Сердце потерянное в горах (СИ)

Глава 23

Лилит

Я слышу звук электрической бритвы. Каждое утро, перед тем, как идти в шахту, отец включал старенький дребезжащий прибор в розетку и водил им по лицу, напевая под нос какой-то веселый мотивчик. Я знала, где он ее достал, выглядела она неважно и здорово шумела.

Я притворялась, что сплю. На продавленном диване и пахнущем сыростью покрывале, я наблюдала за ним, слегка приоткрыв веки. Из-за этого фигура отца казалась огромной. Я старалась дышать ровно и глубоко, чтобы он не заметил.

Эти мгновения я хотела оставить себе. В комнате был только отец и его размытое отражение в зеркале. В последние дни он не часто радовал нас улыбкой, словно болезнь забрала ее и спрятала, но иногда, она возвращалась.

— Эй, полоумная, с тобой всё нормально? — кто-то осторожно трясет меня за плечо и лицо отца пропадает. Остается только его веселое пение в ушах, но я начинаю просыпаться и голос совсем стихает.

Реальность возвращается.

Я открываю глаза, натыкаясь на стену. Смотрю на небольшую трещинку, похожую на маленькую фигурку. Я касаюсь ее кончиками пальцев.

Самары здесь нет.

Первое, что выдает мне мозг. Резкие вспышки боли пронзают внутренности.

Бах. Бах. Бах.

Я подтягиваю колени к голове и стараюсь не шевелиться. Наркотики полностью выветрились и правда оставила от меня только бесполезное тело и… больше ничего.

Полнейшая тишина внутри.

Я зарываюсь лицом в мокрую подушку.

Неужели, всё это время я не переставала плакать?

— Из-за тебя мы пропустили завтрак и обед, — на сей раз в голосе говорящей чувствуется обида, — Я хочу есть, так что, тебе придется поднять свою тощую задницу.

Я провожу языком по зубам, стирая вязкую слюну и проглатываю горький комок.

— Что за звук? — глухо спрашиваю я, и смахиваю с глаз набежавшие слезы. Поворачиваюсь к ней и не узнаю свою речь, она какая-то чужая. Надломленная, будто во мне что-то сломалось.

— Отопление, — девушка пожимает узкими плечами, — Круто, да? — она бесцеремонно присаживается ко мне и несколько минут с интересом разглядывает, — Никогда не видела таких глаз, — склоняется надо мной и я напрягаюсь.

Не знаю, как себя с ней вести.

Не знаю, кто она? И можно ли ей доверять?

— Теперь увидела, — грубо отвечаю я, заставив ее обиженно поджать губы. Я сажусь на постели, и откидываю одеяло в сторону, — Сколько я проспала? — с удивлением обнаруживаю, что меня переодели в брючный костюм невыразительного цвета.

— Целые сутки, — с недовольным видом девушка скрещивает руки на груди, словно это моя вина и я здесь по доброй воле. Меня обжигает злость, но я стараюсь не подавать вида.

— Ох, — я пробую встать, ноги еще дрожат, но это ничего, по сравнению с пустотой в груди.

Такой глубокой, как кратер Гозес Блаф.

— С новоприбывшими всегда так, — девушка перебирается на свою постель, — А потом всё налаживается.

Я оглядываю комнату. Две одинаковые кровати, тумбочка на двоих, табуретка и встроенный шкаф. Слева располагается небольшая ванная комната, на полу мягкий ковер. Вот и все вещи, что были здесь.

Я медленно хожу по комнате, подмечая каждую мелочь. На окнах стоят железные жалюзи. На дверях нет ручек и замков. Я ощущаю внизу живота какое-то мерзкое напряжение. Шестое чувство. Мой внутренний голос, подсказывает мне, на этот раз, всё намного серьезнее.

— Где мы?

— В «Ковчеге», — девушка следит за каждым моим движением, — Он мало похож на рекламу из телевизора, но кормят хорошо.

Я поднимаю голову и натыкаюсь на какой-то посторонний блеск. Кожей чувствую — это место не просто тюрьма или приют. За ним стоит что-то более ужасное. Какая-то неправильная Вселенная. Как излом, черная дыра из которой нет выхода.

— Ты из зоны «Обреченных»? — спрашиваю я, лишь бы не молчать, страх существует внутри меня вне моего контроля и мне всё сложнее скрывать его.

— Даже не буду спрашивать, откуда ты знаешь, — с невеселым смешком отвечает девушка, трогая под глазами татуировку слезы, их отличительный знак.

Я забираюсь на табуретку и продолжаю обыскивать всё квадрат за квадратом.

— Что ты делаешь?

— Пытаюсь определить слабые места, — я замечаю то, что искала, небольшой глазок камеры, прямо над входной дверью и динамики.

Вот как они наблюдают за нами.

Показываю средний палец, и спрыгиваю на пол.

— Лучше так не делать, — предупреждает девушка, когда я опускаюсь на кровать

— Что «не делать»? — впервые за эти несколько минут, я прямо смотрю на нее, — Посылать куда подальше? — уточняю я.

— Именно, — хмыкает она, и заправляет за уши серебристые волосы, — Если не хочешь еще раз прокатиться в том лифте, то прими совет, как дружеский.

— Хорошо, — я откидываюсь на кровать, единственное о чем я могу сейчас думаю, как выбраться отсюда.

— Я Чайка, кстати, — потолочный свет приглушают и становится очень тихо, — Ни девяносто восьмая, как я уже привыкла.

— Лилит, — представляюсь я, — Как долго ты здесь? — я поворачиваюсь на правый бок и гляжу на нее.

На белом лице ярко блестят большие черные глаза. Широкий рот. Нос с небольшой горбинкой посередине. Она очень привлекательная.

— Почти полгода, — безрадостно отвечает Чайка.

Что? Полгода?

Я подавляю тяжкий вздох.

— Ясно, — несколько минут мы молчим. — Почему… — начинаю я, — Почему ты сказала, что из-за меня ты пропустила завтрак?

— Такой здесь порядок, всегда ходить парами, — крупные зубы сверкают жемчужинами в полумраке комнаты, — Моя бывшая соседка никак не могла к этому привыкнуть, наверное, зона «Отчужденных» на нее так повлияла…

— И где она теперь? — вмиг настораживаюсь я и кидаю взгляд в сторону камеры.

— Ее увели три дня назад, — моя нервная система тут же реагирует на ее слова. Каждый волосок на моей голове приподнимается.

— Куда? — осторожно интересуюсь я, судорожно сжимая край мягкого одеяла, но заметив этот детский жест, расслабляю пальцы.

— Не знаю, — Чайка пожимает плечами, — Когда называют твой номер, ты просто исчезаешь, — она делает эффектную паузу, потом громко восклицает, — Пуф! — Чайка щелкает пальцами и я вздрагиваю, — И тебя уже нет.

— Тебе не страшно?

— До чертиков, — шепчет она.

Мы смотрим друг на друга. Я ощущаю какой-то нервный толчок в груди. Каким-то образом ее испуганные глаза делают мой страх еще более реальным, чем он есть на самом деле. Вдруг из динамиков раздается грубый мужской голос:

— Химерам, просьба подойти к дверям, — повторяет он своим ничего не выражающим голосом, — Химерам, просьба подойти к дверям.

Я мигом слетаю с постели. Сердце бешено колотится в груди. Я подавляю желание спрятаться под кровать, где меня точно никто не найдет.

— Химеры?

— Ага, — Чайка уже на ногах, — Приведи себя в порядок, — она показывает в сторону ванной, — И побыстрее, они не выносят, когда мы не сразу выполняем приказ.

Мне не нужно повторять дважды, я забегаю в ванную комнату. На раковине, я замечаю две зубные щетки в пластиковом стакане. Зубную нить. Кусок пахучего мыла и большую бутылку шампуня.

Ополоснув лицо прохладной водой, я поднимаю глаза к зеркалу и застываю на месте. У меня нет привычки вертеться перед зеркалом и обычно мне хватает беглого взгляда на свое отражение. Но сейчас я рассматриваю себя со всех сторон и не могу поверить, что в отражении я.

— Черт возьми… — все мои шрамы, неровности и темно-синие круги под глазами, все исчезло. Моя кожа на ощупь гладкая, как бархат и выглядит даже лучше, чем у младенца. Жемчужная. Ровная. И… Безупречная.

Я хватаюсь за холодную раковину, чтобы не упасть. Короткие волоски у меня шее встают дыбом. Я нахожу на шее татуировку. Это единственное, что осталось у меня от Данте.

— Заплети волосы и выходи, третий звонок уже прозвенел, — торопит меня Чайка, заглядывая в ванную, — Радоваться будешь потом, — мое ошеломленное лицо она принимает за восторг.

— Уже иду, — мой голос звучит абсолютно спокойно, не смотря на бешено скачущее сердце в груди.

Я беру с раковины расческу, на которой остались чьи-то серебристые волосы и провожу ею по волосам. Быстро заплетаю две косы и стягиваю их эластичными резинками, которые лежали на дне пластмассового стакана.

Я выхожу из ванной.

— Ты привыкнешь.

Я киваю, вот чего я не собираюсь делать, так это оставаться здесь надолго. Но нервозность Чайки передается и мне. Я напряженно смотрю на входную дверь и когда она распахивается, я уже полностью возвращаю себе самообладание.

— На выход, — рявкает стражник, — И поживее, — жесткий и ледяной взгляд его карих глаз прожигает дыру на моем лбу, — Вас никто ждать не будет, — скрипнув зубами, он отходит в сторону, и пропускает нас вперед.

— Он явно сегодня не в духе, — успевает шепнуть мне Чайка.

Мы выходим в коридор, сливаясь с потоком других измененных. Я теряю ее из виду и остаюсь совершенно одна. Пульс стучит всё быстрее и громче. Я не привыкла к такому скоплению людей. Растерянно озираясь по сторонам, и стараюсь не обращать внимания на откровенную грубость.

Кто-то наступает мне на ноги. Толкает. Кричит.

Я пытаюсь победить приступ паники. Чувство клаустрофобии захлестывает меня, перехватывая дыхание. От страха, мне хочется бежать, истерически расталкивая всех, но я боюсь разозлить стражников. Еще минуту и я не выдержу.

— Ах, вот ты где, — Чайка хватает меня за руку и выдергивает к себе. Я шумно вздыхаю, прислоняясь к стене, мои колени еще дрожат, но паника отступает, — Поначалу толпа пугает, а потом привыкаешь.

— Спасибо, — выдергиваю свою ладонь из ее тонких пальцев, не хочу показаться грубой, но в мои планы не входит заводить здесь друзей.

Чайка кидает на меня понимающий взгляд.

— Пойдем, я сегодня буду исполнять обязанности твоего ассистента, — она тащит меня за собой, ловко обходя других, всё это время, не прекращая болтать, — Самое вкусное быстро расхватывают, ты поймешь о чем я, когда попробуешь мясо по-французски, — Чайка смешно морщит нос, и я против воли улыбаюсь.

Мы входим в большую столовую и гул голосов оглушает. Все громко переговаривались между собой, словно ничего не случилось. Словно нас не запирают по комнатам, как крыс. Я смотрю на них и меня охватывает привычная злость.

Потерять бдительность — значит смерть.

Расслабиться — значит смерть.

— Бери поднос, — Чайка толкает меня в плечо и я выполняю ее просьбу. Беру с полки поднос, — У меня есть особый уголок, — доверительным тоном делится она, я обвожу взглядом небольшие столики.

Те, что возле окна, уже заняты. Я жалею, что мы не пришли сюда раньше и теперь я упущу возможность узнать, что снаружи.

Чайка встает в очередь, рядом с долговязой девушкой. Я почти упираюсь ей в спину этим чертовым подносом. Позади кто-то дышит мне в затылок и я сдерживаю робкое желание обернуться. Я медленно ступаю по керамической плитке. Мои босые ноги издают легкий звук.

Шлеп. Шлеп. Шлеп.

За стеклянной витриной стоит стройная, как кипарис, женщина и раздает тарелки с едой. Когда приходит моя очередь, я молча протягиваю свой и женщина с грохотом ставит на поднос чашку с супом и воду.

— Следующий!

— Уходим, быстро, — поторапливает меня Чайка. — Сегодня точно никаких вкусностей, — она направляется в самый дальний угол столовой и я стараюсь не отставать, — Это мое местечко, — Чайка показывает на широкий подоконник и взглядом приглашает меня присесть, — Утром отсюда открывается хороший вид, да и сидеть приятнее, чем на металлических стульях, поверь мне, — усмехнувшись, она забирается на него с ногами и скрещивает их.

Я осторожно ставлю свой поднос рядом, в темном окне отражается мой бледный профиль. Он словно говорит мне. Убирайся отсюда. Беги. К горлу подкатил комок. Всё выше и выше. От желудка к горлу. Меня мутит. Тревожное ощущение усиливается, похожее на саднящую боль. Я еще раз окидываю взглядом столовую.

Отсюда нет выхода.