Лилит
Я чувствую сильный холод и ищу рукой своё покрывало. В это время года дома становится всё прохладнее. Мне нужно встать и убедиться, что Самара не сбросила с себя ворох одеял, которыми я укрываю ее каждую ночь. В последнее время, она спит очень неспокойно и мне приходится по несколько раз за ночь подходить к ней…
Я резко открываю глаза, утыкаюсь взглядом в ряд кресел с эмблемой корпорации. Усилием воли, я поднимаю руку, касаясь вышитого на ткани трилистника и с силой сжимаю ладонь.
«Сукин сын, — от ненависти к Призраку у меня темнеет в глазах, — сукин ты сын».
Я пробую встать, но меня удерживают ремни безопасности. Непослушными пальцами, отстегиваюсь и поднимаюсь на ноги. Босые подошвы касаются мягкого ворса ковра и я не сразу чувствую боль в порезах. В салоне никого кроме меня. От вида пустых темно-коричневых кресел мне становится не по себе.
— Эй, — зову я охрипшим голосом, — Меня кто-нибудь слышит? — я медленно продвигаюсь по салону, — Есть здесь кто-нибудь! — ору я, отчаянно прислушиваясь.
Никого. Ни шагов. Ни голосов. Только шум работающих двигателей.
Сколько я пробыла в отключке? Час? Два? Или больше?
Чтобы Призрак не задумал, на высоте девяти тысяч метров остаться в живых практически невозможно. От этой мысли сердце пронзает острая боль и на глазах выступают слезы.
Дыхание вырывается изо рта облачками пара и я накидываю на голову капюшон.
Когда-то я читала, что все «Икарусы» корпорации оснащаются аварийными челноками. При угрозе падения, его нужно просто активировать и успеть эвакуироваться.
Безопасность совершенные ценят так же, как и комфорт. Но сложность в том, что он располагается в хвосте «Икаруса», а я не знаю в какой части нахожусь. Я опять осматриваюсь и замечаю то, что не заметила сразу.
За коричневой шторой скрывается дверь с красной стрелкой на белоснежной поверхности.
Мой пульс ускоряется.
Челнок. Это может быть только челнок.
Прихрамывая, я добегаю до нее и дергаю за металлическую ручку. Она плавно поддается и я попадаю в небольшое помещение. Две стены занимают холодильники. За стеклянными дверцами виднеются хромированные полки со следами крови. Я подхожу ближе, черная глянцевая панель срабатывает на движение и требует код.
Я сразу понимаю, что это за место.
Здесь перевозят органы.
— Черт! — я бью кулаком по двери, — Черт тебя подери! — стискиваю зубы от отчаяния.
Постояв несколько минут, я подрываюсь с места и бегу к ближайшему иллюминатору и открываю жалюзи. Стекло покрыто тонким слоем инея. Я быстро открываю все до единого. Но кругом одно и тоже.
Лёд.
Дрожащей ладонью, я сдираю хрустальную паутинку и утыкаюсь носом в крыло «Икаруса», охваченное оранжевым сиянием. Моё сердце сжимается от страха. Включается аварийный свет. Пламя огня вырывается из турбины яркими лоскутами и самолет начинает трясти, как в лихорадке.
Я хватаюсь за спинку кресла, чтобы не упасть. Пылающий огненный шар становится всё больше и я медленно пячусь назад. Прочь от иллюминатора. От своей скорой гибели. Внезапно, раздается оглушительный рев двигателей, а потом воцаряется тишина.
Это самый страшный звук в моей жизни.
Пол уходит из-под ног и я лечу лицом вниз, успевая выставить вперед руки. Меня тащит в другой конец салона и я больно ударяюсь затылком, прикусывая до крови язык. С трудом, я всё-таки поднимаюсь на ноги, хватаясь за спинки кресел.
Крышки всех багажных полок открываются, вынуждая меня закричать. Полный неподдельного ужаса вопль разносится по салону. Пронзительный и душераздирающий. Он отскакивает от стен, сливаясь с скрежетанием металла в один сплошной рев.
Я падаю в первые попавшиеся кресла и ложусь, словно решаю устроиться на ночлег. Руки судорожно цепляются за ремни безопасности и кое-как, я пристегиваю себя к месту. Звуки становятся всё громче, отдаваясь в ушах страшным грохотом. «Икарус» на моих глазах разрывает на части. Крылья отваливаются, как ненужные части конструктора. Всё это походит на реальный кошмар. Мне это не снится. Мы и вправду, падаем.
Нет. Нет! Нет!!!
Стенки фюзеляжа сжимаются, как жестяная банка под тяжелым ботинком. Иллюминаторы с резким хлопком взрываются и меня осыпает осколками острого стекла. В салон врываются потоки ледяного ветра, несколько кресел вылетают наружу. Их засасывает, как в трубу.
Разгерметизация.
Попытка глотнуть воздух заставляет меня дернуться.
Я не могу дышать. Я не могу дышать!
Руки взлетают к горлу и я беззвучно открываю рот. Перед моими глазами всё плывет. Сосуды вот-вот лопнут. Из-за паники сердце бьется быстрее, выталкивая последние остатки воздуха из легких. Ещё чуть-чуть и я потеряю сознание.
Посыпавшие с потолка кислородные маски заставляют меня приподняться. Ремень безопасности впивается в тело, но мне удается схватить одну. Я отчаянно прижимаю маску к лицу, делая жадные вдохи.
Стена рядом со мной исчезает, ветер срывает с головы капюшон и теперь я могу наблюдать, как земля приближается ко мне всё ближе. Я представляю, как моя кровь капает вниз и собирается в реку, заливая всё вокруг зараженным морем.
Я закрываю глаза, думая о своей сестре.
— Пожалуйста, Господи, пожалуйста…
«Икарус» продолжает падать, я слышу треск ломающихся веток и стволов, царапающих дно. И проваливаюсь в спасительное забытье, где не было ничего, кроме моих воспоминаний.
Не знаю, с какой попытки, мне удается открыть глаза. Я не чувствую ни боли. Ни покалывания. Вообще ничего. Только этот жуткий холод.
Я жива?
С неба сыплются белые хлопья снега и в воздухе витает запах горючего. Я пробую пошевелиться, но мои движения вялые, как у новорожденного котенка. Меня клонит ко сну, кое-как мне удается повернуть голову и внутри всё замирает от ужаса.
Язычки пламени перекидываются на обшивку и начинают лизать логотип корпорации. На лбу и над верхней губой, у меня выступает пот, не смотря на пронзительный ветер.
Я пытаюсь сбросить с себя тяжесть, но меня зажало между сиденьями, как сосиску в тесте. И при каждом вздохе, грудную клетку сдавливают приступы боли. Лицо опаляет жар и я кашляю от едкого дыма.
— Помогите, — шепчу я, у меня вырывается всхлип, но слез не осталось, — Кто-нибудь, пожалуйста, помогите! — я опять предпринимаю попытку освободиться, но мне удается только чуть-чуть отодвинуться от огня.
Я выглядываю из обломков «Икаруса» и замечаю двигающую тень впереди. Она перемещается от развороченной кабины к отвалившемуся хвосту. Из-за черного дыма, я не могу понять, кто это. Неважно. Единственное, что сейчас имеет для меня значение:
Я не одна. Господи. Я не одна!
— Помогите! — кричу громче, не обращая внимания на боль в груди. Тень резко выпрямляется, прислушиваясь, — Я здесь! — огонь добирается до меня и разгорается всё сильнее. Я ощущаю себя, как в аду, где холод и жар сливаются во что-то новое.
Жуткое. Чудовищное.
— Помогите, я… — из-за кашля я не могу продолжить фразу и практически теряю сознание. Сон опять тянет меня в черное нечто и мне приходится прикладывать все свои силы, чтобы сопротивляться ему.
— Сейчас, — слышу я совсем рядом хриплый грубый голос, — Я тебя вытащу, — сквозь слезящиеся от дыма глаза, я смотрю, как парень пробирается ко мне.
Всё кажется каким-то нереальным. Откуда здесь взяться Максу Москвину?
Но он здесь. Снимает с себя пальто и уверенным движением тушит огонь, пока от него не остается ни следа и склоняется надо мной. Я поднимаю голову и его лицо бледнеет.
Макс в ужасе отшатывается от меня, как от прокаженной и я боюсь, что он бросит меня здесь умирать.
— Пожалуйста, — хриплю я из последних сил, — Пожалуйста, помоги мне… — я повторяю те же самые слова, что и при нашей первой встрече. Только теперь перед ним измененная и это всё меняет.
Несколько долгих секунд мы напряженно смотрим друг на друга. В его бирюзовых глазах быстро сменяются мысли, чувства, эмоции. Он опускает голову и начинает пятиться от меня.
Моё сердце окатывает волной страха.
Я не хочу оставаться здесь одна. Не хочу умирать.
Эти мысли молнией проносятся у меня в голове, но я прикусываю губы, не собираясь умолять его и не мигая смотрю на него. Я сощуриваю глаза, от шока, не могу даже заплакать.
Но он ведь вернется… вернется… вернется.
Макс резко останавливается и на мгновение, мне кажется, что это мой мозг выдает желанное за действительное. Но когда он стремительно возвращается ко мне, я громко всхлипываю от облегчения. Макс пытается разжать ловушку сложившихся от удара кресел, мускулы на его руках напрягаются и тяжесть, давившая на меня, исчезает.
— Ничего не сломала? — спрашивает он, сейчас его идеальное лицо выглядит абсолютно невозмутимым.
— Не знаю, — выдыхаю я, меня трясет так сильно, что я боюсь откусить себе язык.
Почему я не чувствую своего тела? Ног? Пальцев?
— Ладно, — неуверенно произносит Макс, дыхание клубится рваными облачками пара вокруг наших лиц, — Я попробую тебя поднять… — он быстро отстегивает ремни безопасности и я чувствую его теплые ладони на своей спине, когда аристократ берет меня на руки.
— Так… Холодно… — шепчу я и не могу сфокусировать на нём взгляд, его тело вибрирует от напряжения, мышцы напоминают туго скрученную пружину, — Холодно…
— Я знаю, — отрывисто отвечает Макс, завернув меня в своё пальто. Я отчетливо слышу хруст снега под его ногами.
Так хочется спать.
Я закрываю глаза.
— Ты не должна спать, — моё сознание помимо воли цепляется за его хриплый голос, вынуждая выплывать к свету, сузившемуся до ушка иголки, — Слышишь меня? — я открываю глаза и недовольно встречаю его потемневший взгляд.
— Я думала, что вас не будет хотя бы в Раю, — рассерженно говорю я и на его лице мелькает тень удивления, может быть, он считает, что зараженные вообще не способны на связную речь? Но у меня нет сил спросить об этом, мои глаза опять закрываются.
Когда я прихожу в себя, то не сразу понимаю, где нахожусь. Темно, но рядом со мной уютно потрескивают угли от костра. Острая боль в груди превратилась в тупую пульсацию. Холод исчез и мне жарко. Очень жарко.
Где Самара? Я должна её найти.
Я пытаюсь встать, но чьи-то ладони укладывают меня обратно.
— Как ты себя чувствуешь? — надо мной склоняется Макс Москвин и в первое мгновение, я думаю, у меня опять галлюцинации.
— Не очень, — еще никогда в жизни, я не чувствовала себя так скверно, — Но думаю, могло быть хуже, — мрачно добавляю я и на его лице возникает слабое подобие улыбки.
— Всё будет хорошо.
Моя голова раскалывается от боли и лицо горит огнём. Сознание путается и я погружаюсь во мрак беспамятства, то опять возвращаюсь обратно. Макс пытается дать мне воды и я с омерзением отталкиваю его руки.
— Не прикасайся ко мне, — задыхаясь шиплю я, даже сквозь затуманенный лихорадкой мозг, я ненавижу его, — Не трогай меня…
— Ладно, — сдается он, — Но тебе нужно больше пить, — жажда полыхает внутри меня жгучими щепками, мне удается удержать в руках бутылку с водой и сделать пару глотков.
На это уходят все мои силы и я опять проваливаюсь в темноту.
Проснувшись на следующее утро, я чувствую только страшную слабость во всём теле. Но жар исчез. Сквозь трещины в металле просачиваются золотистый свет и мириады пылинок пляшут в морозном воздухе.
Я лежу на мягких креслах и укрыта настоящим одеялом. Откинув его в сторону, я с удивлением обнаруживаю, что на мне несколько темно-синих свитеров аристократки и теплые брюки. На ногах шерстяные носки и ботинки.
Я пробую встать, держась за спинку одного из кресел. Всё кружится перед глазами и страшно хочется пить. Постояв на месте несколько секунд, я оглядываюсь и определяю, что нахожусь в хвосте «Икаруса».
Та часть, где он соединялся с серединой, закрыта куском какой-то тряпки. Разбитые иллюминаторы заботливо прикрыты шторами. Очаг для костра обложен камнями и металлическими частями. В нём до сих пор тлеют угли.
Значит всё это мне не приснилось.
— Пилот сделал невозможное, смог увести «Икарус» на открытый участок, — я резко оборачиваюсь на голос. Макс стоит на пороге, впуская холодный воздух внутрь, — То, что мы оба выжили, тоже можно считать чудом, — он проходит мимо меня и осторожно кладет на пол целую охапку веток.
— Только мы? — эхом спрашиваю я и Макс оборачивается ко мне. В его каштановых волосах запутались хлопья снега и выглядит он измученным, — Сколько человек было на борту? — я чувствую слабость в ногах.
Мне хочется схватить его за руку и держаться за неё. Ненормальная реакция. Я трясу головой, избавляясь от наваждения.
— Семь, если считать экипаж и… Тебя, — наконец, отвечает он, стараясь держаться от меня на расстоянии, — Я пытался найти сигнальный маячок, но всё сгорело, — Макс в изнеможении трет лицо и я замечаю на его пальце перстень перворожденного.
— А челнок? — сиплю я, — Если активировать маячок там? — его бровь удивленно ползет вверх.
Я судорожно сглатываю.
— Он активируется только в полете, на земле, челнок бесполезен.
— Ясно.
Значит, у меня еще есть время уйти отсюда.
— Я думаю, тебе лучше еще немного поспать, — его взгляд выражает напряженность и я понимаю, сейчас мне действительно лучше прилечь.
Я возвращаюсь на место, боль в висках стучит всё сильнее. Макс протягивает мне бутылочку воды и тут же отступает, словно теперь, когда я пришла в себя, он стал меня опасаться.
Значит, выглядела я неважно. Даже для измененной.
— Ты же в курсе, что я не заразна? — я делаю небольшой глоток и смотрю на него поверх горлышка, — Жаль, конечно, тебя разочаровывать, но тебе никогда не стать таким красавчиком, как я, — один уголок его рта насмешливо приподнимается и тут же опускается вниз.
Мне почему-то неловко. Я ставлю бутылку на пол и ложусь на кресла, натянув одеяло до самого подбородка, я почти сразу проваливаюсь в сон.
Я еще несколько раз просыпаюсь. Макс всё время куда-то уходит и возвращается усталым. Он ложится с другой стороны и молча наблюдает за костром. Тени еще больше подчеркивают впалые щеки под его скулами.
Через два дня, я чувствую себя намного лучше. Слабость всё еще нервирует меня, но по крайней мере, я могу передвигаться без посторонней помощи. Я одеваю на себя лежащую рядом дубленку и натягиваю на голову темно-синюю шапочку, спрятав спутанные волосы. Плотно зашнуровав большие меховые ботинки, я выхожу наружу и впервые вижу место катастрофы.
«Икарус» похож на лопнувший на сковороде пирожок, с вытекшим наружу повидлом вещей и груды металлических обломков, поблескивающих из-под снега. Но больше всего меня поражают высокие гребни гор с редкими островками леса.
Воздух кажется тяжелым и плотным. Мне приходится задерживать его в легких, прежде чем выдыхать углекислый газ. Я дышу так, словно болею астмой. Заметив впереди два небольших каменных холмика, я направляюсь к ним. Ветер бросает мне в лицо пригоршни колючего снега и зубы ноют от холода. Мне приходится поднять воротник дубленки.
Я понимаю, что это, как только подхожу ближе. Могилы. Они сложены из камней, их шероховатую поверхность уже завалило снегом. Одна из них наверняка принадлежит его жене, в первое время после свадьбы они везде появляются вместе. Это закон. Я быстро разворачиваюсь и иду обратно, не хочу, чтобы он застал меня здесь и подумал, что я за ним шпионю.
Сейчас, я могу рассуждать здраво и у меня в голове только два вопроса:
Зачем Призраку понадобилось убивать представителей фракции аристократов? И что мне теперь делать?
Москвин явно не испытывает ко мне нежных чувств и считает, что «Икарус» взорвала именно я и теперь выжидает, когда можно будет выбить из меня ответы на вопросы.
Мы оказались между двумя мирами не по своей воле и теперь нам приходится как-то сосуществовать вместе, чтобы выжить.