Роксана. Детство

Глава 6

— Не о чем рассказывать… — Пётр Андреевич поставил изящную белоснежную чашечку на блюдце, отстранился от стола и сложил руки на груди. — О плохом не хочется, а хорошего там ничего не было.

Выспавшийся, отмытый в мыльне до скрипа, одетый в домашние брюки со штрипками, белоснежную льняную рубаху и короткий, до середины бедра, атласный халат, он, несмотря на худобу и неухоженность причёски, уже не выглядел тем несчастным оборванцем, каким я увидела его впервые.

Освободили отца, не найдя достаточно доказательств его вины. Однако возвращать конфискованное никто не торопился.

— Прощаясь, начальник тюрьмы мне сказал: «Не советую искать правду и причины произошедшего, уважаемый Пётр Андреевич. Какую-то компенсацию вашей семье выплатят, со временем, может быть, и титул вернут, а пока так». Да я и не собирался этого делать. Рад был, что живым выпустили, а не придушили по-тихому, как иной раз бывает в таких тюрьмах. Кто же знал, что умирать отправили. Спасибо Роксаночке да Прасковье Вадимовне…

В тюрьме отец подхватил каменную лихоманку.

— Сам подхватил или помогли? — спросила я наставницу, на что та только плечами пожала.

— Кто знает… Эта зараза обитает в подвалах старых домов, в заброшенных шахтах и в тюрьмах. По уложению содержания арестантов раз в полугодие охранники должны мага приглашать и обрабатывать помещения заклинаниями, но… Хорошо, что Пётр Андреевич маг земли. Был бы сильным, паразит не смог бы его одолеть, а так хотя бы сопротивлялся и до освобождения смог дожить.

— Но ты, подруга, сильна, коли за один раз смогла гадость извести! — в который раз восхитилась я целительницей.

— Да какое «сильна́», — отмахнулась та от моей похвалы. — Запомни: никогда не берись за дело, если не уверена в собственных силах. Понимаешь, эту гадость необходимо одним разом извлечь из заражённого и прихлопнуть. Иначе никак. Ведь знала же, что неокончательно восстановилась после ночи, так нет — увидела глаза Глафиры и помочь захотелось. Едва сама во времянке не осталась. Думала, без сил упаду на лежанку рядом с папенькой твоим, а поутру ему жениться на мне придётся.

Я не стала ехидничать о том, что дело и так к тому идёт. Может, пока сами «молодые» этого не осознают, но мы с Глафирой видели и взгляды украдкой, и оживление князя, когда Прасковья приходила, и румянец на её щёчках, когда они с отцом пальцами нечаянно соприкасались.

— В общем-то я не против тебя в роли мачехи, — хихикнула я. — Вот только мамой, прости, звать не стану…

А если серьёзно, то испугались мы в тот день за целительницу знатно. Белее полотна вышла, едва ноги переставляет, хоть и шутить пытается. Подхватили её всем гуртом — Глафира, Аким с Яром, ещё и я под ногами путалась, — уложили в комнате, приготовленной для папеньки, и давай отпаивать настоями, отварами, бульонами и чаями сладкими.

Хорошо, что такой недуг, как магическое истощение, в этом мире не редкость. Кто нечаянно, кто по глупости, кто самоотверженность проявляя — в общем, мало кто из магов хотя бы раз в жизни не сливал резерв до донышка. Поэтому как оказать первую помощь пострадавшему одарённому, знает каждый мало-мальски грамотный человек. Исчерпать силы легко и быстро, а вот восстанавливаться не меньше двух недель приходится.

Пётр Андреевич после лечения оправился быстро и тоже подключился к уходу за спасительницей. Чтобы Прасковья не скучала, читал ей книги, рассказывал о своих путешествиях и исследованиях. Наверное, тогда и зародилась между этими двумя сначала симпатия, а потом и нечто большее.

… — Стыдно над наставницей насмехаться, — шутя погрозила мне пальцем знахарка. — Думаю, что мачеху тебе Павел Андреевич будет выбирать не в нашем селе. Мало кого может заинтересовать старая дева, изгнанная из университета за крамольные исследования вопросов, веками считающимися непреложной истиной.

— Да помню я твоё убеждение, что целительство и некромантия есть суть одного и того же, но рассмотренная с двух сторон. В моём мире ты, скорее всего, стала бы патологоанатомом. А от папеньки ты напрасно открещиваешься. Видела, как он на тебя смотрит?

— Он на всех смотрит. На тебя, кстати, тоже.

М-да… Папенька — это не бабушка. Боясь, что в сказочку о святой покровительнице он может не поверить, я попыталась отыграть роль девочки-припевочки. Всюду таскала за собой Мишутку, за столом время от времени капризничала, не желая пить молоко — там пенки! — или есть кашу. Цеплялась с кучей умных и не очень вопросов, просила поиграть со мной или почитать на ночь. Фу…

— Ты чего такая кислая, словно клюквы наелась? — спрашивала Прасковья, когда мы уходили на практические занятия в поле.

— Знала бы ты, подруженька, как мне тоскливо. Мозг скоро ссохнется! У меня десятки идей в голове, а я их реализовать не могу. Если бы не ты и не наши занятия, давно бы волком выла.

— Что тебе мешает записывать мысли для использования в будущем? Через месяц тебе… хм… телу твоему исполнится шесть лет, ещё десять — и отметишь первое совершеннолетие. Больше свободы будет, счёт свой сможешь иметь, место и направление учёбы выбрать. Правда, с разрешения родителей или опекунов, но, думаю, тебе позволят. Подработка во время учёбы разрешается даже без согласия, вот и будешь реализовывать свои планы. У тебя вся жизнь впереди, а ты хандришь.

— Десять лет! Ты представляешь, сколько это? Да я от тоски загнусь!

— Не загнёшься. Я постараюсь тебе помочь, — щёлкнув меня по носу, пообещала Прасковья.

И с того самого момента начала разговаривать со мной только по-а́нглицки. В школе и институте я проходила английский. В буквальном смысле слова. Не изучала, не зубрила и не учила, а проходила мимо занятий языком. В загранпоездках выбирала отели с русскоязычными менеджерами. В крайнем случае нанимала переводчика. Мне жаль было тратить время на то, чтобы учить чужой язык, да и необходимости особой не было. А вот сейчас появилась.

У меня был выбор: или обидеться и перестать общаться с единственным человеком, от которого у меня не было тайн, или учиться. Благо папенька язык знал в совершенстве. Я истязала родителя всё свободное время, которого у него с каждым днём становилось всё меньше.

Полеводческую бригаду Марфы теперь курировал сам автор технологий и создатель культур. Он с утра до заката пропадал в полях, где контролировал работу, помогал советами и исправлял собственные ошибки, которые были допущены в лаборатории.

— Матушка, можно ли будет мне на огороде отапливаемую теплицу построить в зиму? Не хочется время терять… — как-то вечером, оторвавшись от своих конспектов, спасённых Дорой Марковной, поинтересовался Пётр Андреевич.

— Отчего же нельзя? Вот спрошу у помощников и вызовем строителей, — отложив вязание, ответила Глафира.

— Не понимаю, — нахмурился Пётр Андреевич. — Зачем разрешение спрашивать? Отдал же тебе деньги домовой, и ладно. Теперь они твои.

— Я так не считаю, — княгиня выпрямила спину и неодобрительно посмотрела на сына. — Во-первых, деньги не столько мне отдали, сколько Роксаночке. Во-вторых, мы обещали потратить их на добрые дела и на обустройство дома. Поэтому…

— Разве моя работа по селекции и районированию недоброе дело? — вскинулся папенька. — Не для себя же стараюсь…

— Петруша, не надо, — Глафира поморщилась от громкого голоса. — Твои пламенные речи о пользе для всех уже имели последствия. Дурные люди легко могут переиначивать слова и подавать их с опасными комментариями. И говори, пожалуйста, тише.

Мужчина извинился, покаянно поцеловал пальчики бабушки, взял тетрадь и ушёл к себе в комнату.

— Всегда вспыльчивым был, а после тюрьмы и вовсе как порох вспыхивает по любому поводу, — вздохнула опекунша.

— Надо Прасковье Вадимовне сказать, чтобы она ему настойку или отвар какой успокоительный прописала, — погладила я опечалившуюся женщину по плечу. Похоже, не о таком она мечтала, ожидая возвращения сына. — А с помощниками о теплице я поговорю. Дело-то хорошее и папеньке чем заняться будет.

Перед сном, глядя на народившийся лунный серпик, я думала о том, что у всех, кто меня окружает, есть серьёзное дело. Одна я, будто мне и впрямь шесть лет, только и делаю, что всех вопросами достаю и учусь.

По совету Прасковьи я завела тетрадку, в которую записывала пришедшие мне идеи. На каждую мысль отдельная страница, с чётким описанием, как и где можно внедрить замысел. Вспоминала и рисовала чертежи и схемы, применяемые когда-то в работе, подробно записывала советы, подсмотренные в интернете. Писала буквально всё, что могла вспомнить, не думая о том, пригодится ли это впоследствии.

Записывала, чтобы ничего не забыть. Всё же я очень боялась, что моё сознание со временем может раствориться в теле ребёнка и я впаду в детство. Не так, как это случается с пожилыми людьми, а чтобы вновь пережить все «прелести» взросления.

Писала на привычном русском языке, мечтая о том, что попрошу в подарок на день рождения шкатулку с замочком.

Имею я право на личное пространство или нет?