Сборник проза и блоги

День после вчера

дата публикации:24.11.2023

Если хочешь поиметь что-нибудь незаконное, ищи самую темную дыру. Наставления гражданина Манджаротти, будь он проклят, я помню назубок и, нисколько не колеблясь, сворачиваю в проулок. Из разноцветной россыпи глаз цветного фасада Манапы, чистых тротуаров, пустых утренних улиц в самую глубокую задницу в которой из света видятся только истеричные вспышки старой неоновой вывески, пробивающиеся сквозь сумерки туманного утра.

«Самые дешевые развлечения» устало шамкает она. Я еле сдерживаю нервный смешок, самых дешевых развлечений у маленькой Беатрикс полон рот, и они абсолютно бесплатны. Когда за тобой охотится толпа народа, поневоле расслабляешься и начинаешь получать удовольствие от любой мелочи.

Район выглядит так, будто несчастная принцесса так никогда и не покидала Нижний Город. Не ехала всю ночь к черту на кулички. Прошло всего пятнадцать минут, с того момента, когда великая госпожа Мусорной Долины прибыла в Манапу, и та уже у меня в печенках. Я моргаю, мысленно чертыхаясь, помойка! Абсолютная стопроцентная дыра, похожая на абсолютные стопроцентные дыры как две капли воды. Покосившиеся двухэтажные домики стоящие особняком между громадин небоскребов уходящих в низкое небо. Словно пятно плесени, прилепленное к их подножию. Пятно из домов-огарков перевитое паутиной проводов.

Из проулков нестерпимо несет самой разнообразной вонью. Нижние этажи забраны массивными решетками. В общем, еще одно прелестное место чтобы получить свою порцию неприятностей. Длинный путь по канализации, который никак не хочет заканчиваться и по которому я, скрепя сердце упорно бреду. Потому что у маленькой хитроумной Беатрикс есть план. Прекрасный хорошо продуманный план, который вертелся в моей голове весь путь на пневмоезде. И на все про все у меня десять кредитов, наследство гнусного Манджаротти.

Интересно, Томашек уже обнаружил пропажу? Если, конечно, остался в живых, ведь он нехило получил на орехи. Припомнив удивление, застывшее в глазах лохматого иуды, я хмыкаю и продолжаю неспешно топать по замусоренному асфальту, старательно избегая куч хлама и грязи. Мои шаги отражаются в темных подворотнях с наглухо запертыми дверьми, где слышны отголоски жизни. Ругань, шарканье и неясное бормотание. Кто-то сводит мелкие счеты, с шумом умывается, готовит еду и пьет. Я чувствую запахи местных обитателей и морщусь. В отличии от почти стерильного Нижнего Города тут есть запах. Пахнет давно немытым кабаком и нищетой, чудная вонища, которую не в силах смыть только что закончившийся ночной дождь. Грязь, смрад, космическая нищета, по большому счету ничем не отличающаяся от поместий баронов в моем мире. Мой мир. Милый уютный дом. Стоит уже отвыкнуть от этой мысли, ведь он опять станет моим, только в случае если я найду способ в него вернуться. А пока я тут, в чужом настоящем, и меня несет по нему словно прекрасный белоснежный цветок в сточных водах невидимой реки.

Свист дубинки я ощущаю почти мгновенно. И немного смещаюсь в сторону, ведь тощий поганец на другом ее конце даже не подозревает, что я выкупила его еще минуту назад и была готова. Как бы он ни хотел остаться незамеченным в густых тенях наливающегося дня, мне он виден как на ладони. И я уже три раза воздала хвалу бороде Матушки, что на моем пути попался этот мелкий доходяга, а не отъевшийся качок, справиться с которым стоило бы большого труда.

Шаг в сторону, левая рука разворачивается и отбивает нацеленную в голову дубинку, я мгновенно переношу вес на правую ногу и ладонью правой достаю острый подбородок противника, хватаю его за воротник, ставлю подножку и придаю ускорение, дав хорошего пинка под зад. Ошеломленный придурок мгновенно ускоряется, обгоняя собственный крик, чтобы с костяным грохотом улететь в проем напротив. Из-за двери тут же раздается надтреснутый старческий голос, обещающий нам, что как только его обладательница доберется до второго этажа, так как на первом все окна наглухо заколочены, то нашампурит нас из старого доброго Мистера Убивца. Что такое нашампурить я понятия не имею, вряд ли что-то приятное, поэтому по-доброму желаю невидимой старухе, чтобы она проваливала ко всем чертям. В ответ та обещает мне самые большие неприятности, которые я только видела в жизни. Приходится пожать плечами, все это ободряющее шарканье и бурчание удаляется настолько медленно, что я скорее умру тут от старости или смрада, потому что закуток, в котором мы с моим неприятелем находимся, используется по нужде всеми местными обитателями.

— Доброе утро, — закончив переговоры с доброй старушкой, говорю я пленнику и осматриваю трофейное оружие. Ничего особенного, грубая и неудобная поделка. Единственное, что этот недоумок сделал полезного, так просверлил отверстие в рукояти, куда вставил петлю из веревки. Довольно удобно, если собираешься вкрячить его в собственную задницу. И совсем бесполезно для реальной схватки, особенно если противник схватит за другой ее конец и вырвет тебе руку.

Мой пленник изумленно икает. По всему видно, что сегодня его день не задался с самого начала. Он рассчитывал стрясти деньжат в легкую и погорел.

— Прекрасное утро, не находишь? Вышел прогуляться? — интересуюсь я, чтобы поддержать разговор. Мерзавец хлюпает разбитым носом. — Очень не вежливо молчать, когда разговариваешь с дамой.

— Не бейте меня, синьора, — наконец выдавливает он, — я ошибся.

— Конечно, ошибся, тебе нужно было бить чуть левее, тогда мне труднее было бы парировать, — советую я. — И оружие у тебя фуфло. Вот, смотри, центр тяжести почти посередине. Таким непросто управляться.

— Мне сложно, я плохо вижу в темноте, — жалуется гаденыш, размазывая юшку по щекам.

— Сочувствую, — я снисходительно улыбаюсь ему, чтобы подбодрить. Ведь он же не виноват, что нарвался на меня, а не на какого-нибудь пьяного ротозея, приехавшего в Манапу отдохнуть?

— Я пойду?

— Моя госпожа, — говорю я.

— Что?

— Можешь называть меня моя госпожа, если тебя не затруднит, — беззаботно сообщаю я и делаю несколько замахов дубинкой. Нет, положительно, самое дерьмовое оружие, которое я когда-либо держала в руках. Абсолютно несбалансированное. Почувствовать приложение сил на его кончике никак не получается, ощущение будто машешь простой неудобной палкой. Как он хотел с этим выйти на охоту? В недоумении поджав губы, я осматриваю свою добычу.

— Моя госпожа, — в его голосе стоят слезы. — У меня дети.

Я сочувственно киваю, очевидно же что у этого обмылка куча детишек. Еще более очевидно, что он мне заливает, будто я наивная дурочка и только что родилась. В любой другой ситуации я бы немного отпинала его и оставила в покое, но сейчас у меня другие планы. И только я открываю рот, чтобы их ему сообщить, как над нами хлопает ставня и мстительная старушенция пытается исполнить разом все угрозы, которыми осыпала меня из-за двери. Ощущение такое, словно на бетон грохается целый дом.

БУМММММ!!!

Нас заволакивает пороховым дымом, а по всей улице мгновенно вспыхивают окна, в которых появляются любопытные головы. Надо признать, что этот самый Мистер Убивец у бабули что надо. Судя по звуку, такой может сломать ключицу отдачей и не поморщиться.

— Получила, поганка! — злорадно вопит она. Я вытягиваю руку и благодарно показываю ей средний палец, с болезненной радостью слушая, как та завывает от гнева.

— Ах ты, стерва! — из окна доносится металлический лязг и клацанье хорошо смазанного затвора.

Ну вот, начинается! И никакого покоя маленькой принцессе, все желания которой сводятся к одному — как можно быстрее убраться из этого мира, куда ее забросила коварная Штуковина. Мне приходится срочно играть отступление, пока старая карга не перезарядила свою гаубицу и не заделала в прекрасной Беатрикс дыру. Я быстро хватаю оглушенного пленного за воротник и волоку его прочь. Тот вяло трепыхается и пытается стонать, будто выстрел его достал, и он уже отдает богу душу. Матушка, да этот бедолага может растопить самое жестокое сердце! Даже Ва угостил бы его своим драгоценным с’мгончиком! Несмотря на то, что чешуйчатый жадина каких поискать и на моей памяти угощал священной гнилушкой только Фогеля и то, потому что я ему так сказала. Разжалобить здоровенного сварливого дракона, воняющего перегаром за три версты это надо уметь! Мне приходит на ум, что мой противник по дурости пошел не по той кривой дорожке и лучше для всех было бы, если он сделался попрошайкой. Недоумок просто зарыл талант в землю.

— Потерпи, дорогой, — пыхчу я под аккомпанемент самого жалобного скулежа в мире и, наконец, ныряю с добычей в проулок, между развалинами с одной стороны и халупой из кривых досок с другой. В этом прелестном месте я удобно устраиваю доходягу в куче картонных коробок и беру паузу, чтобы отдышаться.

— Ты цел?

— Да, моя госпожа.

Удивительно как быстро он усваивает уроки! Я с одобрением смотрю на него, отчего мой собеседник съеживается и просит сейчас его не убивать. Приходится поклясться бородой Матушки, что в мои планы это не входит и он нужен мне по другому поводу. Мои слова его никак не убеждают, и я в качестве жеста доброй воли возвращаю бесполезную палку, которую он считает оружием. Да! Все-таки я бесконечна добра и гуманна, как ни крути. Хотя мои жесты милосердия помогают мало, оборванец смотрит на свою дубинку как на сколопендру. Словно та сейчас свернется в тугое кольцо, а потом запулит растопырив лапки с крючьями прямо в испуганные глаза. И мне надо что-то с этим делать, иначе его оторопелый ужас порушит все мои планы, и я от него ничего не добьюсь. Поэтому я присаживаюсь рядом и дружески хлопаю по плечу, вызывая судороги от страха.

— Как тебя зовут?

— Юсуф, моя госпожа! Отпустите меня, пожалуйста! — ноет он в ответ. — Я больше никогда так не буду делать!

— Прекрасное имя, — хвалю я.

— Прекрасное, — эхом откликается Юсуф. — Отпустите?

— Не сейчас, дорогой Юсуф, — вежливо говорю я и чешу нос. Чешу, потому что задумалась и пытаюсь перевести все, что я хочу в самые несложные слова, чтобы до него дошла суть. Как бы ни хотелось этого делать, но приходится существенно упростить свой план.

Пока я излагаю свои мысли, мне хочется невоспитанно хихикнуть. Уж больно забавно выглядит этот бедолага. Глаза широко раскрыты в уголках век засохшая грязь, рот потешно раскрыт. В целом Юсуф смотрится так, будто я предлагаю ему съесть живого злобного вампкраба готового в любую секунду оторвать ему голову клешней. Матушка, да я вижу тебя насквозь, дорогой. Всю жадность и боязливость в смеси с махровой глупостью. Иногда он качает головой и говорит, что это противозаконно. Как будто, час назад это не я его поймала с дубинкой в потных руках, которой он пытался надавать бедняжке принцессе по голове. Пока мы беседовали, над нами уже поднялся дрожащий серый день, мимо дыры, в которой мы устроились, текут по своим делам прохожие. Я спокойно излагаю свой великолепный план, а мой собеседник тупит и изображает из себя не пойми что.

— И за свои услуги ты получишь два кредита, — подвожу итог я. В ответ он выражается в том ключе, что это крайне мизерная сумма за решение проблемы столь вселенского масштаба. В иные времена я бы даже не обратила внимания на его замечание и не стала торговаться, но сейчас у меня с собой только десять кредитов лохматого скряги Манджаротти, посох с тремя припасами и светлая голова. Принцесса Беатрикс крайне ограничена в ресурсах. И я отвечаю дорогому Юсуфу, что в качестве компенсации за труды могу накостылять ему совершенно бесплатно. Он колеблется пару мгновений, а потом сообщает, что знает нужного мне человека, но это будет стоить очень дорого. Он замолкает и со значением смотрит на меня, будто на этом моменте я упасть в обморок или проделать что-то в этом роде.

— Например сколько, дорогой Юсуф? — кротко, как подобает настоящей принцессе, говорю я. Положительно этот плакса скоро выведет меня из себя.

— Полноги.

— Моя госпожа, — мягко поправляю я.

— Полноги, моя госпожа, — соглашается он.

Прекрасно! Я немного размышляю, пытаясь понять что такое «полноги» на нормальном языке. А потом сдаюсь и прошу посчитать мне по текущему курсу. Ответ меня совершенно не радует. Полноги — это пятьсот кредитов, а значит в пятьдесят раз больше, чем у меня есть. Весь хитроумный план бедняжки Беатрикс основывается на куске пластика, на котором светится цифра «пятьсот». Надо признать, что сумма действительно неподъемная.

— А скажи мне, дорогой Юсуф, у кого здесь можно быстро найти эти твои «полноги»? — спрашиваю я после недолгих размышлений. — Ведь мы можем их у кого-нибудь взять на время, как считаешь?

Он смотрит на меня так, будто я только что свихнулась. А потом нагло заявляет, что не знает ни одного придурка, который добровольно отдал бы такие деньжищи.

— А не добровольно? — невинно уточняю я.

В ответ он начинает горячо доказывать, что понятия не имеет и на такое не подпишется, даже если я приставлю нож к горлу. У него детишки, слабое здоровье, кто-нибудь обязательно узнает, а он слишком молод, чтобы умереть. Все это Юсуф последовательно излагает глядя мне в глаза, будто кролик в глаза змеи, раздумывающей, не пора ли обедать. А потом замирает совершенно потный и взъерошенный. Естественно, всю эту ерунду я пропускаю мимо ушей в ожидании единственно ценной информации. Со стороны мы кажемся двумя приятелями, мирно беседующими в глухом закоулке в завале из картонных коробок.

— Клянусь, моя госпожа! Клянусь своими детьми!

— Ну, так у кого? — его воображаемые дети меня не трогают.

С отчаяньем прижав руки к груди, он последовательно проклинает свою говенную жизнь, Манапу, в которой дорого существовать, сегодняшний день, нашу встречу, свою глупость и прочие обстоятельства. Под которыми имеет ввиду планы прекрасной принцессы Беатрикс. Я хмыкаю и утешаю его тем, что не делается, все к лучшему. И что будет весело.

— В гробу я видал такое веселье, — гневно квакает Юсуф, я пожимаю плечами. Все можно устроить, дорогой мой. Он смотрит прямо мне в глаза и вздрагивает.

— Ну, так ты знаешь, у кого мы с тобой возьмем на время полноги? — я не даю сбить себя с толку. На кону слишком большая ставка. Даже не так: на кону ставка, перебить которую не может никто, потому что она не имеет цены. И это мое счастье и покой. За счастье великой Беатрикс Первой можно не глядя отдать весь этот мокрый мир с его обитателями и положить еще пару кредитов сверху.

Наконец, поганец мрачно кивает, будто соглашается с собственным смертным приговором. Он знает такое место и может меня отвести туда. Но все это очень опасно и он никогда о таком и не помышлял.

— Ты что, никогда не мародерил, дорогой Юсуф? Шутишь?

— Сегодня первый раз, моя госпожа, — признается он, — вообще-то я работаю на карусели в порту, просто у нас с мамушкой не осталось денег, чтобы заплатить хозяину за жилье.

— Первый раз, Юсуф! У тебя дети. И еще матушка? — саркастически улыбнувшись, я тыкаю его пальцем. — Наверное, старая и больная. Угадала?

Ни секунды не сомневаюсь, что он врет. Его дубинку, несмотря на ее нелепый внешний вид, я внимательно рассмотрела, все ее зарубки и царапины, пара застрявших волос, говорили о том, что она не раз была в ходу.

Мелкий мерзавец пытается утвердительно кивает и сообщает, что мамуля почти ничего не видит, и они еле сводят концу с концами. Ну-да, ну-да, сколько я такого повидала. Как только всяким придурками прилетает у них образовывается миллион проблем, которые не вывезти на своем горбу. Тут и детишки, и дурная наследственность, и родственники на последнем издыхании. И большой запас сволочей вокруг. Я кидаю очередной взгляд на дубинку Юсуфа и весело хихикаю, отчего он тяжело вздыхает.

— Я говорю правду, — говорит он. Его уши пылают, а по лицу течет пот вперемешку с грязью.

— Я тебе верю, дорогой Юсуф. Ты еле сводишь концы с концами. Мы тут с тобой немного пошалим, а потом я откланяюсь, и ты меня больше никогда не увидишь. Веселье, понимаешь?

Веселье он не понимает как предмет. Оно ему почти незнакомо. В этой тяжелой жизни, веселье для него совсем не та категория, с которой он сталкивается каждый день. Единственное, что он позволяет из веселого, это пари, на то, что кто-то из посетителей карусели улетит сегодня в море на радость поджидающим за охранительной сетью глифовым зубастикам. И то в спорах он обычно проигрывает, потому что не угадывает, что уменьшает и так нищенскую дневную ставку.

— И много улетает? — практично уточняю я, делая очередную отметку в памяти никогда не пользоваться местными развлечениями. По всей видимости, склеить ласты, катаясь на карусели тут национальный вид спорта, вроде Навозной среды на Старой Земле. Когда раз в год крестьяне окрестных баронств сходятся стенка на стенку, чтобы выяснить кто сильней.

— Пара человек в неделю, — нехотя сообщает он, — в некоторых кабинках слабые крепления, а ремонт хозяин жилит.

Чтобы его как-то успокоить, я лезу в сумку и милостиво интересуюсь.

— Будешь сигу, Юсуф?

Мы закуриваем, и некоторое время спокойно пускаем дым. Я кошусь на свое грустное приобретение и думаю о том, что мы, наверное, будем отличной командой: я этому придурку абсолютно не доверяю. Так же как и он мне. И в этом есть какой-то скрытый смысл, равновесие, которое мне очень нравится.