Роксана. Детство

Глава 14

Три дня метель не давала выйти из дома, посмотреть, продвигается ли хоть как-то мой проект, погулять с Дружком, подышать свежим воздухом. Марфа, ежедневно прорывающаяся к нам через снежные заносы, докладывала, что пёс в сарае, работников не видать, а весна вот-вот наступит.

Три дня мы ели постную кашу, на которую уже смотреть было невмочь.

— Ну а как? Дороги замело, лавочник за товаром не ездит. Куры и те на погоду нестись не хотят. Зорька моя…

О корове Марфа переживала. Она считала, что бурёнка её должна была уже отелиться, а она всё никак.

— Может, ветеринара позвать, — нехотя возюкая ложкой по каше и рисуя в густом вареве на дне тарелки замысловатый узор, ляпнула я.

— Кого? — хором переспросили обе женщины и уставились на меня одинаково удивлённо.

Упс! Вот прямо хоть прикусывай язык, чтобы не болтать лишнего.

— Ну а как того дядьку называли, что скотину в нашем поместье лечил? — нахмурила я бровки, старательно изображая, что пытаюсь вспомнить.

— Вениамин Прокопьевич его звали, — улыбнулась Глафира. А я облегчённо выдохнула: «Спасибо, Триединый, что так созвучно получилось». Но к помощнице бабушка обратилась серьёзно: — Если скотского лекаря нет, может, к травнице сходишь, Марфа?

— Да как можно, барыня? Знахарку, что человеков пользует, к животине звать! — от удивления вдова плюхнулась на лавку. Она даже представить такого не могла. Люди это одно, скотина — другое.

— А как не разродится твоя Зорька, что делать будешь? — нахмурилась Глафира. — Давай собирайся, вместе сходим. Я Параскеве за настойку и травы денег должна, а ты о коровке своей поговоришь, — затем опекунша повернулась ко мне. — Ты же не забоишься одна, Ксаночка? А то хочешь, пса твоего позову.

— Не забоюсь, — покачала я головой. — А Дружка вы лучше с собой возьмите, чтобы не заблудиться в метели.

Женщины ушли. Я слышала, как во дворе Марфа звала кобеля с собой. Не знаю только, пошёл ли он с ними.

Есть не хотелось. Эх, кофе бы с коньяком да под сигаретку! — мелькнула шальная мысль, и я захохотала в голос. Понятно, что старые привычки в новое тело переносить не буду, но смешно же такое девчушке желать.

Сгребла остатки каши в старый котелок, приспособленный для Дружка, кружкой зачерпнула тёплой воды из котла, который, послушав моего совета, Глафира пристроила на очаге. Помыла и миску, и ложку, насухо вытерла посуду чистым полотенцем, а вот поставить на полку не смогла — роста не хватило.

Но меня радовало уже то, что в тело возвращались силы и многие вещи я была в состоянии делать самостоятельно. Но вот читать, как должно грамотной барышне, я пока не могла. Достала букварь и начала изучать его с самого начала.

Это я сама себе такие правила определила, чтобы скорее наработать навык быстрого чтения. Получалось неплохо. За неделю запомнила и практически усвоила простейшие правила нового алфавита. Всё же хорошо, что я попала в тело пятилетней девочки и могу спокойно учиться, начиная с азов. Куда как сложнее было бы объяснить, почему взрослая девушка княжеского рода ни читать, ни писать не умеет.

В углу что-то зашуршало. Крысы? Я затаила дыхание, тревожно вгляделась в густую тень, страшась увидеть злые глаза и длинный лысый хвост мерзкой твари. Но увидела совершенно иное.

Откуда-то из очага — там и места-то толком нет — на свет вышел мужичок-с-локоток. Босой, чумазый, волосёнки и борода свалялись в войлок, одежда грязная и потрёпанная. Чисто бомж!

— И откуда такого красивого дяденьку к нам принесло? — невольно процитировала фразу из засмотренного до дыр фильма, глядя на… А правда, кто это? — Дядь, а ты кто?

Мужичок, секунду назад с удивлением осматривающий нашу избу, уставился на меня:

— Ты что, меня видишь?!

— Так не слепая же… — склонила я голову к плечу. — Ты домовой?

— Домовой, — недовольно буркнул дядька. — Не должна ты меня видеть! Неправильно это.

— Почему? — так и не поняла я. — Для этого какие-то особые навыки, способности или разрешения нужны?

— Ведуньи видят, а ты мала больно, чтобы ведать.

— Ведунья — это ведьма, что ли? — закрыла я книгу и отодвинула на край стола. Тут разговор куда информативнее незнакомого алфавита.

— Тьфу на тебя! Даже не поминай эту погань в дому своём. Привяжется, и я не помогу, — замахал на меня грязными ладошками домовой.

— Так в чём разница-то? Обе же ведают, то есть знают, — я решила до конца прояснить этот вопрос.

— Ведать-то ведают, да по-разному. От разных учителей у них знания, и силу из разных источников для дел своих черпают, — наставительно пояснил дядька, встряхивая одной рукой, словно маракасом, а второй почёсываясь то в одном, то в другом месте.

— Слушай, а не хочешь помыться? — спросила я домового и поморщилась. — Уж больно ты грязный.

— Какой дом — такой и домовой, — огрызнулся тот.

Я возмутилась. После того, что было тут в первый день, как я очнулась, сейчас в нашей избе идеальный порядок. Бедно, конечно, и тесно, но чисто. Но ссориться с нечистью не стоит — начнёт ещё вредничать, не угомонишь потом — и я не стала озвучивать свои мысли.

— На очаге вода горячая. Правда, шайки никакой, даже самой завалящей, нет…

— Шайку-то я найду, да мне после мытья переодеться не во что. Не эти же лохмотья опять надевать, — загрустил дядька.

Хоть и назвала я его «с локоток», но был он ненамного ниже меня. И я бы даже не пожалела отдать ему что-то из своих вещей, но он же мальчик… Это я ему и сказала. На что мужичок запустил пальцы в бороду и, почесав щеку, сказал:

— Глянуть надо. Может, что и сгодится.

Узел с вещами, которые были мне маловаты, бабушка связала в отдельный тючок и положила в сундук. Я отлично помнила, где этот свёрток лежит, но крышку и Глафира-то с трудом поднимала, а мне даже пытаться не стоит.

— Тебя как зовут? — спросила домового прежде, чем объяснить ситуацию с тяжеловесной крышкой.

— Аким, — солидно представился мужичок.

Руку к груди приложил, голову склонил, ножкой шаркнул. Ну прям как на светском рауте со мной встретился, а не из-за печки вылез.

— Так вот, Аким, одежду, что могу тебе подарить, так же трудно достать, как смерть Кощееву, — у домового от моих слов глаза на лоб полезли и рот приоткрылся. Пришлось объяснять: — Всё аккуратно сложено и завязано в узел, узел в сундуке, а у сундука крышка.

Поняв моё замысловатое объяснение, домовой только рукой — какие же они у него грязные! — махнул. Что-то буркнул, дунул, плюнул, и крышка отворилась. Даже моя постель, лежащая на ней, не пошевелилась. Лежала как приклеенная.

— С какой стороны узел? — не отводя взгляда от сундука, выдохнул Аким.

Похоже, что лёгкость исполнения была видимой и держать магию ему трудно. Я подбежала к монструозному ящику и шлёпнула ладошкой по месту предполагаемого нахождения свёртка. Домовой крякнул, напрягаясь ещё больше, и над вещами, уложенными в сундуке, приподнялся искомый узел.

— Этот?

— Да, — радуясь невесть чему, подпрыгнула и подцепила за уголок упаковочной ткани.

Свёрток, благо что не очень большой и не так уж высоко был, свалился мне прямо на голову. Следом с громким стуком рухнула удерживаемая крышка.

— Уф… — облегчённо выдохнул домовой. — Рановато колдовать решил. Не отошёл ещё ото сна. Давай, смотреть будем, что там у тебя есть.

Водружая свёрток с одеждой на стол и теребя туго затянутый узел, я ещё и вопросы задавать успевала:

— Ты почему долго спал?

— Так зима начиналась, а изба без хозяев. Не можно жить так. Грязища кругом, разруха, и служить некому.

— Так хорошо же, — не поняла я причины для спячки. — Навёл порядок — и живи свободным.

— Маленькая ты ещё и поэтому глупая. Плохо одному жить. Обязательно кто-то, о ком заботиться требуется, должен быть. Иначе душа черствеет и дичает.

Хм… и не маленькая я вовсе, но как может душа одичать, не поняла.

— Сапожки хороши. И цвет нравится. Я возьму?

Аким с восхищением смотрел на красные сапожки. К слову, кроме цвета, ничего в них девичьего не было. Унисекс. Получив подтверждение того, что он может выбрать всё, что пожелает, домовой ухватился за синее бархатное платьице. Расстелил его на столе, разгладил ладошками — хоть бы руки помыл! — посмотрел задумчиво, а потом что-то прошептал, хлопнул, и вот уже на столе лежат премиленькие штанишки и жилетка. Модельер, однако! Таким же образом гардероб домового пополнился комплектом, перекроенным из платья в полоску.

Из панталончиков, украшенных кружевом, Аким наколдовал себе портки исподние.

— И нечего хихикать, — проворчал он. Смеялась я оттого, что по нижнему краю штанин мережка осталась. — Не одной тебе красоту такую носить.

Я пожала плечами — твой выбор.

Рубашками стали два летних платья: голубое, вышитое синими цветочками, и белое в красный горох. Чулки и переделывать не стал, решив, что подвернёт до длины носок.

— Красота! — рассматривал результат своей работы домовой. — Теперь и мыться можно.

На лавке рядом с Акимом материализовался плетёный из лыка короб с заплечными лямками. Откинув крышку, мужичок залез в переноску с головой. Внутри он чем-то гремел, что-то перекладывал с места на место, а вынырнув, показал на раскрытой ладони миниатюрную деревянную лохань. А ещё крошечную мочалку и ювелирно сложенный кусок полотна.

— Зачем тебе эти игрушки? — умилилась я искусно выполненным макетам банных принадлежностей. Должно быть, местный Левша увлекается миниатюрным копированием предметов быта.

— Сказал же: мыться буду. Ты это… отвернись давай, — приказал мне домовой, хозяйственно укладывая в короб бархатный комплект с голубой рубашкой и лишнее исподнее.

Ага, сейчас! Чтобы от любопытства умереть. Пришла очередь Акима пожимать плечами — как знаешь. Он разложил свои игрушки по закутку у очага: мочалку в лохань, лохань на пол, полотно на поленья, что у стены горкой лежали. Осмотрел композицию, кивнул, соглашаясь сам с собой, и хлопнул в ладоши.

— Я тоже так хочу! — взвизгнула я, глядя на то, как миниатюрная шайка увеличилась до размеров детской ванночки и наполнилась горячей водой из котла, стоящего на очаге. Полотно же стало похоже на свёрнутую простынь стандартной величины.

— Будешь хорошо себя вести — научу, — пообещал домовой и потянул через голову тряпку, которую носил вместо рубашки.

Дальше смотреть на стриптиз домового я не решилась, мало что спиной повернулась, так ещё и в букварь уткнулась.

Ученье свет!