Роксана. Детство

Глава 19

Возвращались молча.

Меня радовала тактичность Глафиры. Она даже не намекнула на то, что было бы интересно узнать, о чём я шепталась с ридом. А ещё я думала о реконструкции избы — надо бы скорее решать этот вопрос.

Если папеньке разрешат к нам приехать, то жить вовсе негде будет. Понятно, что потеснимся, но страшно даже подумать, какой бедлам наступит в избушке. Ещё ничего не известно о состоянии здоровья князя. В тюрьмах сплошь и рядом чахотка процветает. Хорошо бы травница его сразу по приезду осмотрела и лечение, если потребуется, назначила. Она тётка толковая.

После почти недельного заключения голова кружилась от свежего воздуха и длительной прогулки, но всё равно в дом заходить не хотелось. Моё уютное место на солнышке было цело, но пробираться к нему через комья грязи и глубокую колею, накатанную гружеными телегами по двору, было сложно и неприятно. Того и гляди, оступишься и свалишься в холодную лужу.

— Дружок, вот как бы нам с тобой на ту сторону перебраться? — спросила я терпеливо ожидающего моего решения пса. — Посидели бы, отдохнули после похода на реку, я бы тебя вычесала.

Конечно же, спрашивала я просто так, не ожидая ответа или каких-то действий от собаки. Но кобель подошёл к краю уцелевшей дернины, внимательно осмотрел порушенную часть двора и лёг рядом со мной.

— Видишь, даже ты не хочешь туда лезть, и это правильно… Эх, перекинул бы нам кто-нибудь доску как мостик. Мы бы и перешли.

— Зачем тебе доску перекидывать, ведунья? — ворчливо спросил кто-то.

Сильно испугаться невидимого собеседника я не успела, да и Дружок был спокоен. На том месте, куда я хотела попасть, появился дедок. Маленький, ростом, пожалуй, ещё меньше Акима будет. Треух на голове деда смешно топорщился, а вот аккуратный тулупчик был тщательно подпоясан узорчатой тесьмой. И сапоги чистые.

— А ты кто, дедушка?

Тот не спеша снял шапку и с достоинством поклонился в пояс.

— Дворовой я при доме сем, ведунья, Яром кличут. — И вот опять «ведуньей» обозвали. Зачем, к чему? Обидеться, что ли? Эдак по-детски губы надуть, насупиться… Но дворовой не дал такой возможности, повторив вопрос: — Доска-то для чего?

— На ту сторону хочу перебраться. Видишь, брёвнышко у стены в затишке? Я там отдыхаю. Только вот… — я проглотила слова, которыми мне хотелось охарактеризовать работничков, — не пройти никак.

— Велика беда, — отмахнулся дед от моей печали. Что-то шепнул, в ладоши хлопнул, и от моих ног почти до самой стены сарая пролегла узенькая, но хорошо утоптанная тропка. — Иди, не бойся.

Осторожно ступила на дорожку, потопала по ней одной ногой, прочность проверяя, и быстро перебежала на другую сторону. Следом одним прыжком через грязное месиво перемахнул Дружок.

— Ой, спасибо, дедушка! Помог мне. А назад я так же смогу? — спросила, глядя, как исчезает тропинка.

— Что ж не мочь-то? Ты ж ведунья. Тебе земелька подчиняться должна, — почесал Яр голову под шапкой. — Маленькая ты ещё, в силу не вошла, но тропку короткую проложить сможешь.

От такой новости я шлёпнулась на брёвнышко. Ничего себе!

— Так я магичить могу? — шёпотом спросила дворового.

— Магичить? — дед опять под почесал под шапкой голову. — Насчёт магичества не знаю… Видишь ли, не все ведуньи магини, как не все магини ведовством владеют.

— Как это? — я потрясла головой, пытаясь уложить в голове непонятные истины, озвученные дедом.

Вспомнился визирь из любимого фильма детства: «Надо сказать принцессе, что сон — это не сон, а про не сон, что это пересон, а пересон — не сон…». Очень похоже.

— Ну как… — Яр стал говорить медленнее, словно для тупенькой. — Ведунья — это та, что знается с тем, что нас окружает. С землёй и всем, что на ней растёт и живёт. Природа учит ведунью, чтобы и та, когда нужда будет, могла помочь земле, воде, зверям и …

— Тараканам тоже помогать надо? — вырвалось у меня. Всю жизнь не выношу эту мерзость и всю жизнь с ними воюю. Пауки и мыши не вызывают такую неприязнь, как эти… Брррр, гадость!

— Почему нет? — пожал плечами старичок. — Если не терпишь, то не создавай условий для их обитания. Ну или, если совсем обнаглеют, прикажи уйти. Тебя послушают.

Ишь ты, как выражается! «Условия», «обитание».

— Деда, а ты неместный, наверное, — предположила я.

— Неместный, — согласился дворовой. — У меня прежний хозяин в столице жил. В Москаграде. В академии императорской служил… да-а-а. Путешествовал много, книги писал, эспер… экспимен… Опыты ставил различные. Со мной любил поговорить, мнением поделиться, новости рассказать. Вот… Уважительный человек был. Немолод уже, но азартен и вспыльчив — огневик, одним словом. На учёном совете подрался с апаментом… Оппонентом, говоришь? Ну, пусть так. Так вот… подрался. Да ладно бы синяк ему под глаз поставил там или в морд… кх-м… в лицо плюнул. Так нет. Схватил бюст императора, что на кафедре стоял, и по башке оппонента того стукнул. Голова вдребезги… Да не-е-ет, что ты! У бюста голова вдребезги — гипсовый был. А спорщик шишкой большой отделался. Как оклемался, так на хозяина моего донос накатал, что, мол, видит в действии сем покушение на честь и достоинство царской особы. Дурь, конечно, согласен, но всё равно сослали, дабы высокое звание учёного не позорил. Напутствовали, чтобы охолонул и подумал о своём поведении. Хозяин-то одиноким был… вот и взял меня с собой. Хозяйничать в новом дому будешь, говорит. А тут уже место занято. Не драться же мне с Акимом. Потолковали мы с ним по-дружески, и я согласился дворовым быть. Тоже дело нужное. Видела, двор какой… кх-м… был. Хозяин? Так сгинул он… Да-а-а… Непоседа. Решил окрестные леса изучить и описать. Говорил я ему, чтобы провожатого взял, так нет. Я, говорит, в джунглях тропических не пропал, а тут рядом с домом, что со мной случится. Так и остался я при доме дворовым. Давно ли? Почитай, лет сто уже прошло.

Слушала рассказ Яра, вычесывала Дружка и думала. Названия географические вроде и похожи, но другие. И столица здесь не Санкт-Петербург, а Москва. Ну или Москаград по-местному. Интересно, как в этом мире история развивалась? Кто на троне восседает? Романовы или кто другой? Никогда историей особо не увлекалась, но школьные знания накрепко в памяти держатся.

Гребень скользил уже по гладкой — без колтунов и репья — шерсти Дружка, а я все пребывала в глубокой задумчивости. Сколько же интересного узнать мне предстоит! В первую очередь, о себе любимой и своих способностях. Ведунья… надо же!

— Дедушка Яр, а у кого бы мне поучиться ведовству?

— Дык… — дворовой от удивления даже столичную речь забыл. — Никто этому не учит. Ведунья — она ведает. Вот прям и не придумаю, как сказать-то. Себя слушай. Тело своё, душу. Голову не слушай, там много всякого и не всё нужно. Поняла?

Я пожала плечами. Смутно как-то. Но я попробую.

— Ксаночка-детка, ты не замёрзла там? Иди уже домой. Обедать пора, отдохнуть надо, — на пороге избушки стояла Глафира и щурилась на свет.

Дворовой исчез раньше, чем дверь скрипнула, и я осталась одна по другую сторону непролазного грязевого разлива.

— Голубка моя, да как же ты туда прошла-то?! — всплеснула руками опекунша. — Стой, не шевелись! Я тебя сейчас перенесу.

Княгиня подхватила было юбки, готовая шагнуть в мутную лужу, чтобы спасти свою деточку любимую, но я замахала на неё руками.

— Не надо, бабушка. Не лезь в грязь. Сейчас.

И пока Глафира замерла послушно, я вдохнула глубоко, прикрыла глаза и представила, как уплотнилась прямой дорожкой влажная почва от ног моих до самого крыльца. Выдохнула, открыла глаза и шагнула, полная веры в свои силы, в отзывчивость земли, в то, что ведунья — это круче мага.

Шла и смотрела, как озабоченность на лице опекунши менялась на крайнюю степень удивления. А когда я дошла и вцепилась в её юбку — вера-верой, но страшно всё равно было — подхватила меня на руки.

— Как же это, детка? Магия проснулась?

— Домовой и дворовой сказали, что я ведунья, — обвила я шею женщины руками и прижалась, успокаивая волнение. — Вот и попробовала.

Глафира молчала. Молчала, пока, усадив на лавку, раздевала и разувала меня. Молчала, пока ставила посуду на стол к обеду. Молчала, пока ели. Заговорила лишь когда Аким подвинул ей кружку с горячим травяным отваром.

— Ведовство — редкий дар. Мало кто в наше время им владеет. Знаю, что моя прапрабабка ведала. Лизонька, матушка твоя покойная, говорила, что бабка её ведьмой была. Но не с рождения, а после горя большого — муж с актёркой сошёлся и семью бросил. Наверное, было в ней ведовство слабое, а печаль в горечь душевную обратилась и с темнотой сошлась. Мужа вернуть хотела. Почему говорю об этом? Так это две стороны одного дара. Светлый — ведовство, а тёмный — ведьмачество. Говорил уже Аким? Хорошо. А говорил ли, что грань между двумя этими знаниями тонкая очень? Переступить легко, да и соблазн велик. Всегда силы и власти больше хочется. Только вот дорожка в одну сторону ведёт. Во тьму. И обратного пути нет. Поняла ли, княжна Верхосвятская, что дар этот для сильных духом?

— Да, — я невольно выпрямила спину и гордо вскинула подбородок.

— Запомни это и будь осторожна.

— Буду, бабушка. Слово даю!

— Не приму твоего слова, — грустно улыбнулась Глафира и покачала головой. — Жизнь длинная, и бывает в ней всякое.

Конец первой части.