Роксана. Детство

Глава 8

От бесконечности морской глади сердце заходилось и слёзы на глаза наворачивались. Вот чего мне не хватало. Простора.

В прошлой жизни у меня квартира была на двадцатом этаже в доме над рекой. Утренний кофе всегда на балконе пила и впитывала с ароматным напитком дали бескрайние и небо бездонное. Чтобы на весь день хватало.

А в этом мире деревню окружала стена леса. Даже когда в поле с Прасковьей ходили, взгляду не хватало раздолья. От этого казалось, что дышать полной грудью не могу. Всё на последствия удушья списывала, а оно вот из-за чего.

Я стояла у фигурного ограждения белоснежной каменной ротонды, построенной на живописном скальном уступе, и не могла насмотреться. Впереди, где-то далеко-далеко, небо и море становились одним целым, сливаясь голубизной. Позади о чём-то беседовали тётушки, давая мне возможность насладиться прекрасным видом.

— Глашенька-душенька, да оставайтесь и живите сколько душа просит. Видишь, как девочке у моря нравится? — щебетала Евгения Львовна.

Несмотря на то, что женщины закончили институт не одно десятилетние назад, наедине они обращались к друг к другу уменьшительно-ласкательными именами с обязательным добавлением «душенька».

— Жени́-душенька, да я бы рада, но Петруша там один… — слабо возражала Глафира.

— Ну не младенец же он, — всплеснула руками княжна, отчего её кружевной зонтик чуть было не выпорхнул из беседки. — Что ты с ним, как наседка с цыплёнком, носишься, прости Триединый! У меня вон тоже папенька…

Зонт я поймала, сложила и передала нашей гостеприимной хозяйке, а сама, чтобы не слушать многократно повторяемый спор, спустилась по ступенькам к Дружку, прилёгшему в тени под кустом.

На прогулку в открытой коляске мы выехали с самого утра. По дороге несколько раз останавливались полюбоваться видами, размять ноги и перекусить. Целью поездки была та самая ротонда, в которой продолжали спорить бывшие институтки. Здесь по плану экипаж разворачивался, и мы возвращались в поместье князя Романовского, чьей дочерью и была бабушкина подруга.

Дедушка Лев Иванович неуловимо напоминал мультяшного гнома. Маленький, седенький, старенький, улыбчивый. Он все дни проводил в кресле, которое катала по дорожкам парка строгая сиделка. Завидев меня, он призывно махал рукой, а когда я подходила, доставал из бокового кармана своей коляски яркую коробочку с монпансье. Вытряхивал в крышку одну конфетку и дрожащей рукой протягивал мне. Одинокий леденец, перекатываясь в жестянке, дребезжал, как плохая погремушка, и чтобы поскорее избавиться от этого звука, я быстро ловила сахарный шарик и совала его в рот. После чего изображала на лице неземное блаженство, делала книксен и убегала.

По сути, жить у Романовских было неплохо, но в гостях хорошо, а дома лучше. Поэтому Глафира чуть ли не через день заговаривает о возвращении в деревню.

— Эх, Дружочек, найти бы нам с тобой клад… Пиратский, к примеру. Мы бы тогда смогли купить дом на побережье и жили бы здесь в своё удовольствие. Как думаешь, можно здесь дом приличный купить? — мечтательно проговорила я, присев рядом с псом.

Мой охранник сопровождал меня всегда и всюду. Только в дом хозяйка его не пускала:

— Роксаночка, я не против твоей собачки, но у нас ковры и мебель. Вдруг погрызёт или лужу сделает, — заламывала руки Евгения Львовна.

Я не спорила. Каждый имеет право на свои ошибки и свои правила. Дружок и сам в дом не рвался. Даже в деревне, сколько ни звала во время сильных морозов, пёс жил во времянке, которую помощники по моей просьбе для него протапливали. А здесь ночи тёплые, любой куст приютом служит. От дождей можно и на конюшне спрятаться, и под беседкой место есть.

Выслушав мои мечты о доме, купленном на деньги пиратского клада, кобель тяжко вздохнул, положил было голову на лапы, чтобы продолжить дремать, но вдруг вскочил.

— Ты что? — я сидела рядом на корточках и от неожиданного резкого движения упала на попу. — Опять Евгения ворчать будет, что приличные барышни…

Но Дружок меня не слушал. Он подбежал к кустам, опустил голову, словно принюхиваясь к чему-то. Потом просунул морду в проход через ветки, сделал несколько шагов и замер. Попятился, вылез на тропинку и посмотрел на меня.

— Что? Только не говори, что я должна туда идти, — попросила я пса. — Там же сплошные колючки!

Но Дружок и не говорил, он просто полез в те самые кусты.

— Ба! — крикнула я, предупреждая Глафиру. — Я скоро!

И, закрыв лицо сгибом локтя, чтобы не поцарапаться, полезла за псом.

За плотными зарослями оказалось вполне приличное редколесье, растущее на склоне. А между деревьев вилась едва заметная тропка. По ней-то и трусил, подняв пушистый хвост как сигнальный вымпел, мой охранник.

После яркого полуденного солнца в тенистом лесу казалось немного сумрачно и прохладно. По веткам прыгали белки, перепархивали птички, стрекотали цикады. Хорошо! Сама не заметила, как под горку добежала до густо поросшей плющом стены, сложенной из песчаника.

— И зачем ты меня сюда привёл? — поинтересовалась я у пса.

Тот словно ждал моего вопроса и начал царапать побеги, разрывая их острыми когтями. За переплетением лиан скрывалась деревянная дверца с кованой ручкой-кольцом.

— Дружок, мне страсть как интересно, что за этой дверью, но ты уверен, что мы не нарушаем границы частного владения? — спросила, безо всякой надежды поворачивая кольцо. — Тут, наверное, никто и не живёт. Смотри, как всё запущено.

Вопреки моим ожиданиям, калитка открылась. И я вновь уткнулась в густой кустарник — на сей раз, кажется, смородины. Аромат стоял умопомрачительный, крупные ягоды наливались соком, а ветви переплелись так, что проползти смог только пёс. На брюхе. Прополз — и тихо, но настойчиво рыкнул, приглашая и меня последовать за ним.

— Ну всё… опять Евгения без сладкого оставит на три дня, — предсказала я самой себе, понимая, что моё беленькое платьице, отделанное кружевом, после такого приключения чистым остаться не сможет.

Выползла из кустов и остановилась, забыв обо всём.

Вид открылся восхитительный. Белоснежный трёхэтажный дом с широкими террасами вокруг каждого этажа окружали несколько сосен. Зелень хвои, золото стволов и ветвей на фоне светлых стен выглядели изящной японской гравюрой, выполненной опытным мастером.

Между кустами смородины и широкой дорожкой пушился злаковыми метёлками запущенный газон. Такой же газон окружал и дом.

— Видишь, как здесь всё неухоженно, — прошептала я Дружку, — здесь явно никто не живёт. Уходим!

Но пёс одним прыжком перемахнул через траву и не спеша побежал по дорожке, цокая когтями по камню. Не бросать же друга, вдруг его сторожа поймают и в клетку запрут. Пошла следом. Да и посмотреть хотелось, далеко ли дом от моря находится.

Тропа привела на полукруглую площадку, где и разделилась надвое. Одна дорожка повернула направо к дому, вторая ступеньками продолжила спускаться к пляжу. Вернее, к уютной бухте, окружённой с двух сторон выдвинувшимися глубоко в море скалами. Скорее всего, даже в самый сильный шторм до пляжа максимум небольшие волны докатываются.

Красота какая! Вдруг поймала себя на мысли: «Я хочу в этой бухте плавать каждое утро». И тут же посоветовала себе губки закатать. Пиратский клад ещё не найден.

— Ну что же ты там стоишь, девочка? — вдруг услышала я и повернула голову в сторону дома.

На террасе в плетёном кресле сидела дама, с головы до ног одетая в чёрное. Тень от широких полей кружевной шляпы скрывала её лицо и руки в тонких перчатках, лежащие на подлокотниках, а высокий воротник блузки не позволял увидеть даже полоску кожи на шее. Длинная широкая юбка живописными складками стелилась по светло-кремовым плитам пола, пряча ноги.

Вот же, — ругнулась я на себя, — у человека траур, а я тут с собакой влезла, покой нарушаю. Делать нечего, надо подойти, извиниться и бежать, пока крапивой не отстегали.

Чем ближе подходила ко входу на террасу, тем больше деталей замечала. Рядом с женщиной стоял низкий столик, на нём большая открытая шкатулка с бумагами и трубка с длинным — полметра, не меньше — мундштуком, лежащая поперёк массивной пепельницы.

Подхожу, делаю книксен, опускаю глаза и начинаю извинительную речь:

— Добрый день, сударыня. Меня зовут Роксана Верхосвятская. Мы с бабушкой отдыхаем в поместье Романовских. Поехали на прогулку, видами полюбоваться. А мой пёс убежал. Я за ним… и вот… Простите, я не хотела нарушить ваш покой. Мы сейчас уйдём.

Сказав это, я заозиралась в поисках Дружка, но его нигде не было видно. Вот кто так охраняет?

— Роксана? Красивое имя. Хорошо, что ты сюда забрела, девочка. Ты же ведьма? — женщина взяла в руки трубку и затянулась. В глубине чаши, куда набивают табак, замерцали красные огоньки.

— Нет, что вы! Я ведунья… — отступила на шаг и отмахнулась от струи ароматного дыма, выпущенного в мою сторону странной особой.

— Другая сторона одной монеты, — собеседница слегка отклонила голову, и тень от шляпы приподнялась, позволив увидеть острый подбородок и узкие губы.

Передо мной сидела старуха. Хоть её голос не дребезжал, но плотная сеть морщин, изрезавших лицо, говорила о немалом возрасте.

— Сядь, Роксана, — старуха махнула рукой, и плотный поток воздуха уронил меня в такое же плетёное кресло, в каком восседала она сама. — Сядь и послушай. Ты смогла войти сюда только потому, что в тебе есть сильный дар ведовства. Иначе ни стены, ни ворота, ни калитка тебя бы не пропустили. Плохо, что ты такая юная, но выбора у меня нет. Затянись-ка!

Мне в рот ткнулся мундштук трубки, и я, внутренне корчась от брезгливости, послушно затянулась. Думала, что сейчас моё тельце, не отравленное табаком, зайдётся в кашле, но нет. Закружилась голова, терраса слегка поплыла перед глазами, но скоро всё пришло в норму.

— Молодец! — похвалила старуха и продолжила. — Так вот… В этом ларце дарственная на дом, землю, сады и виноградники. На всё, что относится к этому поместью. Дарственная на твоё имя. Ты же, кажется, Петровна? Значит, правильно я тебя считала. Живи, взрослей, радуйся жизни. Ну-ка, затянись ещё!

И вновь мундштук ткнулся мне в губы, и я опять, не в силах сопротивляться приказу, затягиваюсь дымом, который не похож на табачный.

— Вот только средств на содержание дома и прочего наследства оставить тебе не могу. Самой придётся выкручиваться. Но ты же, — старуха скривила губы и словно выплюнула, — ведунья. Выкрутишься. Была бы… Но это уже не важно. Давай, ещё затяжку — и будем прощаться.

Я смотрела, как лёгкий ветер раздувает фигуру собеседницы, превратившейся после моей третьей затяжки в песок. Только что она была — пусть и очень старая, но живая, и вдруг превратилась в фигуру из чёрного песка, который тут же начал осыпаться под собственной тяжестью.

Облетели поля шляпы, рассыпалась трубка, горкой осела на подушку верхняя часть тела, а на пол нижняя. Похоже, песок был сродни пыли, потому что очень скоро от моей собеседницы не осталось ничего.

Я смотрела на это внезапное исчезновение с полным равнодушием. Наверное, случись такое в кино увидеть, и то больше эмоций испытала бы. А тут ни страха, ни жалости, ни радости от получения наследства. Должно быть, это от курения, — так же безразлично решила я. Свернулась клубочком на мягкой подушке большого кресла и уснула.