Сборник проза и блоги

Закон коровьей лепешки

дата публикации:05.11.2021

Электромобиль Айвена Персакиса уже торчал на парковке, оставленный ровно по разметке. Маленький, яркий, несуразный и идеально чистый обмылок пластика. Та самая, экологическая тачка с моторчиком от стиральной машины, разгоняющаяся до сотни за пару часов. При ее производстве трудолюбивые китайцы загадили литием пару гектаров Поднебесной, что не помешало наклеить на борт лживый стикер «Зеро имишн». Божья милость — никакого выхлопа.

Эту надпись владелец машины тщательно оберегал, подклеивая отходившие при мойке уголки. Цветной винил на пластиковой двери, полтонны батарей с электролитом, пластмасса, винилискожа — апофеоз всего самого доброго.

С высоты этой своей ответственности перед экологией Айвен посматривал на наш отдел, в котором Рубинштейн и Толстяк обладали вызывающими оторопь драндулетами, чихающими черным дымом и сопливившими маслом из всех прорех, как на комочек грязи, прилипший к новеньким кроссовкам из пластика. Кусочек грязи из позапрошлого века.

Для него мы были чем-то вроде пиратов, двигающими на абордаж с кремневыми пистолетами. Лохматыми дикарями с кривыми кинжалами за поясом. Рудиментами прошлых эпох, променявшими кондиционированный воздух кабинетов на трущобы. Бедными индусами раз за разом ныряющими в канализацию, чтобы прочистить ее тяпками. Прочистить для расы белых господ, ворочающих прогрессом в офисах.

Ограничения в потреблении пластика, которым он следовал как истинный верующий, заставили его завести выводок из пяти спиногрызов. Каждый из которых должен быть готовым к строгой экономии воды, раздельному сбору мусора, приобретению электромобиля и прочим сохраняющим природу делам. Хотя, возможно, виной всему была простая аллергия на латекс? Я усмехнулся.

— Салют, мек!

Айвен вынырнул из проводов, опутывающих какой-то прибор, и скорчил рожу. Кокни, на котором мы общались ему никогда не был по вкусу.

— Починяешь primus? — осведомился я.

— Primus? А что это? Что-то вроде факса, только на дровах? У вас там, на Украине до сих пор этим пользуются? Очень смешно. Привет, — едко ответил он.

Я внимательно на него посмотрел. Тем самым выбивающим из колеи любого, самого тертого негодяя, взглядом, входящим в арсенал каждого бедолаги со служебным удостоверением: от регулировщика движения, до забитого клерка в отделе выдачи лицензий. Жаль, что его эффективность в большинстве случаев стремилась к нулю.

Айвен безразлично пожал плечами, каждый волосок шевелюры был тщательно уложен в подходящее место, словно космонавт в ложемент. Аккуратные виски, чисто выбритое лицо. Не представляю, сколько часов занимал утренний туалет высокопроизводительного папаши. Детишки вряд ли оставляли ему много времени.

— Да ладно тебе, я же шучу. Как Агнес? Уже ждете двойню? — спросил я.

— Агнес в порядке, — он пропустил остроту мимо ушей. — Сегодня поведет младшего в ясли на адаптацию. Они принимают первые две недели на три часа. Хотим попасть в тоддлер-класс, но пока нет мест. Там целая очередь.

— Тоддлер? Что-то из квантовой физики?

— Ну, монтессори, — помолчав шеф техотдела осторожно добавил, словно сомневался в значении этого слова, — чувак. Ты вообще, с какой планеты?

Идеальный белый халат, который Айвен за каким-то чертом пялил на себя каждый день чуть сморщился. Моему собеседнику сложно было понять это наше глухое сопротивление прогрессу.

Очевидная вещь для любого работающего в поле человека, которая не нуждалась ни в каких объяснениях, ему казалась удивительной. Ни одной страницы в соцсетях, регистраций, фотографий, лайков, репостов, мессенджеров — ничего. Отсталость делала нас троих невидимыми. Никогда не существовавшими тремя бесплотными призраками, которые боролись с себе подобными. Совершенно незаметными обществу, которому, впрочем, было плевать на нас. На всех троих и на каждого в отдельности.

Такой расклад сложно было понять, если ты пьешь исключительно водородную воду, потому что обычная вредна. Если телефон рекомендует тебе капусту вместо стейка. Твой холодильник заказывает продукты, телевизор включает нужную программу. Ты сортируешь мусор, а в супермаркетах покупаешь вместо пластиковых пакетов бумажные. Не понимая того обстоятельства, что производство целлюлозы гадит больше нефтепереработки. Сложно понять, когда ты всего лишь приспособление. Соединение углеводов, аминокислот и прочей недолговечной чепухи, прокладка между одним гаджетом и другим. И самое главное: ты делаешь все эти глупости потому, что прочел о них в соцсетях. Коллективная идиотия, естественное заболевание сытого общества.

Я сделал вид, что понимаю, о чем он говорит и сменил тему.

— Слушай, Айвен, тут нужно пробить один номер. Я искал, но в сети он не светится. Нужно погоняло этого щавеля, история перемещений между базовыми станциями хотя бы за неделю и местоположение сейчас, сделаешь?

— Почему бы тебе не использовать этот твой primus? — съязвил мой собеседник, но потом смилостивился, — ладно, кидай в Ватссап.

Глядя ему в глаза, я достал из кармана ветерана Его величества с отбитым краем экрана, покопался в нем, а затем, раздражая шефа технического отдела, намерено неспешно записал номер на бумажке. Мистер Персакис криво усмехнулся, пожал плечами и незамедлительно отомстил:

— Будет готово к обеду… чувак.

Он внимательно смотрел на меня, ожидая реакции. Я пожал плечами, время меня вполне устраивало.

— Отлично, как только что-то накопаешь, звякни, лады?

Махнув на прощанье, я потопал на свою персональную Голгофу — наш кабинет в закутке на втором этаже. В коридорах конторы пахло важными делами и несвежими тряпками уборщиц. Тем особым запахом, отличающим бюрократию от реальной жизни. От любой жизни.

В конуре все было так, как мы оставили неделю назад. Все на своих местах в художественном беспорядке. Я прошел в центр между столами и повертелся на месте, раздумывая: с чего бы начать. В голову в очередной раз пришла мысль, что человек никогда не исчезает просто так. После него все равно остаются следы. Мусор, крошки, обрывки, незавершенные дела. Записи, папиллярные узоры, запах. Достаточно обнаружить их все. Это казалось простым делом, особенно если ты не понимаешь с чего начать.

Пройдя мимо обеззараженного хлоргексидином стола Рубинштейна, я сразу направился к заваленному хламом рабочему месту Толстяка. Нужны были детали. Пара намеков. Неясностей. Того ничего, из которого обычно состоят рабочие версии.

Стол еще попахивал дермаситом тридерьмафакта, а к его поверхности были приклеены пятьдесят фунтов в исполнении нюд. Пять чистых листиков денежной бумаги в том месте, где мы их оставили несколько недель назад. Рядом, мемориалом всем незавершенным делам, валялся засохший кусок пиццы.

На почетном месте красовался блокнот для записей, заляпанный кофе и жиром, навевавший мысли о деревенском нужнике, и пара обгрызенных карандашей. Все говорило о рабочей обстановке, будто хозяин всего этого хаоса только встал и отбыл по неотложным делам. Копаться в хламе, наваленном по всему столу, было бесполезно, и я сразу занялся блокнотом.

Записи Его Величества с равным успехом могли дешифровать три человека: Шантильон, прочитавший египетские иероглифы, Алан Тьюринг, взломавший коды Энигмы, и я. И тут дело было в правильной последовательности. Глупой условности, которая с равной долей вероятности вела как к успеху, так и полному краху.

Для начала надо было рассмотреть рисунки. Всю эту наивную порнографию из людей, насекомых, предметов и детских каракуль. Сложить их вместе. Кусочек к кусочку. Главное было не упустить ни одной детали. Каждая из них могла быть важной.

На первой же открытой странице красовалось то, что я ожидал. Два слова — красиво обведённые кривой виньеткой. Найа Лоримеру. Татуировка покойника, название судна и консервная бабуля, торгующая фруктами. Человек и пароход. Еще один из бесчисленных шагов правой ногой, когда в наличии обе левые. Причина деятельного безумия Его толстейшего величества Эдварда-Мишеля Мобалеку Первого. Ниже красовался удивительный перечень:

Мейбеллин тональник

Никс консиллер

Тушь любая, а лучше Л’Ореал

Сорок монет, бль…

В скобках мостился вопль отчаявшегося — «Рубинштейн», после которого следовала череда восклицательных знаков с затесавшимся посторонним вопросительным.

Десять восклицательных знаков. В общем, все было оформлено в фирменном стиле Невозможного, слои неописуемой чепухи, под которой скрывалась правда. Не зная, к какому сорту бессмыслицы отнести добытые сведения, я минуту подумал. Когда особенно нужна истина, жизнь закидывает тебя барахлом вроде записок школьника, которого слегка боднула корова. И, как правило, некому подсказать тебе, как все правильно понять. Сложить пестрый пазл. Добрый боженька на все призывы обычно молчит, хихикая в бороду. Полная неопределенность это бетонное лекало, по которому скроен наш кривой мир.

Два телефона, лифчик, трусы, патроны и Найа Лоримеру, к которым прибавились пара штрихов. Три остальных заполненных листика блокнота содержали записи тотализатора старшего инспектора. Даже при невнимательном изучении говорившие о том, что за последнюю пару недель он продул двести монет. Я вздрогнул, когда раздался звонок, хотя и был к этому готов.

В нашей конуре внутренние телефоны обычно звонили в следующей последовательности: первый пиликал аппарат в жирных пятнах, заваленный грудой бесполезного мусора на столе Его Величества. Когда абонент на том конце провода отчаивался и вешал трубку, начинал трезвонить, пахнувший дезинфекцией телефон великого больного, когда и он умирал, в бой вступал мой собственный.

В это утро первым подал голос именно мой телефон. Я посмотрел на него. Как выражался Мастодонт, все в этом мире происходит по закону коровьей лепешки. Ржал своим непередаваемым канализационным смехом и в сотый раз рассказывал о детской забаве, в которую все поголовно играли в его деревне. Игравшие дети становились в круг, каждый ставил перед собой кирпич и доску, на конец которой укладывалась коровья лепешка.

— Берешься за руки с соседями, и бьешь что есть мочи ногой по концу доски. Лепешка взлетает, а потом — шлеп! На самого удачливого, просекаешь, чувак? Или на нескольких сразу. Особо счастливые умудрялись засадить в собственную витрину! Прямо по центру! Тут главное знать физику с химикой, сечешь? Свободное скорение на длину массы. Это закон Архмехтепа, если тебе интересно. Миссис Рой, учительница матеши вдолбила его в мою бестолковку. Ты бы ее видел! Для своего возраста она была еще будь-будь! Корма как у внедорожника. А сколько она знала, я уже позабыл большую часть. Вот матушка у меня была неграмотная. Если бы слышал, как она разорялась каждый раз, когда я приходил домой! Это было сплошное бомбометание. С порога прям начинала. Эдвард!! Маленький поганец!! Где ты был?! А все потому, что коровье дерьмо не так уж легко отстирать со школьной формы.

Когда я интересовался, где они брали столько дерьма, он таинственно сообщал, если сильно чего хочется, найти можно все что угодно. Но потом выдавал великий секрет.

— У нас в деревне была ферма, чувак!

— Не самое приятное времяпрепровождение, Моба.

— Это делало нас счастливее, сечешь?

Что именно делало их счастливее, я так до сих пор не понял. Потому что логика господина старшего инспектора всегда выходила за любые границы понимания.

И вот, народная забава Невообразимого — коровья лепешка в свободном «скорении», наконец приземлилась на меня. Прямо на макушку. Как особо счастливому. Потому что я точно знал, кто находится на том конце провода. И то, что первым ожил мой аппарат, говорило о многом.

Во-первых о том, что звонила секретарь нашего директора графини Маллори-Сальтагатти мисс Джонс. А во-вторых — Бетонная жаба знала, что я в конторе. В-третьих — понимала, что я один. Из чего следовало, что она знает об исчезновении Мастодонта с Рубинштейном. Ни одна из этих догадок меня не радовала.

Чувствуя себя осужденным, самостоятельно вязавшим узел на веревке для повешения, я помедлил, а потом поднял трубку.

— Инспектор Акиньшин, слушаю вас.

— Инспектор?

— Я весь в внимании, дарлинг, — очередная тщетная попытка с ней заиграть. Такая же тщетная, как предыдущие пятьсот семь. Маленькая аккуратная англичанка в пиджаке от Шанель. Узкие пальцы, пара колечек. С температурой взгляда чуть выше точки замерзания. Каждый раз я чувствовал себя прозрачным, она разглядывала меня поверх узкой оправы очков, будто я был пятном на обоях. Или раздавленным тараканом. Трубка остыла на пару градусов.

— Мадам директор хочет вас видеть.

— Прямо сейчас, Кейт? Может быть позже? Тут есть небольшое дело, которое я хотел бы закончить.

— Она просила немедленно, инспектор.

Я попытался что-то сказать, но в трубке уже пошли короткие гудки. Дело начинало не просто пахнуть, дело начинало смердеть. Как у нас в кабинете — убойной химией, старыми носками и лекарствами. Тремя чемоданами без ручек, которые мне предстояло нести. Словно Христу на Виа Долороса, только не хитоне и терновом венке, а в стоптанных мокасинах, джинсах и серой футболке. Волочить три чемодана вместо креста. Редкое занятие в наш обросший удобствами век.

Нижнее белье, девятимиллиметровые патроны, пара старых телефонов и блокнот в омерзительных пятнах. У Рубинштейна, и я точно это знал, искать было бесполезно. Все, что можно было у него найти — медицинские каталоги с закладками, лекарства в запертом ящике и фляжку с какой-нибудь полезной настойкой.

С таким набором, прежде чем идти к Бетонной жабе, надо прикупить шутовской колпак и красный клоунский нос. Заодно переодеть джинсы ширинкой назад.

В отчаянии я набрал номер шефа техотдела. Тот долго не брал трубку, видимо наслаждаясь видом высветившегося телефона, а затем поднял ее и невинно произнес:

— Привет, что-то случилось?

— Слушай, Айвен, я по поводу нашего утреннего разговора. Еще не готово?

Он помолчал, делая вид что вспоминает.

— Ах, это. Частный номер небьющийся в сети?

— Он самый, — как можно более тепло сказал я, разглядывая ногти. На одном из них так и осталось пятно краски.

— Ты мне его сбрасывал по Ватсап?

— Слушай. Заканчивай, а? Мне нужно срочно, — сдался я. — Имей совесть.

Он счастливо засопел, довольный своей небольшой победой.

— Вы там всем отделом решили сменить работу? Неплохое решение, кстати. У вас все получится.

— Что ты имеешь в виду?

— Это номер менеджера, — в трубке послышался квакающий смех, Персакис продолжил выводить меня из себя.

— Менеджера? Какого менеджера?

— Ну, продюсера.

Я помолчал, переваривая информацию.

— Алло! Ты не понимаешь?

— Пока не очень, — вежливо ответил я.

— Вот, что нам говорит словарь Макмиллан, — послышался шелест бумаги, — продюсер — лицо, организующее выступления развлекательного характера, антрепренер, организатор антрепризы. Так достаточно ясно?

Я был на сто процентов уверен, что он говорил по громкой связи, а вокруг собрались прыскающие в кулачки слушатели.

— Ты танцуешь? — поинтересовался мой собеседник. — Я раскопал его сайт. Там требуются танцоры. Кстати, номер, который ты мне дал — его личный. Звонить напрямую владельцу стопроцентный шанс попадания в труппу, — на фоне его голоса раздались смешки, подтвердив все мои догадки.

— Как называется его контора? — как можно спокойнее поинтересовался я.

— Агентство Бенджамена Уокинга, где мы, там веселье. Бенджи — гарантирует! Так написано на сайте. Представь, какие перспективы вам открываются! Игра на фортепьяно! Танцы! Рубинштейн может быть фокусником, — на этот раз слушатели не стеснялись, из трубки полился хохот минимум пяти человек.

— Бл… дь, — беспомощно выругался я, вызвав очередной взрыв веселья. — А что с перемещениями абонента?

— Тут все просто. Три базовые станции и все в порту. Он не двигается с адреса агентства. Я посмотрел неделю и почти месяц. Как сыч сидит на одном месте. Кстати, не слишком часто звонит. Я уже запросил детализацию у оператора, будет к вечеру. Если, конечно, тебя устроит это время.

— Спасибо, Айвен. С меня упаковка подгузников твоему следующему малышу, — я попытался отбить потерянные позиции, но он только усмехнулся.

— Не за что. Займусь этой проблемой вечером, — взяв паузу он добавил привычное, — чувак.

Дав отбой, я тупо посмотрел на трубку телефона. Где мы, там веселье. Уму непостижимо.

Найдя старый пакет, я положил в него нижнее белье, патроны и блокнот господина Старшего инспектора, а потом отправился на казнь к ма’ам графине Мэллори-Сальтагатти, по прозвищу Бетонная жаба. В моей голове плавал хаос.