Сборник проза и блоги

Фамильный герб Рубинштейнов

дата публикации:13.01.2021

Люди обычно строят песчаные замки собственных убеждений на зыбкой почве того, что скупо отсыпает жизнь. Опыт, обстоятельства, пара неприятностей, быт, дети, акции в сетевых магазинах, рождения- свадьбы- похороны. Когда же весь этот хлам гибнет под мощным напором неприятностей, большинство впадает в уныние. Заламывает руки и плачет. Девять из десяти. Но Рита из другого теста, той тонкой прослойки, которая взрывается и пытается решить все проблемы разом за пару секунд.

Я рассматриваю голубую краску, въевшуюся под ноготь. Дойти до истины, не имея иных фактов, кроме красного лифчика в корзине для белья — почти невозможно. Да и что такое истина в насквозь лживом мире? Призрачная возможность жить честно? По статистике каждая третья купюра в мире имеет следы кокаина. Каждая третья. А пять процентов наличных, находящихся в обороте — фальшивые. Одно преступление наслаивается на другое. Половина человечества сидит на берегу реки помоев отделенное от жижи пыльными томами законов, а вторая плавает в ней. К какой категории отнести нас, я не могу сообразить. Как амфибии мы можем жить и в той и в другой среде. И это не самая приятная способность.

Наш рыдван медленно катит по подъездной гравийной дорожке к группе домиков. Нора старого трилобита резко выделяется на их фоне наличием горшков герани (она лечит ревматизм), огромных зарослей расторопши (отит, парез лицевого нерва), топинамбура — выше человеческого роста (ишиас, осложнения брюхеита), валерианы (запоры и диарея), крайне полезного лопуха (настойка на спирту для хорошего настроения), бегонии (чай, геморрагическая лихорадка Эбола), сладкого картофеля (лихорадка Денге, укусы мухи цеце), зверобой (простатит и бытовой сифилис) и клещевины (от всех болезней разом).

Этот аптекарский огород так оплел ведущую к дверям дорожку, что нам с Толстухой приходится пробираться как в джунглях. Для полного счастья сейчас не хватает мачете и шляп из рисовой соломки. Импровизированным звонком в преисподнюю медицины служит кое-как приляпанный хозяйственным Трилобитом к двери огромный молот.

Я берусь за него, и он тут же падает мне в ноги, высекая искры из каменной ступеньки. Еще чуть — чуть и перелом дрыжки был бы обеспечен. Какой-нибудь осложненный — оскольчатый, с парой месяцев в гипсе. Впрочем, это не большая проблема, в зарослях нашлось бы что-нибудь, что поставило меня на ноги.

— Миссис Рубинштейн! Миссис Рубинштейн! — нетерпеливо орет Бегемотиха, комкая в руках свой красный трофей. Не добившись ответа, она закидывает пару толстых пальцев в рот и оглушительно свистит.

— Совсем оглохла от химии, — поясняет супруга Огромного.

Мы топчемся у двери семейного гнездышка помешанных на здоровье еще пару минут, пока нам не открывают.

— Мистер Шин! Рита! Я была на заднем дворе и не слышала, как вы подъехали, — Руфь Рубинштейн вытирает руки полотенцем.

— Салют, Рути! — орет Толстуха, и громким шепотом добавляет мне в ухо, — я же говорила, что у нее не все в порядке со слухом! Закидывать столько колес на завтрак, обед и ужин ничем хорошим закончиться не может.

Супруга Рухляди поджимает губы и выражается в том ключе, что со слухом у нее все нормально, и она прекрасно слышит. На что моя оглушительная спутница изображает деятельное раскаяние.

— Не хотела тебя обидеть, Рути!

Обменявшись, приветствиями, мы, наконец, попадаем в микроскопическую прихожую Окаменелостей. Она довольно мила: на полу кокетливый обеззараживающий коврик, в углу белым пауком замерла бактерицидная лампа.

— Пойдемте в столовую и поговорим, — шелестит хозяйка, и мы делаем пару шагов, чтобы оказаться в ухоженной комнатушке. В ее тесноте обитает обеденный стол с вязанными крючком скатерками, старая полированная мебель, кинескопный телевизор огромных размеров и начищенная до блеска менора на комоде. В окнах колышутся полезные кусты, затеняя все вокруг. Одуряюще пахнет воском, валерианой и корвалолом.

— Мои новые духи, — поясняет Трилобитиха, заметив, что мы принюхиваемся, — Мозес подарил на Холь ха-Моэд.

— Очень миленькие! — грохочет миссис Мобалеку, по-прежнему пребывающая в заблуждениях относительно слуха товарки.

Ее немного расстраивает отсутствие иного запаха — запаха еды и она раздувает ноздри в поисках хотя бы одного питательного атома. Эти попытки тщетны, целебные духи плотно висят в атмосфере конуры старины Рубинштейна, заглушая все постороннее.

— Спасибо, они на натуральном масле. Очень стойкие, — соглашается ее собеседница, приглашая нас присесть. Я приземляюсь за стол и немедленно беру быка за рога, понимая, что Рита сейчас потребует еды и разговоры свернут в сторону обсуждения меню. Со стены на меня строго взирает виновник торжества в парадном костюме, из ворота рубашки торчит цыплячья шея, над губой темнеет плесень усов. Я смотрю на фотографию, попутно отмечая предусмотрительность Рухляди — такой портрет будет замечательно смотреться на надгробии.

— Итак, Мозес исчез, — сообщаю я.

— Уже три дня, — подтверждает Руфь и подносит к сухим глазам край носового платка. — Я подозреваю страшное, мистер Шин! Он не захватил с собой таблетки. Возможно, его взяли в заложники.

Конец фразы тонет в чем-то среднем между икотой и рыданием. Миссис Рубинштейн скисает на глазах. Мир рухнул на землю и разбился в прах. Когда придет Машиах ему некого будет исцелять. Существует большая вероятность, что Сохлый пропустит самое интересное. Он забыл дома шарф, а это обстоятельство грозит пневмонией и обострением ишиаса даже совершенно здоровому человеку.

Я не успеваю задать вопрос, как Толстуха, злобно хмыкает и выкладывает на стол безоговорочный аргумент красного цвета.

— Они развлекаются, Рути! Старые кобелины! — она яростно крючит пальцы, — Я оторву им причиндалы!

— Этого не может быть, — плачет супруга Рубинштейна. — Я бы заметила что-то подобное.

— Миссис Рубинштейн, вспомните, что он говорил, перед тем как выйти? — я пытаюсь вернуть беседу в нужное русло.

— Ничего, — расстроено говорит она. — Сказал: я на минуточку, малебн. Нужно кое с кем встретиться.

— С потаскухами! — влезает неугомонная Слониха. Я шикаю на нее, сколько можно Рита? Так мы никогда не дойдем до сути. Так и будем сидеть, и тереть за все наши обиды, которые на поверку не стоят выеденного яйца.

— А когда он разговаривал по телефону?

— Я не слушала, — быстро отвечает Трилобитиха, я внимательно смотрю на нее. Конечно, ты слушала. Она смущенно опускает глаза и начинает теребить край кружевной накидки. Как девочка, пойманная с поличным у банки варенья.

— Ну, краем уха. Он постоянно произносил: Могу. Так, знаете: могу? Могу! С разными интонациями.

— Вот, Рути! Конечно может! Откопал Виагру, вместо твоих колес. Его сейчас не оттащишь от сладкого, — громыхает ее подруга по несчастью.

Супруга Сохлого сморкается и повторяет, что не может в это поверить. На что Рита предлагает осмотреть его полку для белья.

— Я тоже не могла поверить, дарлинг! — заявляет она, указывая на красный лифчик, игриво развалившийся на столе. — Пока не нашла эту дрянь. Прикинь, у кого-то такой вкус? Если я найду эту сучку я воткну ей это прямо в ….

— Могу? — я прерываю поток угроз, пытаясь хоть что-нибудь прояснить, — что это могло значить, миссис Рубинштейн?

В ответ та пожимает плечами. Трилобит несколько раз произнес это самое «могу», а остальное она почти не поняла, так как подслушивала из кухни, а там толстая перегородка. Такая досада эти толстые перегородки. Никакой ясности именно в тот момент, когда в ней сильно нуждаешься. Рубиншейниха прячется за носовым платком, сообщая бесполезные сведения.

Единственное, что я от нее добился, это то, что звонок состоялся около часу дня. Это сходилось по времени с вызовом в телефоне Мастодонта. О чем они говорили? Я чешу затылок. Разговор продолжался минут десять. И большую часть времени Мозес слушал, что ему говорят.

— Может он упоминал имена каких-нибудь потаскух? — встревает благоверная Мастодонта. Она напускает на себя серьезный вид. Сдвигает брови и надувается, изображая темнокожую миссис Коломбо. — Припомни, Рути. Это очень важно.

— Нет, — неуверенно тянет та, — было плохо слышно. Очень плохо. Кажется, они говорили о фруктах.

— Фруктах?

— Ананасы, — поясняет супруга Рухляди. — Кажется — ананасы!

Рита торжественно сообщает, что она все поняла и это код, которым неблагодарные м’даки прикрывают грязные делишки. Все это гнусно и когда Толстый со своим немощным подельником попадут в ее лапы, то лишатся всех выступающих частей тела.

— Конечно, с твоего разрешения, Рути, — милосердно уточняет она.

Ей не терпится приблизить момент мщения, Слониха в нетерпении ерзает на поскрипывающем стуле, а потом предлагает обыскать белье старика Рубинштейна, чтобы убедится в правильности теории. Там мы найдем ответы на все вопросы, утверждает она.

— Ты зря ухмыляешься, мек! — говорит она мне и уверенно вытаскивает нас из-за стола, держа направление на супружескую спаленку.

— Где тут у вас траходромная? — интересуется она у краснеющей миссис Рубинштейн. — Ну, где вы с твоим старым блядуном занимаетесь маджонгом?

Та, беспомощно блеет, что у них там не прибрано, спальня на втором этаже. И вообще это неудобно, потому что везде все раскидано, а она не пылесосила сегодня, так как не ждала гостей. Это слабое сопротивление быстро гаснет под напором решительной Мобалеку.

В ярости супруги Мастодонта есть некое стомегаваттное очарование. Ничем не ограниченная мощь. Задевая бедрами мебель, фурия волочит нас за собой как река мусор. Мы поднимаемся по скромной деревянной лестнице на второй этаж, который полностью занят микроскопических размеров спаленкой супругов Рубинштейн. В нее еле вмещается старомодная кровать с кованным изголовьем и небольшой бельевой комодик с лежащим на нем справочником лекарственных растений. Стены любовного гнездышка четы Трилобитов оклеены кокетливыми розовыми обоями, на которых еле просматривается фамильный герб великого больного: рисунок змея, обвивающего чашу, со скрещенными шприцами под ним. Издали кажется, что на стены густо наляпаны черепа с берцовыми костями Представляя старину Мозеса в этом пиратском интерьере я ухмыляюсь. Он не изменяет себе даже в мелочах.

— Тут не прибрано, — грустно извиняется Трилобитиха, в ответ на это Рита поворачивается к ней спиной и принимается бесцеремонно возиться в ящиках. Сейчас она напоминает панголина, влезшего в термитник. Локти двигаются, миссис Мобалеку что-то бормочет себе под нос. Останавливать ее бесполезно, поэтому я спрашиваю у супруги Рубинштейна телефон Окаменелости и принимаюсь копаться в звонках.

Их много. Пара десятков в день. В основном аптеки, пару звонков в прачечные, шесть — семь неподписанных номеров в одном, из которых я узнаю телефон мадам директор — нашей Бетонной жабы. Два запроса баланса и последний входящий от Мастодонта. Девять минут сорок семь секунд.

Они говорили об ананасах. Я колупаю ногтем край пластыря на левой руке — подарка усопшего гидравлика Чаня. По контуру идет темная полоса накопившейся грязи, поверхность немного измазана синим, под ней темнеет запекшаяся кровь.

Они говорили об ананасах, черти что, а не информация. К чему ее прилепить? Я дополз до верха травинки, настало время шевелить усами. Дальше — зияет полная пустота. Ну, не принимать же за правду безумные выкладки моей толстой спутницы? Как там было?

«Толстый м’дак мне изменииил, Максик!»

Я рассматриваю постельное белье угольно-могильного цвета на кровати. Край травинки. Какие могут быть выводы? Пара звонков, «могу», ананасы и красный лифчик. Толстяк исчез, Рубинштейн исчез.

Я за сигарами, мой поросеночек!

Еще один шаг правой ногой, никак не приближающий к цели. В голову лезет всякая чепуха. Я смотрю в окошко супружеской спаленки, отмечая, что катафалк Рубинштейна припаркован у дома. Получается, что они с Мастодонтом сейчас передвигаются на своих двоих.

— Скажите, миссис Рубинштейн…

— Ага! — Рита торжественно поворачивается к нам. — Что вы на это скажете?

Что мы можем сказать? Благоверная Трилобита застыла с открытым ртом. Творится совершеннейшая фантастика.

Цирк продолжается — мы рассматриваем старомодные дамские панталоны и два патрона девять миллиметров извлеченные из белья великого больного. Зрелище конечно так себе, эротические фантазии эти трусы могут вызвать разве что у паралитика не видевшего женщин пару лет. Вот с патронами другое дело. Их находка выбивает из колеи.

— У Мозеса был шпалер? — глупо уточняю я, начиная медленно сходить с ума.

Руфь отрицательно мотает головой. Потрясенную находками женушку Сохлого теперь придется отпаивать успокоительным. Чем-нибудь убойным, вроде мескаля. Она судорожно вздыхает и шлепается хилым задом на супружескую постель.

— Я тебе говорила, мек! — торжествует самозванная миссис Коломбо. — Мне достаточно включить логику дендукции и все понять! Просекаешь, дурилка? Что бы ты там не говорил. Меня не проведешь!

— Дедукции, Рита, — автоматически поправляю я.

— Дедукции, Максик! — сияет она, — дедукции! Да я одна могу заменить вашу шайку пьяниц. Что там у вас в расследовании? Я все ваши дела могу завершить за пару недель. Если бы вы меньше протирали штаны у Пепе, соображалки лучше работали. Ну, попадется эта свинья мне теперь!

Надо признать Толстуха с размаху посадила меня в лужу. Сладкая парочка ударилась во все тяжкие оставив очевидные доказательства своим вторым половинкам. Какого черта Моба так опарафинился? Прошлые разы стоили Его величеству сокрушительных поражений, нанесенных горячей женушкой. Подбитый глаз и расцарапанная мордень были самым малым наказанием за грехи. Вроде епитимьи у католиков. Но то были легкие бездоказательные делишки, а сейчас дело основательно пахло и могло совсем плохо закончиться. Тем более, что Рита, убедившись в своих подозрениях не приняла бы никаких объяснений.

«Я оторву его причиндалы, Макс!»

Подойдя к комоду, я принимаюсь рассматривать следы раскопок Слонихи, так и есть — на дне ящика в углу заметны пара темных пятен. Масло. Шпалер у Рухляди все-таки был, и хранил он его совсем незатейливо, под трусами. Зачем ему оружие? И зачем, отправляясь к потаскухам он прихватил его с собой?

— Миссис Рубинштейн, у вас есть что-нибудь выпить? — задумчиво спрашиваю я у плачущей Трилобитихи. Она, не отнимая от лица носового платка согласно кивает. Настойка лопуха для хорошего настроения. Я прикидываю — в данных обстоятельствах дозировка составит пол пинты на пятьдесят килограмм веса.

— А помашать? — прибавляет голодная Рита, никогда не дававшая даже большим потрясениям взять верх над аппетитом. Та кивает в очередной раз.

В спальне искать уже бесполезно, и они двигают вниз на кухню. А я еще раз осматриваюсь, пытаясь представить, что произошло на самом деле. Красный лифчик, белые трусы Трилобита, пара патронов. Иногда хочется понять, что происходит как можно быстрее, но у судьбы свои взгляды на жизнь. Широко шагая правыми ногами, слепцы движутся по кругу, многие по граблям, совершая одни и те же глупости.

Одни и те же, раз за разом. Я вздыхаю и иду вниз к живительной настойке лопуха в дозировке полпинты на пятьдесят килограмм веса.

— Мерзавцы! — Толстуха разговаривает с забитым ртом, — Ладно мой, Рути, всегда ожидала такой подляны. Но твой дрыщь? Он же склеит ласты без колес! Простудится на такой жаре и сыграет в ящик!

— Он вышел в одном халате, — плачет Трилобитиха.

Я удивленно переспрашиваю:

— В одном халате?

— И в белье, мы же готовились к процедурам, — дополняет она.

Веселая получается картинка, я закидываю шот лопухового виски, а потом на всякий случай интересуюсь у миссис Коломбо.

— А Моба?

— Мой марамой? — уточняет Слониха.

— Да.

— В пижаме, — беззаботно заявляет мстительный поросеночек. — Ты же помнишь, что у него два отверстия в заднице? Натянуть брюки было невозможно. Ну, ничего, — спокойно продолжает она, — я ему проветрю чердак при встрече. Не знаешь, сколько сейчас обходятся похороны?

В ответ я беспомощно говорю, что не знаю, и что еще рано делать выводы. Рита внимательно смотрит на меня, а потом набирает из кастрюли последнюю порцию мофонго.

— Думаю у вас там в профсоюзе, все устроят бесплатно, — заявляет Мастодонтиха, облизывая ложку, которую затем наставляет на меня. — Тебе ясно, мек?

— Абсобладилютли, дарлинг! — соглашаюсь я на кокни.