Радость моя, громкоголосая

Глава 24

— Ф-ф-у-у-хх, Сонька, я вся в мыле! — остановившись, Аллочка устало вытерла рукавом блузки пот со лба. — раздеться, что ли, до плавок?

— Да уж, — Софья тоже остановилась, с трудом переводя дух. — Пить хочешь? — она достала из небольшого рюкзака пластиковую бутылку с водой и с наслаждением напилась. Затем плеснула немного себе в ладонь и умылась. Вытирать мокрое лицо не стала, чувствуя, как слабый ветерок приятно холодит разгорячённое лицо. Подруга взяла протянутую ей бутылку, долго пила, оставшуюся воду вылила прямо себе на голову. Софья засмеялась:

— Алка, с тебя течёт! Прямо за шиворот!

— О-о-о… хорошо-то как! Нынче весь июнь стоИт такая лютая жара, что прямо страшно, что же будет в июле. — Аллочка опустилась на траву, прислонившись спиной к прогретой на солнце сосне, лениво спросила: — Сонь, тебе не видно: там муравьёв нет? Вдруг я прямо на муравейник села?

За кустами громко закашлял волк. Софья фыркнула: — вон, кто-то из парней над тобой смеётся! — она тоже села, вытянув уставшие ноги. Громадный волк, серой тенью выскользнув из кустов, лёг сзади неё, слегка подтолкнул, приглашая опереться на него.

— Да, кстати, — она слегка обернулась к нему, — Алёшка, ты не знаешь, Нора зачем меня искала? Мне Светлана звонила, сказала, что она приходила, хотела попасть на приём, но мы с Айком всё отменили, не до того сейчас.

Волк опять раскашлялся, ухмыляясь во всю пасть. Софья улыбнулась: — ладно, не смейся. Я совсем забыла, что ты не можешь мне ответить. — Она потрепала его за грубую шерсть на холке, вздохнула: — ну что, Ал, посидим с полчасика и двинемся дальше?

Женщины выехали из дома рано утром, едва рассвело. Айк с Олегом проводили их, пока не закончилась узкая лесная дорога, и машины не упёрлись в сплошную стену из сосен и молодого подроста.

Мужчины смотрели им вслед, пока две женские фигурки не скрылись из вида. Олег тяжело вздохнул: — вот знаю, что они не одни, и парни не допустят, чтобы хоть волос с их головы упал, а всё равно тревожно.

— Да, — вожак скривился, — уж очень беззащитно они выглядят. Нам с тобой было бы спокойнее, если бы я пошёл с ними, но… Хорошо хоть, что Софья разрешила их проводить.

— Поедем, Айк, будем ждать их дома. — Олег захлопнул дверцу машины.

Софья и Аллочка шли весь день. Светлые, залитые солнцем полянки вскоре кончились, и женщины углубились в нехоженую тайгу с вековыми, в три обхвата, высоченными соснами, чья крона терялась в голубизне июньского яркого неба. Временами путь преграждал молодой сосновый подрост, тогда колючие ветки больно хлестали по голым рукам и лицу.

В полдень они остановились передохнуть на мягком ковре из опавшей хвои, под старой сосной. Её кора давно утратила золотистый цвет и стала тёмно-коричневой, кое-где покрытой мхом. Аллочка и не заметила, откуда появилось двое мужчин, одетых лишь в брюки. Софья взяла у Дениса рюкзак, принялась доставать хлеб, копчёную колбасу, сыр, большой термос с чаем. Подруга удивлённо спросила: — а термос-то ты зачем взяла? На костре бы водички вскипятили и чай заварили.

— Так ищи её, эту воду, да костёр разжигай, да кипяти… Время, Алла. Мы же торопимся?

— Правда, — вздохнула та, — торопимся.

Они перекусили бутербродами и прилегли на расстеленные кем-то из мужчин одеяла. Денис и второй оборотень, которого Аллочка не знала, растянулись на краю полянки, в тени, тихо переговариваясь и поглядывая на уставших женщин. Не вставая с одеяла, Софья повернула голову и окликнула гвардейцев:

— Денис, Юра, вы, примерно, не прикинули, сколько мы уже прошли?

Ей ответил второй, молодой, улыбчивый, с ямочкой на подбородке: — мы считаем, Софья Михайловна, что пройдена, примерно. треть пути. Может, мы вас понесём?

Аллочка расхохоталась. Улыбнулась и Софья: — волчья спина не выдержит нашего веса, Юра. Не выдумывай. После обеда мы постараемся идти быстрее.

Денис сел, хмуро сказал: — ну, к вечеру завтрашнего дня мы всяко-разно до старика доберёмся. Только вот как он вас встретит…

Аллочка поднялась на ноги, протянула руку подруге: — пойдём, что ли? Не будем рассиживаться.

К вечеру они неожиданно вышли из тайги и очутились перед полосой поваленных деревьев. За нею опять высились сосны, а перед ними, нагромождаясь друг на друга, переплетаясь голыми сучьями, вздымая кверху поросшие мхом и сорной травой вывороченные из земли корни простиралось кладбище лесных великанов.

— Ч-ч-что это?? — Аллочка испуганно смотрела на возникшее препятствие.

— Это прошёл ураган, — Софья задумчиво разглядывала сломанные, как спички, стволы сосен.

— Какой ураган?? Когда?? Мы бы в городе знали о нём! И почему он прошёл так странно, полосой?

— Айк мне рассказывал, что лет двадцать назад по тайге прошёл странный смерч. Он ломал деревья и выворачивал с корнями громадные сосны, а потом исчез также внезапно, как и появился. После него осталась вот эта полоса. Он думает, что это был космический корабль инопланетян.

— Ух ты! ЗдОрово! — Аллочка завороженно слушала подругу. Та усмехнулась:

— вперёд, Алка! Некогда нам о пришельцах раздумывать, да и не нашли никаких следов. Это Айк меня развлекал, я думаю. Здесь где-то есть расчищенная тропка, ребята её видели. Наверно, Прохор Селивёрстов по ней когда-то в Малую Ветлугу ходил.

Всё же едва заметную тропинку женщины ни за что бы не нашли, если бы вынырнувший из чащи волк не повёл их за собой, останавливаясь и терпеливо дожидаясь, когда они неловко перелезали через очередного замшелого и трухлявого лесного гиганта. Наконец Софья и Аллочка смогли перевести дух: впереди, и правда, вилась тонкая, в один след, тропа.

Они упорно шли по тёмному лесу, и волки трусИли рядом, временами тычась холодными носами им в ладони, чтобы предупредить о препятствии.

Чем темнее становилась тайга, тем чаще спотыкались женщины, но упасть им не давали плотно сомкнутые волчьи спины.

Всё же, как бы упорно они не стремились вперёд, им пришлось остановиться и устраиваться на ночлег. Аллочка со стоном стянула с ног короткие тонкие кожаные сапоги, надеть которые её заставил Олег, опасаясь змей. — О-о-о, у меня сейчас ноги точно отвалятся!

Софья поморщилась: — ага, и у меня тоже. Но мозолей, вроде, нет. Надо бы ребятам помочь с ужином. Сейчас немножко посидим и пойдём. — Её услышали:

— нет уж, сидите! Без вас обойдёмся, — Алексей зачерпнул из котелка, подвешенного над костром, гречневую кашу с тушёнкой, задумчиво попробовал: — вполне съедобно, на мой взгляд, — плюхнул в пластиковые тарелки по большому черпаку и подал подругам.

— Ох, спасибо, дорогой, — Софья улыбнулась парню, доставая из своего рюкзака ложку.

— А вы что есть будете? — Аллочка подула на ложку с кашей.

— А мы будем тушёнку. Без каши, кстати. — Алексей подмигнул ей, улыбаясь, мы все эти каши-овощи-фрукты не очень уважаем, вы знаете.

— А вот Олег у меня и овощи ест, и гарниры всякие к мясу, — Аллочка вздохнула, вспомнив о муже.

Поужинав, женщины залезли в спальные мешки и провалились в тяжёлый, без сновидений, сон.

Мужчины, после торопливого ужина, в волчьем обличье расположились вокруг спящих путешественниц и тоже задремали. Но и во сне чуткие уши зверей ловили шорохи никогда не спящей тайги.

Избушка таёжного отшельника вынырнула неожиданно. Только-только Соня с Аллочкой продирались сквозь частый сосновый молодняк, придерживая и отводя от лица колючие лапы, как вдруг открылась большая светлая поляна в окружении всё тех же вековых, свечками устремлённых к небу красавиц-сосен, а на краю её, под сенью старой корявой черёмухи, уже отцветшей и покрытой россыпью зелёных, но уже начинающих чернеть ягод, притулилась небольшая, но крепкая, срубленная из толстых сосновых брёвен, добротная деревенская изба. Три небольших окошка в окружении кокетливых деревянных кружевных наличников блестели чистыми стёклами. Гладко оструганные массивные ставни были открыты. В десятке метров от избы небольшая банька подмигивала пришелицам единственным узким оконцем. На дверях ещё одной постройки — видимо, сарая, висел большой амбарный замок.

В нерешительности женщины остановились. Аллочка устало выдохнула: — неужели дошли? Мне прямо не верится. Ну что, пойдём, постучим?

Софья напряжённо вглядывалась в избу: — подожди, Алла. Он наверняка нас увидел. Давай, не будем торопиться.

Они от неожиданности вздрогнули: дверь, тяжёлая даже на взгляд, бесшумно распахнулась. На пороге стоял высокий кряжистый старик. В руках у него, дулом вниз, они увидели карабин. Хозяин был широкоплечим, до черноты загорелым и совершенно седым. Такая же седая борода, неровно подстриженная, опускалась на грудь. Лицо изборождёно глубокими морщинами, небольшие, глубоко запавшие, бледно-голубые, выцветшие глаза неприветливо глянули на женщин: — ну? Чего надо? Заблудились, что ль?

Его голос звучал чуточку надтреснуто, с хрипотцой. Он медленно произносил слова. Кажется, ему редко приходилось разговаривать.

— Здравствуйте! Ведь вы Прохор Селивёрстов? Извините, не знаем вашего отчества… — Аллочка решительно выступила вперёд. Софья тоже поздоровалась, внимательно разглядывая старика.

— Ну, Прохор я, а вам какое дело? Пошто вам моё отчество потребовалось?

— Мы с просьбой к вам. Помогите, пожалуйста! — Аллочка умоляюще смотрела на него. Он усмехнулся:

— эдакая красавица, да с просьбой! Стар я, молодка, а то бы…исполнил просьбу-то твою! — он обидно захохотал.

Аллочка вспыхнула, прикусила нижнюю губу. Софья предупреждающе взяла её за руку, шепнула: — молчи, терпи.

Та глубоко вздохнула, подошла поближе к высокому крыльцу, на котором так и стоял Прохор, насмешливо её разглядывая.

— Мужа прошу вылечить. Нам сказали, что вы лесоруба из Малой Ветлуги на ноги поставили, а у него был повреждён позвоночник. Муж у меня… к инвалидной коляске прикован. Его год назад ранили, с тех пор он… — она заплакала. — Я его очень люблю, правда! У нас дети маленькие…, а Олег вот теперь инвалид…

— Откуда вы, бабоньки? Не из Малой Ветлуги, вижу. По городскому одеты. Из Демидова, што ль?

Женщины потупились. Аллочка вытерла слёзы, неохотно ответила: — из Междуреченска.

— Волчицы!! — старик отшатнулся, вскинул карабин. Подруги замерли. Софья спокойно сказала:

— нет, мы не волчицы, но наши мужья — волки.

— Убирайтесь!! — ствол карабина смотрел ей в грудь. — Я не буду править волку спину, пусть сдохнет, туда ему и дорога! Видать, на охотника кинулся, вот и получил пулю! Жаль, мужик его, раненого, не пристрелил!

— Да как вы можете так говорить!! — вспыхнув, Аллочка взлетела на крыльцо, но в грудь ей упёрлось дуло, и она остановилась. — Олега бандит ранил! Мой муж — СОБРовец, они преступников задерживали, которые из колонии убежали и целую семью егеря убили! А вы помочь не хотите! Он жизнью ради людей был готов пожертвовать, а вы…!!

— Не буду! — Прохор с отвращением сплюнул с крыльца на землю. — Пусть хоть весь ваш Междуреченск перестреляют, мне не жалко! А вы… девки человеческие… неужто парней вам не было? За зверей замуж пошли! Тьфу на вас! — он резко повернулся и захлопнул за собой дверь.

Аллочка рыдала в голос. Софья подозрительно моргала и оглядывалась, опасаясь, что волки не выдержат и выйдут на поляну. Тогда не избежать кровопролития, а их планы рухнут. Она лихорадочно перебирала в уме, что ещё можно предпринять, чтобы убедить упрямого старика попробовать вылечить Олега.

Плачущая Аллочка сбежала с опустевшего крыльца и, повернувшись лицом к окнам, медленно опустилась на колени. Слёзы градом катились по побледневшему лицу, но она не вытирала их, упрямо глядя перед собой. Помедлив секунду, Софья встала на колени рядом с подругой, с иронией думая о том, что в этой ситуации есть лишь один положительный момент — отсутствие рядом Айка. Вожак не потерпел бы унижения подруги даже ценой своей жизни.

Краем глаза она заметила мелькнувшую в окне тень, но дверь оставалась закрытой. Прерывисто вздохнув, Аллочка горько сказала: — не знаю, как ты, Сонька, а я буду стоять на коленях до тех пор, пока он не согласится.

— Или пока сознание не потеряешь, — шепнула Софья. И добавила: — я с тобой, Алка, ты же знаешь.

Солнце палило немилосердно. Уже два часа они стояли на коленях перед избушкой Прохора Селивёрстова, и Софья гадала, сколько ещё они смогут выдержать.

В дальнем конце поляны шевельнулись кусты. Она поняла, что волки наблюдают за ними и с трудом сдерживаются, чтобы не обнаружить себя. Женщина медленно повела головой из стороны в сторону, надеясь, что те поймут её запрет.

Тихо открылась дверь. Старик, без карабина, вышел на крыльцо, хмуро сказал: — вы меня переупрямили, чёртовы бабы. Ладно, заходите в избу, поговорим. Покачнувшись, Аллочка упала вперёд, лицом вниз. Следом, обмякнув, неловко осела на землю потерявшая сознание Софья.

— Хватит перед зеркалом вертеться, садись чай пить, — насмешливо окликнул Аллочку старик.

— Сейчас, — вздохнула та, в последний раз мазнув глубокую ссадину на лбу самодельным маслом из зверобоя, — шрам, наверно, останется… — она отвернулась от осколка зеркала, повешенного в деревянной рамке на стену.

— А нечего было мордой в землю тыкаться, — насупился хозяин. — Я вас не приглашал, шли бы себе в свой Междуреченск. Ваши волки, наверно, всю ночь на луну выли, тосковали без своих… — Он проглотил неприличное слово.

— Да будет вам, Прохор Евсеич, — Софья погасила зарождавшуюся перепалку. — И ты, Алла, садись уже, а то я весь мёд съем, не буду тебя ждать. — И, повернувшись к старику: — это надо же, какой душистый! У вас ульи есть, что ли? — Она зачерпнула из грубой глиняной миски ложку янтарного, тягучего, пахнущего весенними цветами мёда, полила им пресную лепёшку и с удовольствием откусила большой кусок. Прохор закрыл краник большого, медного, начищенного до сияющего блеска, старого и местами помятого самовара и подвинул ей чашку с чаем.

— Какие ульи, девка! В тайге-то! На радость медведям, что ли? Это всё дикие пчёлки, труженицы, меня снабжают. Беру понемножку, чтобы и им не в убыток, и мне чайку с медком иногда попить.

— А какие травы в чай кладёте? Я чувствую, что пахнет душицей, а вот другие не могу определить.

— Секрет! Вам, городским, только скажи — в тайге и травы-то не останется, всё живо выпластаете да домой перетаскаете. А всё равно правильно высушить не сможете, так и сгниёт без пользы. Ты мне вот что скажи, Софья: твой-то волк тоже СОБРовцем оборачивается?

— Э-э-э… не-е-ет…, - та в замешательстве посмотрела на Аллочку. Подруга, глубоко вдохнув, как перед прыжком в воду, решительно выпалила:

— вожак он, Гранецкий Айк.

Софья закусила губу, тревожно глядя на старика. Кто его знает: может, он заочно ненавидит её мужа? Но Прохор задумчиво покивал головой, глядя в никуда: — да-а, жаль, что поздно он волков под себя подмял, укорот им дал, не даёт воли зверям.

Женщины поняли, что он вспоминает о событиях сорокалетней давности, когда погибла его семья. Соня виновато сказала:

— так Айк позже родился. Но он всё знает и никогда не допустит повторения.

— Наслышан я о твоём муже, Софья. Хоть и волк, а правильный мужик, справедливый.

Подруги облегчённо перевели дух.

Прохор подул на блюдце с чаем, громко прихлебнул: — ну, рассказывайте теперь, с чем пришли. Кто только и вспомнил про меня да вам рассказал! Прямо диво — дивное!

— Да это всё Сонькина бабушка! — засмеялась Аллочка, — она Олежку моего любит и сильно жалеет, вот и вспомнила про вас!

— Хм, — усмехнулся Прохор, — бабушка-то где живёт? Неужто в Малой Ветлуге?

— Ну да, — заулыбалась Софья, — Никонова Прасковья Агафоновна, знаете её?

— О-о, Паня, значит, меня сдала! — хлопнул себя по коленям Прохор, — мы ведь с ней хороводились одно время, а потом как-то не сошлись характерами. Она, Паня-то, норовистая была в девках, своевольная. Ну, а мне покладистые больше нравились. Так у нас с ней и не срослось. — Он опять задумался, грустно глядя куда-то вдаль. Женщины не решались прервать его нерадостные воспоминания, но Прохор вспомнил о гостьях:

— рассказывайте уж, чего там. Что там с вашим волком — СОБРовцем стряслось, что врачи не могут помочь.

Целый час рассказывала Аллочка об Олеге. Старик не перебивал, терпеливо пережидал её слёзы и вновь слушал о её несчастливом детстве и молодости, о матери — алкоголичке, о встрече с Олегом и их нежданной, немыслимой, всепоглощающей любви и счастье, о детях, о его самоотверженности и готовности пожертвовать жизнью, чтобы обезвредить преступников. О единодушии жителей Междуреченска — людей и волков, с готовностью предлагающих свою кровь, чтобы спасти Олега.

Она окончательно расплакалась, рассказывая о его борьбе за жизнь и о том, как шаг за шагом он сдаёт позиции, устав сопротивляться и не надеясь на лучшее.

Молча хмурился Прохор, слушая убитую горем женщину. Потом встал, ушёл за пёструю ситцевую занавеску, которая отделяла от большой просторной горницы русскую печь и пару небольших самодельных шкафчиков на стене. Спустя несколько минут он вынес гранёный стакан с налитой в него тёмной жидкостью. Подруги почувствовали знакомый запах.

— Накося, девонька, выпей, — он подал стакан Аллочке, — отвар корня валерианы, утром ещё заварил. Не должен ещё выдохнуться-то.

Аллочка выпила жидкость, жалобно посмотрела на старика: — помогите Олежеку, Прохор Евсеич! Я для вас, что хотите, сделаю!

— Дак что уж теперь, тащите вашего волка, будем пробовать. Только вот как его доставить-то ко мне? Совсем, говорите, не ходит?

— Совсем… — Аллочка грустно опустила голову.

— Мы обязательно что-нибудь придумаем, Прохор Евсеич! — с энтузиазмом вскочила Софья, — и Олега доставим, и вам привезём всё, что для жизни требуется!

— Ишь ты, какая бойкая, — усмехнулся хозяин, — сразу пару вожака видно. И Стаей командуешь, а?

— Командую… — потупилась та.

— Ладно, — хлопнул ладонью по светлой сосновой, гладко отполированной столешнице Прохор, хватит сидеть-то, небось, ваши волки в лесу с ума сходят, ждут — не дождутся, когда вы из избы выйдете. Ступайте, бабоньки, за вашим Олегом. Только мой вам сказ: мужики, кто его понесёт, чтоб людьми были. Волков не потерплю, карабином встречу, не обижайтесь.