Роксана. Детство

Глава 15

Деревня встретила нас порывом холодного ветра и мелким, словно сквозь сито разбрызгивают, дождём.

После горячего южного солнца тело, привыкшее к жаре, охватил озноб. Хорошо, практичная Глафира прихватила с собой тёплые накидки, в которых мы уходили в портал полтора месяца назад.

Двор был пуст, и с первого взгляда казалось, что ничего не изменилось. Да и что может измениться, если за хозяйством приглядывают трудолюбивые помощники? Встречи мы не ждали, потому что никого о своём возвращении не предупредили. Поднялись на крыльцо — а на двери замок.

— Наверное, Петруша в поле… — неуверенно предположила княгиня, осторожно дотрагиваясь до массивного замка.

Живя в деревне, мы никогда не закрывали дом на запор. Не принято здесь это, да и нужды особой не было. Даже когда в баню уходили, во дворе Дружок оставался.

— Пойду посмотрю, может, с чёрного входа войти можно, — решительно направилась в обход дома опекунша, а я, потоптавшись на крыльце, пошла к времянке.

На удивление, в постройке было тепло. За столом сидели и пили чай Аким и Яр, на сундуке спал Рыжик.

— Что ж вы гостей-то не встречаете? — шутливо попеняла я помощникам.

— Какие же вы гости? Вы хозяева! — радостно завопил Аким, разбудив кота.

— Не… там тоже закрыто, — грустно информировал Яр, услышав, что Глафира решила зайти в дом с чёрного хода. — Пётр Андреевич запретил нам без него в избу заходить. Говорит, что не может нечисти вроде нас доверять. Вот и ютимся здесь. А вы как? Насовсем вернулись?

И столько в его голосе было надежды, что мне стыдно стало за свою радость обретения дома у моря, но и врать было бесполезно.

— Нет, дедушка Яр, мы за вещами пришли и дела кой-какие завершить необходимо, — потупившись, призналась я. — Так случилось, что мне домик по наследству достался. У моря. Теперь там жить будем… — и вдруг я поняла, что должна сделать. Соскочила со скамьи, поклонилась помощникам в пояс и попросила: — Уважаемые Яр и Аким, переходите в мой дом. Будем вместе жить, сердечно дружить, буду сытно кормить… Не знаю, что ещё говорить.

— Не надо больше ничего. И так хорошо сказала, — проворчал бывший дворовой. — Спасибо за честь оказанную, девонька, только стар я уже место менять. Здесь останусь. А ты как, Аким?

Домовой возбуждённо елозил на лавке, не в силах принять решение. И вдруг выхватил откуда-то свой короб заплечный и начал метаться по времянке, заглядывая во все углы.

— Если зовёте, то я с вами. Сил моих больше нет терпеть хозяина нонешнего. Было б раньше, до вас, хозяюшки, жил бы и не думал, что и́наче можно, а теперича не могу. Заодно и на мир гляну.

Он вытащил откуда-то тулупчик, тряхнул его, окутав нас клубами пыли и моли, вылетевшей из одежды. Мы с Яром расчихались, я бросилась открывать двери, чтобы проветрить, и чуть с ног не сбила Глафиру, так и не сумевшую попасть в дом.

— Ба, — слёту заявила я, — ты же не против того, что я пригласила к нам Акима.

— Нет, лапушка, не против, — женщина грустно улыбнулась присутствующим, поздоровалась с помощниками, присела к столу и спросила: — Как вы тут без нас жили?

Удивительное свойство есть у домовых — они не могут врать хозяевам дома. А так как дом официально оформлен на Глафиру, на её вопросы и Аким и Яр обязаны отвечать «правду и ничего кроме правды».

Ох, лучше бы бабушка не спрашивала! Пряча глаза и спотыкаясь на каждом слове, домовые рассказывали о том, что здесь творилось. И об эмоциональном — не могу назвать эту драму «любовной» — треугольнике. И о том, как Пётр Андреевич требовал от помощников выдать оставшиеся клады и не верил, что отдано всё. И, как велел он целительнице заклятием стребовать с Акима правду.

— После этого знахарка плюнула… прямо слюной на пол… махнула рукой и сказала, что ноги её здесь больше не будет и знаться она с хозяином с сего дня не желает… и дверью хлопнула.

— Ба, я к Прасковье! — натягивая капюшон накидки на голову, предупредила я расстроенную Глафиру. — Яр, напои бабушку чаем, пожалуйста.

— Напоить-то можно, только к чаю у нас нет ничего… — донеслось до меня, когда я уже двери за собой закрывала.

Я бежала по обочине раскисшей от дождя дороги, шипя, как рассерженная кошка. Ишь, бедолага, обвинили его невинно. Судя по вздорному характеру папеньки, это могло и местью быть. Обидел кого-то походя, за что и расплатился. Жаль, что Глафиру с девочкой волной этой накрыло тоже. Теперь ещё и Прасковью обидел.

Вот есть на свете люди, которые одним своим присутствием делают окружающих несчастными. И это не зависит от степени родства, отношений или знакомства. В прошлой жизни в последние годы стало популярным определение «абьюзер», применяемое по делу и без. Цель психологического насильника любым способом — манипуляцией, обесцениванием слов и поступков, критикой, прямым обвинением — сделать человека виноватым, зависимым и подконтрольным. Похоже, папенька из таких.

А ведь я тоже почти попалась на эту удочку. Мне так хотелось ему понравится, что я изо всех сил старалась это сделать. И чем больше старалась, тем меньше он обращал на меня внимания. Хорошо, в какой-то момент я увидела, Пётр точно так же поочерёдно поступает то с Прасковьей, то с Марфой, то с Глафирой. Увидела, поняла и мысленно послала «папеньку» подальше. Лесом, полем, огородом…

Спасибо тебе, Триединый, что надоумил госпожу Романовскую нас в гости к морю зазвать!

— Вернулись! — схватила меня в объятья подруга.

— Ага… за тобой, голубушка, пришла. Ты переезжаешь с нами, — вот так без подготовки, в лоб, объявила я Прасковье планы на её ближайшее будущее. — Первое, тебе необходимо отдохнуть и успокоить нервы. Есть на кого лечебницу оставить? Вот и отлично. «Молодым везде у нас дорога!» — пели в годы моей юности. Пусть практикантка работает и опыта набирается. Второе, ты мне позарез нужна как профессионал. И третье, море тебе будет к лицу. — Я говорила уверенно, не давая подруге возможности вставить ни словечка. — Жить есть где — мне в наследство шикарная вилла досталась с поместьем. И на что жить тоже будет, если поможешь. Возражения не принимаются — собирайся. Завтра надо вернуться.

Целительница присела на стул, склонила голову к плечу и грустно посмотрела на меня:

— Как ты сейчас на отца похожа. Такой же напористый и властный.

Я прикрыла глаза, сжала руки в кулачки и поджала губы. Мне совершенно не понравилось это сравнение, но я вспомнила утверждение, что в других нас раздражает то, что есть в нас самих. Окружающие, как кривые зеркала, увеличивают и искажают наши собственные недостатки и пороки, чтобы мы могли наверняка их заметить.

— Прости, Прасковьюшка. Прости. Не со зла я. Хотела побыстрее решить этот вопрос, а тебя спросить не удосужилась, — подошла, прижалась к плечу наставницы и прошептала. — Я так по тебе скучала!

— … Что не написала ни единого письма… — со свойственным ей ехидством резюмировала Прасковья. Но, видя моё смятенье, сменила тему: — Что ты ещё задумала, неугомонная? Откуда наследство? И зачем я тебе там нужна?

Мы долго пили чай с шанежками, делились новостями и планами, и уже поздним вечером у калитки нашего дома, до которого подруга меня проводила, я получила её согласие.

— К которому часу готовой быть?

— Думаю, во второй половине дня и отправимся, чтобы в потёмках по двору не бродить. Это здесь ночи светлые да короткие, а на юге и темнеет раньше, и ночи чёрные, словно бархат. А звёзды яркие и крупные, бриллиантами сияют.

— Как вкусно ты рассказываешь… так захотелось увидеть этакую красоту, — призналась целительница, мечтательно глядя в светло-серое вечернее небо с одной единственной звездой над горизонтом.

— Завтра и увидишь, если не передумаешь, — слегка подтрунила я.

— Не передумаю. Здесь меня больше ничто не держит.

Ответ был решительный и твёрдый.

Но впереди ещё ночь и почти целый день…