор и метнул его со всей силы, на которую был способен. Лезвие закувыркалось… и отсекло костлявую лапу, которую существо подняло, чтобы защитить свои мерзкие желтые глаза. Тем не менее, существо отлетело назад от силы удара. Пока оно размахивало руками, разрывая тело своего хозяина на части в потоке крови и разорванной плоти, Гримнир прыгнул вслед за Гифом.

— Убираемся отсюда, старая крыса! — Гримнир подхватил брата своей матери и потащил вперед. Позади них раздался звук — зловещее стрекотание, похожее на марш тысячи плотоядных насекомых. — Здесь не место умирать, а?

— Или сражаться. Борода Имира! — прорычал Гиф сквозь стиснутые зубы. Даже с помощью Гримнира он шел медленно. Он захрипел кровью. — Я выдохся, маленькая крыса!

Гримнир, однако, схватил его за ворот кольчуги и притянул к себе:

— Я сказал, ты умрешь не здесь!

— Не тебе решать, парень. — Гиф ссутулился, полностью выдохшийся. Его слова были почти заглушены скрежетом костяных когтей по камню.

— Нар! Сегодня решаю я!

Со скоростью и изяществом, не свойственными его скрюченной фигуре, Гримнир совершил боковой прыжок, который унес его с пути нападающей твари. Но не старый Гиф. У него было достаточно времени, чтобы выкрикнуть проклятие, прежде чем восьминогое существо врезалась в него, его глаза сверкали желтым светом, челюсти щелкали, и из них текла ядовитая слюна. Гиф рухнул, путаясь в конечностях. От удара концы сломанных ребер вонзились в его внутренние органы, и тварь протащила его полдюжины футов по голому камню, вырвав у него крик.

Прежде чем существо успело прийти в себя, прежде чем оно смогло вонзить в свою жертву клыки, Гримнир прыгнул на его покрытую кровью спину. Хат был зажат в покрытом шрамами кулаке, а лицо скрелинга исказила зубастая желтая гримаса. В перламутровом полумраке блеснул длинный сакс. Его острое лезвие с хрустом вонзилось в голову паукообразной твари, расколов ее, как гнилую дыню; Хат рассек его желтые фасеточные глаза, расщепил хитиновые части рта и вонзился в мягкую шею, где соединился с грубым телом. Из ужасной раны хлынули кровь и слизь.

Глаза паука замерцали, как лампы во время шторма, и погасли.

Его волосатые лапки дернулись и скрючились, когда Гиф отполз от него, с его губ, словно яд, стекали ругательства.

— Прямо как твой старый отец, — рявкнул он. — В следующий раз предупреждай меня, грубиян!

— И где же тогда удовольствие? — Гримнир ухмыльнулся. Он спрыгнул со спины паука, вырвал Хат из-под обломков его кошмарной головы и слизнул ихор с лезвия. — Ты можешь стоять? Мы еще не выбрались из огня.

— В этом нет необходимости, — ответил Гиф. Он посмотрел мимо Гримнира, туда, откуда они пришли. В тумане мелькали силуэты, когда на них надвигалась орда существ — от мельчайших пауков до восьминогих титанов, порожденных ночными кошмарами, с глазами, похожими на горящие фонари. Сквозь их безумное чириканье, сквозь щелканье зубов и когтей Гримнир услышал непристойный смех, влажный и сдавленный.

— Мы — Гиннунгагап, и нас легион!

— Прикончи меня, — сказал Гиф, глядя на него снизу вверх. — Прикончи меня и иди заканчивай свои дела в Мидгарде.

— Это не мое дело, — ответил Гримнир. — Это его дело! — Он шагнул вперед, раскинув руки. Его голос стал громче, мощнее, отдаваясь эхом ярости скованных молний. — Услышь меня, О Имир! Будь свидетелем, Отец Великанов и Повелитель Морозов! Меня называют Создателем Трупов и Гасителем Жизней; Я Несущий Ночь, Сын Волка и Брат Змеи. Тот, кто в капюшоне; Убийца родственников и Истребитель ведьм! Мясник Мордвэттиров! Я Гримнир, сын Балегира, и вот моя клятва: если Гиф, сын Кьялланди, умрет здесь, не будет равновесия! Не будет мира! Рагнарёка не будет! Помоги нам — нам обоим — или мы уходим! Ты слышишь меня?

На мгновение воцарилась тишина. Даже щебечущий смех Гиннунгагапа затих. Гримнир представил себе огромные весы, находящиеся где-то вне его понимания, которые наклоняются и скрипят, на одну чашу которых ложатся заботы Девяти Миров, а на другую — перышко, отвечающее нуждам Гримнира.

И он почувствовал, что равновесие нарушилось. Это был почти незаметный грохот, дрожь, пробежавшая по корням Иггдрасиля. Гримнир отступил на шаг. Существа, порожденные Воющей Тьмой, остановились; их адские глаза искали источник движения под ногами и ничего не находили.

Грохот прекратился.

Гиф фыркнул:

— Вот тебе и ответ.

Губы Гримнира презрительно скривились. Он потянулся к кинжалу, висевшему у него на поясе…

И был сбит с ног, когда Андирэд взорвался вокруг них. Что-то с грохотом обрушилось на пещеру, расколов камень и вызвав лавину обломков. Ругаясь, Гримнир пополз обратно к тому месту, где лежал Гиф. Они оба, разинув рты, смотрели, как кулак, сплетенный из бесчисленных древесных корней, пробил крышу Подземной дороги. Из пролома хлынули горькие воды озера Гьёлль. И в этом молочном потоке появилась ужасающая орда сьйоветтиров.

Гримнир поднял Гифа на ноги. Взявшись за руки, они попятились от быстро заполняющейся пропасти между Хаосом и его творением. Паукообразные твари были уничтожены сьйоветтирами, которые питались их извращенной сущностью, в то время как ищущие корни вырывали эти бледные и извилистые руки из их водоемов, как садовник вырывает сорняки.

— Такое не каждый день увидишь, — пробормотал Гиф.

— Фо! Теперь, когда мы это увидели, пора уносить отсюда ноги, пока это место не затопило. Пошли, старый пьяница.

Но когда они повернулись, чтобы уйти, путь им преградило существо, не похожее ни на одно из виденных ими ранее — существо в форме ётуна, сделанное из корней дерева и камня, с кусочками обсидиана вместо глаз и бородой из вьющейся травы. Оно было выше любого из них и вдвое шире в плечах. Мгновение оно рассматривало их.

Гримнир собрался с духом.

— Ты собираешься просто пялиться, или твой хозяин послал тебя помочь нам?

Ответ духа земли пришел отовсюду и ниоткуда; это был рев и шепот. Это были ветер и дождь, пение птиц и трель насекомых, это были молнии и раскаты грома, волны и скалы. Это было все и в то же время ничего…

И прежде, чем Гримнир успел открыть рот, чтобы возразить, это существо из корней и камней распалось на составные части. Корни подхватили их в свои объятия, и едкие потоки воды захлестнули их икры. Он услышал приглушенный крик Гифа, ощутил быстрое движение, а затем… ничего.

Мир Гримнира погрузился во тьму.

СЫН БАЛЕГИРА очнулся, лежа на спине. Он находился на каменном выступе, окруженном заросшим тростником болотом, на дне лощины, опоясанной деревьями. Дым и облака над головой скрывали светильники Иггдрасиля. Неподалеку загрохотал камень, и земля разверзлась; он сел, оглядываясь по сторонам, как раз вовремя, чтобы увидеть, как армия корней уходит в землю, уничтожая последние следы Андирэда. Отныне этот путь закрыт для них, на все оставшееся время.

— Фо! — Гримнир зарычал и потянулся ноющей спиной. Он вдохнул воздух Настронда. Рядом с собой он услышал затрудненное дыхание Гифа.

— М-Маленькая крыса.

— Ага, старый хрыч, — сказал Гримнир, наклоняясь к нему.

— Мы… Мы в-вернулись? Н-Настронд?

— Я же говорил тебе, что ты не умрешь в той проклятой дыре, так?

Гиф сплюнул кровь:

— Тогда отправь меня… отправь меня по моему пути.

Гримнир наклонился и вытащил стилет из сапога.

— Я собираюсь осмотреться, — сказал он, прикладывая кончик лезвия к кольчуге Гифа, к ложбинке под левой подмышкой. — Когда ты вернешься, мы разберемся с тем, кто убил Радболга.

Губы Гифа скривились:

— Идуна.

— Я тоже так считаю. Я выясню, где она.

— Ничего не предпринимай, — выдохнул Гиф. — Ничего не предпринимай, пока я не вернусь.

— Клянусь, ты, старый пьяница. — И, без дальнейших церемоний, Гримнир вонзил свой стилет с тонким лезвием сквозь кольчугу в истерзанное сердце Гифа. — Моя клятва.