Сердце потерянное в горах (СИ)

Глава 42

Макс

Я снова проверяю телефон, но сигнала нет. Не знаю, огорчает меня это или нет.

Что сделает отец, когда узнает, что я жив? Закончит начатое сам?

У меня вырывается нервный смешок.

Где-то глубоко внутри, я сопротивляюсь фактам и не хочу верить, что «Икарус» рухнул по его вине, но чем больше я нахожусь здесь, тем больше появляется у меня вопросов. Нам говорили, что воздух загрязнен и жизнь есть только под куполом, даже иллюминаторы в «Икарусах» имеют цифровой экран, показывающий безоблачное голубое небо, чтобы в долгих перелётах нам не приходилось лицезреть пустошь и карантинные зоны.

Тогда почему всё вокруг выглядит таким… нормальным?

Я заставляю себя не думать об этом. Мы заходим в сосновый лес и я оглядываюсь в последний раз. Гора скрывается за пеленой облаков, но я отчетливо вижу две могилы, знаю, кто остался там — на вершине.

Клаус…

Боль пронзает мои кости, кажется, я расколюсь от малейшего прикосновения, как старая древесина. Чувствую металлический привкус во рту.

Его желание вылепить из меня идеального аристократа не более чем способ не дать отцу повода придраться ко мне. Передо мной вдруг так отчетливо проносятся все наши стычки и ссоры, всё то, что приводило меня в бешенство, из-за чего я проклинал Клауса. Одна картинка сменяет другую, как падающие звезды на куполе Небес. Теперь я знаю абсолютно точно: именно он не давал мне развалиться на куски.

Я стискиваю кулаки. Внезапно, всё что я пережил за последние дни, вызывает у меня чистую неконтролируемую ярость. Пульсирующий гнев не позволяет черной бездне поглотить меня. Впервые с момента катастрофы мне не холодно, жар разливается по венам и греет окоченевшие конечности.

Кто бы не был виновником, он дорого заплатит за смерть Клауса, Эммы и… Джена.

Я поворачиваю голову и смотрю на Лилит. Секунды становятся тягучими, будто время для меня замедляется. На солнце, ее волосы сверкают серебром, и там, где кожа не покраснела от мороза, она слегка светится, как жемчуг.

Я хмурюсь.

Лилит уверена, что нас преследует чудо-волк.

Может быть регламент предупреждает об этом?

Сумасшествии измененных?

Спускаются темно-серые сумерки и начинает холодать. Я застегиваю куртку до самого подбородка. Окружающий нас лес настолько густой, что приходится выискивать просветы в частоколе сосен. Цепочка наших следов хаотично извивается между толстых красно-коричневых стволов. Иногда дорогу преграждают камни и валуны. По мере нашего продвижения, снега становится всё меньше, под деревьями выглядывает земля.

Лилит спотыкается и я вижу, как ей тяжело поспевать за мной. Она сильно истощена, хотя и делает вид, что это не так. Не выдержав, я подхожу к ней и Лилит сразу вся напрягается. Я пугаю ее. Вижу, как она вздрагивает, стоит мне только пересечь невидимую черту. Без лишних слов беру ее за талию и переставляю на ровный участок.

Со временем у нас вырабатывается свой собственный темп. Лилит поднимает что-то с земли. Хочу спросить, какого хрена она делает, но у меня нет сил. Еще один спор, я просто не выдержу. У меня гудят ноги, от холода кончик носа чешется, и я тру его перчаткой. Сейчас имеет значение только одно — снова не замерзнуть насмерть. Я не перестаю искать место для ночлега, шагая по обледенелой тропе, петлявшей среди гигантов.

Алеющая поляна среди леса словно притягивает нас обоих. Я думаю, вдруг отыщутся съедобные ягоды. В животе урчит. Лилит садится на корточки и срывает необычный цветок. Она не двигается и мне кажется, даже не моргает. Я присаживаюсь рядом.

— Думаешь, они съедобные? — спрашиваю я, завороженный видом качающихся на ветру ярко-красных тычинок, напоминающих изысканный десерт.

— Цветок умерших, — шепчет Лилит.

— Что? — гляжу на ее профиль, поэтому замечаю, как уголок ее искусанных в кровь пухлых губ изгибается в понимающей улыбке.

— Я уже видела такой, — она поворачивает ко мне лицо, мы настолько близко, что мне кажется, воздух электризуется, каждая клеточка моего тела вспыхивает, как в огне.

— Где? — выдыхаю я.

Лилит не отвечает, ее улыбка разрастается, пока не затрагивает удивительные темно-фиолетовые глаза, они словно подсвечиваются изнутри.

— Да так, — она поднимается на ноги, пряча находку в карман. — Нужно идти.

Я искоса наблюдаю за ней. Лилит не вынимает ладонь из кармана, словно боится, что цветок исчезнет. Как она его назвала? Цветок умерших? По коже ползут противные мурашки, но теперь уже не от холода. Я пытаюсь найти логичное объяснение ее странной реакции, но на ум ничего не приходит. Спустя несколько часов меня вообще перестает это волновать. Холод становится частью меня. Я замечаю впереди два больших дерева, сваленных ударом молнии, и мое сердце радостно ухает.

— Может сойти за убежище, — говорю я и ускоряюсь, забывая об усталости.

Внутри одного из них действительно сухо и достаточно места для двоих. Лилит забирается следом за мной.

— Как тебе? — говорю тоном пещерного человека, который забил мамонта, и хочет добиться уважения своей женщины.

— Пойдет, — она подтягивает ноги к подбородку и наблюдает за мной.

Что ж, я не жду благодарности, главное, у нас будет, где переждать ночь. Я выхожу наружу и собираю веток. Возвращаюсь обратно. Быстро складываю их в конус и укладываю внутри пучки моха. От усердия у меня дрожат руки. Чиркаю платиновой зажигалкой и робкий огонёк разбивает мрак, но тут же гаснет.

— Дерьмо, — сквозь зубы ругаюсь я, и пробую вновь.

Но от влаги, ветки ни как не хотят разгораться. Я раздражаюсь все больше.

— Подожди, — Лилит подбирается ко мне, и молча подкладывает что-то внутрь моего неудачного костра.

Удивленно приподнимаю бровь.

— Попробуй теперь, — она отодвигается в сторону, и старается не встречаться со мной глазами.

— Хочешь сказать, что я не способен развести огонь?

На ее губах появляется легкая полуулыбка.

— Ты хорошо справлялся, — бросает на меня ироничный взгляд, — В сосне есть живица, — объясняет она, — В сырую погоду она хорошо горит.

— Живица? — переспрашиваю я, и опять чиркаю зажигалкой. Огонек разгорается, вспыхивая искрами и темноту освещает небольшой костерок.

— Смола, — отвечает она и самодовольно улыбается, — Древесина хвойных пород легко загорается и дает больше тепла…

— Я не знал, — смущенно говорю я.

— Не всё пишут в книгах, — хмыкает Лилит и отворачивается.

Между нами повисает напряженная тишина. Мы оба молчим, глядя на огонь. Я протягиваю к розовато-красному пламени руки. От тепла кожу покалывает, но идущего от костра жара не хватает, чтобы прогнать этот жуткий холод из костей. Огонь отбрасывает тусклый красноватый свет, я слежу, как дым выходит через прогрызенные дыры вместе с теплом, оставляя после себя сосновый аромат и легкий запах гари.

Я замечаю, как Лилит дрожит.

— Иди сюда, — тихо прошу я, — Внизу холод так же опасен, как и в горах.

— Мне и здесь неплохо, — она утыкается носом в дубленку.

Наверное, мое предложение кажется ей слишком интимным. Я и сам не рад такой близости с измененной, но так мы можем согреться.

— Никто не узнает, что ты была в объятиях аристократа, — Лилит поднимает на меня глаза, и я встречаю ее затуманенный усталостью взгляд, — Это ради выживания.

— Наверное, я плохо молилась, раз оказалась здесь с тобой, — бурчит она, и все-таки перебирается ко мне, — Но не думай, что ты мне нравишься, — голос звучит, как предупреждение.

— Не буду, — я обнимаю ее и притягиваю к себе. Ее голова упирается в мое плечо, и я чувствую, как она напрягается даже через слой одежды.

Здорово ощутить кого-то живого рядом с собой.

— Ты меня боишься? — я наклоняюсь к ней.

— Нельзя за несколько дней перестать ненавидеть того, кого привык ненавидеть всю свою жизнь, — Лилит поднимает голову, — Да и здесь мы на равных. Смерти все равно какой у тебя костюм.

Смотрю на нее и пытаюсь понять, как мне ей ответить.

Лилит продолжает.

— Но я помню, какого цвета моя. Черного, как форма стражника. Белого, как костюм совершенного. И темно-синего, как твой смокинг.

У меня пересыхает во рту, и по позвоночнику поднимается жар тошнотворного стыда. У меня возникает дикое желание оправдаться. Я глотаю слюну.

— Очень легко решать судьбу, когда видишь только цифры, — с трудом выговариваю я и слегка отодвигаюсь от нее, не хочу, чтобы она заметила, как быстро стучит мое сердце.

— Чтобы ты мне сейчас не сказал, мне плевать.

— Знаю.

Лилит недовольно косится на меня.

— Здесь всё кажется другим, но на самом деле, ничего не изменилось.

— Может быть, — ладони у меня мокрые от пота и я незаметно убираю их в карманы.

— Только не говори, что вдруг стал сочувствовать нам?

— Мир дает бесконечную возможность пересмотреть свои взгляды.

— Поэтому ты решил вытащить меня из горящего «Икаруса»? — поддразнивает меня Лилит, и мы встречаемся с ней взглядами.

— Я не хотел опять остаться один, — честно отвечаю я.

— Значит, твой эгоизм сыграл мне на руку.

— Не только тебе, — хмыкаю я.

Лилит молчит. Сворачивается калачиком, и через несколько минут, я чувствую, как она расслабляется и через минуту, засыпает. Я вновь пододвигаюсь к ней ближе и обнимаю. Это маленькое преступление и у меня нет оправдания. Собственное поведение кажется мне неправильным, но оно выглядит таким нормальным.

Во сне Лилит поворачивается ко мне, и доверчиво утыкается носом в мою грудь.

Я не в силах вздохнуть. Не в силах даже пошевелиться.

С силой зажмуриваюсь.

Регламент не может ошибаться.

Не может.

Потому что если это правда. Если допустить, что все ложь, то какие ещё жуткие секреты скрывает корпорация «Возрождение»?