дата публикации:27.05.2024
Во вторник в шесть часов вечера су-интенданта Тома Требюше прокляли. Дверь в кабинет распахнулась, ударившись о стену, и в водопаде кусков штукатурки в кабинете образовался растрепанный старик в желтом пальто.
— Гаааспадин жандарм! — завопил он и немедленно прошел в партер, обняв ошеломленного су-интенданта за колени, — жене манж па дюсижур!
— Куа? — пытаясь оторвать пришельца от форменных брюк, спросил Требюше. Безумное солнце прорывалось сквозь кривые жалюзи, раскрашивая изможденное лицо ворвавшегося светлыми полосами.
— Помоги старику, подлина! — озлобился собеседник, но колени выпустил. — Подрезали! Все подрезали, скоты хуже фашистов!
Воспользовавшись свободой, су-интендант отпрянул, заняв удобное для обороны стратегическое место — за массивным, устеленным бумагами столом. И уже оттуда грозно поинтересовался у гостя.
— Кес ке ту, ле вью дьябле?
— Средь бела дня, гаааспадин жандарм! — закивал тот, — я бежал от самой Променад Дингле. Сволочь, скатина! Старого больного человека! Почти инвалида космических войск. Вы знаете, какой у меня геморрой, товарищ полицейский? Как кокандская дыня! Хотите, покажу?
С кряхтением поднявшись, пришелец задрал полы грязного желтого пальто и попытался спустить старенькие брюки с жирным пятном на заднице.
— Па! — громко остановил его Требюше, — силь ву пле, нон мантена!
— Да-да, комрад! Сильву пле, бонжур. Сука ласковая. Весь буйабес, гаспадин хороший! Давай, пиши, — трясущийся палец несколько раз ткнулся в записную книжку жандарма. — Вот. Бери ручку, записывай.
В жалюзи ударил свежий морской ветер, всплеснув ими как руками. Ошеломленный хозяин кабинета автоматически взял ручку, разговор с несущим околесицу стариком оказывал на него магическое воздействие. Ему казалось, что еще пара мгновений, и он сойдет с ума, наденет желтое пальто и будет обнимать колени незнакомых людей. Устроившись на гостевом стуле, пришелец со значение смотрел на жандарма, в кабинете висел невыносимый запах кошек и старости.
— Бу-йа-бес! — по слогам произнес пришелец, каждый раз ударяя ногтем по столу.
— Куа?
— Буйабес, говорю, что не понятного? Тринадцать эуро порция! В Кузьминках за такое на ножи ставили! Только отвернулся, глядь! Всю тарелку вылакал! Ты его рожу видел, камрад? Мордастый такой.
Внешне спокойный Тома Требюше послушно записал: «Буйабес». В душе у су-интенданта творилось черт знает что. Посмотрев на свой аккуратный почерк, он подумал: «В прошлом месяце, в Сектер Сен Агустин, один сумасшедший укусил жандарма в пах. Спросил как пройти в библиотеку и вцепился зубами. Как там его звали?»
Фамилия несчастного полицейского начисто вылетела из памяти. Как и то обстоятельство, задержали ли кусавшего. Покосившись на гостя, он встретил пустой взгляд из-за очков в синей пластиковой оправе. Правильные зубы пришельца наводили мысли о вставной челюсти.
Су-интендант похолодел. «Точно он!» — пронеслось в голове — «Выжидает удобный момент».
— Пиши: на вид от двадцати до семидесяти. Рожа, как у каторжника. Только детей пугать. Там четыре марокканца сидели, ну, знаешь из этих, портовых, — желтое пальто подмигнул, — Ву компрене, копэйн?
— Па, — коротко ответил Требюше, ровно ничего не понимающий из речи безумного старика.
— Ну, те, что контейнеры чистят, что ты как маленький? Магнитофоны, там, телеки. Огромные как медведи. Все четыре стали седыми!
— Куа?
— Хуле ты мне квакаешь тут? Седые стали, с. ка. Се-ды-е, ескриве, — дрожащий палец отбил ритм.
«Седийе» — записал Требюше и с тоской посмотрел на дверь, до нее было слишком далеко. Иисусе! Что я делаю? Зачем я все это пишу?
— Ну, поседели все, как его увидели. Сечешь? Волосы поседели у них, — было очевидно, что надоедливый старик начинает закипать, — волосы седые у них стали, компрене? Не понимаешь? Ты издеваешься?
Су-интендат покачал головой, из всей тарабарщины он понимал только одно, возможно его сегодня укусят в пах.
— Сейчас покажу, — его собеседник поднялся и начал разворачиваться. Из-под полы пальто на Требюше угрожающе уставился краешек трусов.
— Сильву пле, аррете! — умоляюще произнес су-интендант и закрылся руками. На секунду ему показалось, что между его ног сомкнулись неумолимые пластиковые зубы.
— У меня, у заслуженного деятеля подрезал всю тарелку. Ты знаешь, что я три Протона и грузовик на орбиту поднял? Байконур, сечешь? Пиши, бля, Бай- ко-нур!
Пока Требюше выводил трудное слово по слогам, пришелец продолжил рассказывать.
— Покуда спичку к бикфордову шнуру поднесешь, трижды в штаны наложишь. Над тобой пятьдесят тонн керосина с окислителем. Вокруг суслики свистят! Красота! Потом на штатного ишака вскочишь и алга! Запиши, пока не забыл: ал-га! В пусковом бункере комиссия серет, под тобой ишак серет, и ты немного серешь, так как эти пятьдесят тонн за тобой сирануть могут. И ты несешься как бес по степи. Романтика!
«Ал-га» вывел су интендант и подумал: чтоб ты провалился, старый черт!
— Я однажды неудачно на ишака вскочил, яйца седлом зажало, так я на собственных яйцах все шесть километров проскакал. Всех святых вспомнил. Там у меня ранение теперь почти боевое. Сейчас покажу, — пришелец вновь приподнялся со стула.
— Но, же компре! — не понимая куда скрыться, Требюше судорожно вывел в блокноте: «е йца». Ручка мазала.
Копавшийся в гульфике старик остановил изыскания и с упреком посмотрел на жандарма. В глазах читались обиды всего мира.
— Не хочешь? Зря, — с огорчением произнес он. — Что тут у тебя написано?
Бесцеремонно развернув блокнот к себе, он пошевелил губами, читая записи.
— Так. Допиши, выхлебал все, рожа каторжная. Звать — Антоша, — велел пришелец.
Требюше прикрыл глаза, защищаясь от назойливого, как навозная муха старика. Что будет, если он сейчас быстро встанет и ринется за дверь? Успеет ли скрыться?
— Пиши, говорю, — с угрозой произнес сумасшедший.
«Антоща» — аккуратно вывел су-интендант.
— Где тут у вас отхожее?
«Отхеже» — послушно дописал Требюше.
— Да не пиши ты, гнида буржуазная! Где туалет? Мне на пару минут заскочить, потом продолжим, — пообещал старик. — Ужин рвется наружу, аж кальсоны слетают как еб твою мать. У зон туалет, блядь?
— А! Тоилет? Тоилет ес па ла! — обрадованный жандарм указал ручкой на дверь и чуть направо.
Как только посетитель вышел из кабинета Тома Требюше опрометью бросился к двери и запер ее. Снаружи тут же раздался громовой стук. От филенки отлетела тонкая щепа.
— Слы! Тут еще беда одна образовалась. Двадцатку украл у меня еще, сучий потрох. Хочешь, покажу откуда?
— Па! — твердо ответил Требюше и прижался спиной к двери. По виску противно ползла капля пота. В коридоре пошебуршились, затем раздался грустный вздох, су-интендант осторожно прижал ухо к двери.
— Эх, вы, — глухо раздалось снаружи, Тома показалось, что в голосе собеседника прорезались слезы. — Даже побазарить не можете по душам, с. ка. Черти! Я одному в кофе плюнул, ты думаешь, он что-то сделал?
— Па, — коротко ответил Требюше, стоять с ухом, прижатым к двери, было адски неудобно, и он присел, опершись спиной о крашеное дерево.
— Ни- че-го! — было слышно как желтое пальто так же устраивается у двери. — Вот ты бы что сделал, если бы я тебе в кофе плюнул?
— Же не компренд рен, — ответил су-интендат. Он действительно не понимал ничего, единственное, что он ощущал — это тоску говорившего.
— Понимаешь, он мне даже в репу не дал, посмотрел обиженно и все! Ну, что за люди, скажи мне? Я у вас тут десять лет болтаюсь как говно в проруби. Как говно в проруби, просекаешь?
— Па.
— Хуй на, — тихо пробормотал пришелец, — никому не нужен, компрене? Живой человек, легенда. Я когда с Байконура уезжал за мной целый жуз казахский гнался! На боевых ишаках по степи! Красивое зрелище, лавой мой автобус догоняли! Все как один в папахах! Хорошо еще не догнали нихера. И вот — пустое место. Штатные труханы на стринги поменял, всем плевать. Очки купил пидарские — срать. Кошки мои соседям на коврики гадят, так те только улыбаются. Деда как-то остановил с кондоминиума, пойдем, говорю, выпьем в честь Дня космонавтики, древний ты гандон! И что ты думаешь? А ни хрена! Же не комренде! Сделал вид, что глухой.
Было ясно, что запасливая судьба щедро оделила его обидами. В Кузьминках его каждая собака знала, пока с наливайки дойдет, уже пару раз витрину начистят. А здесь? Не с кем перекинуться даже парой слов. Он бродит тут как пустое место. Никому не нужный, странный старик в желтом пальто.
— Только консьержка у нас хорошая, от голубей шлепки собирает и мне в почтовый ящик подкидывает. Я ей говорю: что ж ты делаешь, падла старая? Ну, вроде разговор поддержать. А она мне улыбается. Хоть как-то общаемся, — уныло заключил он и предложил. — Хочешь стринги покажу?
— Па, — сказал Требюше. Ему стало грустно.