Радость моя, громкоголосая

Глава 12

Между тем, осада крепости под названием “майор Пасечник” шла полным ходом. Личный состав с любопытством наблюдал, как перед превосходящими силами противника падает сопротивление её единственного защитника. С некоторых пор наш Пал Иваныч краснел и бледнел при виде своей подчинённой, суетливо перекладывал бумаги с одного края стола на другой, а однажды, клянусь чёрным кончиком своего хвоста, я лично видел, как в обеденный перерыв они рядышком, медленно двигались в сторону ближайшего кафе. При этом Иваныч вид имел несколько смущённый и неуверенный.

Я начальнику сочувствовал и недоумевал, почему наш бравый майор, совсем не размазня и рохля, не может поставить на место наглую девчонку. Хотя, конечно, взрослый волк всегда с некоторым удовольствием воспринимает заигрывания молодой волчицы. Я немного беспокоился за неё, зная Дарью Семёновну. Уж она-то не будет плакать и переживать, а живо вызовет Нору на поединок. Своими опасениями я поделился с Айком при очередной встрече, на что он равнодушно пожал плечами: — мне что за дело, скажи? Девчонка отказалась войти в стаю, хочет жить свободной волчицей. Её неприятности меня не волнуют. — Ещё что-то вспомнив, он посмотрел на меня, нахмурив брови: — кстати, не вздумай поделиться своей заботой с Софьей. Не хватает ещё, чтобы она оставила детей на Аглаю и бросилась спасать шкуру самоуверенной девицы. Задаст ей Дарья трёпку — поделом. Значит заслужила. — и он перевёл разговор на другую тему, показывая, что больше не желает обсуждать данный вопрос.

Но беспокойство меня не оставляло, хотя о том, чтобы поговорить с Софьей, и речи не было. Ведь вожак напрямую запретил мне поднимать этот вопрос перед его парой.

Я наслаждался семейным счастьем. Пусть с деньгами у нас было негусто, но дети здоровы, а мы с Аллой любим друг друга. Опять в любом уголке дома или сада я слышал, как моя громкоголосая Радость обсуждает с Софьей по телефону мужей — грязнуль и нерях, и щенков-шалунов. Иногда её голос понижался до шёпота, как ей казалось, и тогда я слышал некоторые интимные подробности нашей супружеской жизни. Я не возражал — пусть обсуждают, от меня не убудет, а Аллочке нравится.

Мы продали квартиру Нины Сергеевны и полностью рассчитались с долгами за дом, даже немного ещё осталось. Я предлагал купить кое-какую мебель, но жена воспротивилась. Её чуткое сердечко как чувствовало, что нам предстоит тяжёлое время.

Всё же мне хотелось хоть чуть-чуть порадовать её, и я предложил съездить в Красноярск и купить ей хорошую шубку.

Все годы нашей семейной жизни меня мучил стыд: моя красавица-жена одевалась очень скромно. Конечно, мы не имели возможности покупать дорогие вещи. Строительство дома, маленькие дети, не слишком-то большая моя зарплата… Совет Стаи выплачивал пособие на детей, но и оно было невелико. К счастью, то ли из солидарности с подругой, то ли не придавая этому значения, Софья Гранецкая одевалась не лучше, хотя и имела возможность. Так что, поговорив с Айком, мы пришли к выводу, что просто обязаны свозить любимых женщин в краевой центр и вытерпеть целодневное посещение магазинов модной одежды. О чём им и было сообщено.

Отреагировали они, несмотря на разность характеров, одинаково. Моя Радость, взвизгнув, повисла у меня на шее и крепко обняла, целуя. Айк, кажется, тоже удостоился объятий и поцелуев своей строгой супруги. А моя с сомнением заглянула мне в глаза: — Олежек, ведь хорошая шуба стоит дорого… Если же ещё что-то покупать…. Может, ну её, эту шубу?

Но я был настроен решительно: — нет, купим тебе и шубку, и обувь и ещё что-то, что ты выберешь.

Она всё-таки колебалась, но заглянувшая к нам Софья развеяла её сомнения: — поедем, Алка, а? Что-то мы с тобой на бомжих с Красноярского вокзала похожи. Приоденемся сами, детям что-нибудь присмотрим. Светку с собой возьмём. — Ещё одна Софьина подруга, Светка, недавно вышла замуж, ждала двоих щенков и жаловалась, что ничего не может подобрать на свой растущий живот.

Мы созвонились с Айком и решили, что в субботу, с утра пораньше и отправимся. Некоторые сложности мы видели в том, с кем оставить детей. Старшие требовали взять их с собой. Мало того, они объединились и выступали единым фронтом. В конечном итоге, мы все собрались у Гранецких, в их просторной гостиной. Диво-дивное: наши волчата и Пол чинно сидели на большом диване и смотрели на нас умильными глазами. Временами Санька шепталась о чём-то с Надюшкой и Ольгой, тогда братья делали им “страшные” глаза, и девчонки опять замирали. Вожак хмурился и кривился, но мы — Софья, Аллочка и я уже сдались и лишь ждали его решения. Не выдержав, Айк тяжело вздохнул и обречённо махнул рукой:

— ладно, берём вас всех с собой, что с вами сделаешь. Но договариваемся сразу: никакого своеволия, дисциплина и порядок. — Он не успел договорить, как его дочери с восторженным писком навалились на него. Мои щенки тоже в стороне не остались, но к вожаку не полезли, а повисли на моих плечах, причём доченька плюхнулась на колени и, крепко обхватила меня за шею ручонками. Признаюсь, я был растроган.

Мы выехали рано утром, на трёх машинах. Самая мелочь — наш Тёмка и двое младших Гранецких остались дома. К нашему приехали мои родители, а к своим малышам Айк привёз из Малой Ветлуги Софьину бабушку, Прасковью Агафоновну. Уж не знаю, сколько ей лет, но старушенция бодрая. Да и Аглая поможет, если что. Девчонки молока нацедили, в холодильники поставили, чтобы детям на весь день хватило. В любом случае мы вечером вернёмся. Айк, несколько приунывший от перспективы провести целую субботу в походах по магазинам, усаживая в машину детей, шепнул мне:

— самое лучшее средство для того, чтобы поторопить женщину поскорее закончить с покупками, это напомнить ей об оставленных дома детях!

Третью машину вёл Денис. К нему сел ещё Алексей, один из гвардейцев Софьи. В общем, набралось нас аж тринадцать человек: семеро взрослых и шестеро детей. Женщины погрузились ко мне в машину и всю дорогу шушукались и смеялись, но я не прислушивался — пусть поговорят, наверняка нас обсуждают.

В дороге один раз остановились передохнуть и выгулять ребятню. Избалованные Айком девчонки канючили и требовали, чтобы им разрешили обернуться волчатами. Он, было, заколебался, но Софья строго нахмурила брови, и дочери недовольно насупились, но настаивать больше не стали. Мы с Аллочкой переглянулись: наши щенки чинно сбегали в кустики и дисциплинированно сидели в машине, ожидая остальных.

В Красноярске мы сразу направились к Софьиным родителям. Они уже давненько поменяли квартиру на новую, более просторную. И то сказать, и Гранецкие, и мы с Аллочкой, бывая в краевом центре, останавливались у них. Я всегда чувствовал себя неловко и уговаривал жену устраиваться в гостинице, но она нажаловалась Софье, а та — матери. В следующую нашу встречу Анна Витальевна и Михаил Иванович долго убеждали меня, что они будут страшно обижены, если лучшие друзья дочери и её мужа будут платить немалые деньги за гостиницу, в то время как у них всегда готова для нас комната. Я сдался. И то сказать, гостиницы и впрямь драли бешеные деньги, а у нас с этим делом было туговато.

На манер цыган, шумной толпой мы ввалились в немаленькую прихожую Рубцовых, и там сразу стало тесно. Мы, четверо мужиков, были довольно крупными, а ещё шестеро вездесущих щенков! Рубцовы, не обращая на нас внимания, принялись тискать и целовать их, даже Пол попал под раздачу, хотя смущённо уклонялся и ломающимся баском бормотал: — да ладно вам, тётя Аня, я уже большой, что вы, в самом деле! — но Анна Витальевна, прижимая его голову к пышному бюсту и целуя вихрастую макушку, горестно шептала:

— эх Нина, Нина, дурья её голова!

Моя Радость, протолкавшись вперёд, заплакала и обняла Анну Витальевну: — маму-у жалко, тётя Аня-я! А я-яа…скотина такая-я…

Та немедленно подхватила. По-бабьи пригорюнившись, часто-часто закивала, заплакала: — Аллочка, доченька, не кори себя, ничего бы ты не сделала. Хотела бы она — давно к вам уехала, внуков растила. Нет, ни в чём ты не виновата, Нина была взрослым человеком, сама такую жизнь выбрала.

Хотя со времени смерти Нины Сергеевны прошло больше полугода, мы с Аллочкой не были у Рубцовых. У меня сердце сжалось от жалости: оказывается, она всё ещё терзается мыслью, что могла чем-то помочь матери, но не помогла. Между тем Анна Витальевна что-то шептала ей, обнимая, гладила по спине.

Сзади на нас прикрикнула Софья: — ну? Чего стоим? Разувайтесь — и вперёд! Айк, ты о чём задумался?

Михаил Иванович оторвался от внучек, засуетился, поправляя очки на носу: — проходите, проходите, сейчас обедать будем!

Для обеда было рановато, но учитывая, что мы рано выехали, решили всё же перекусить. Ну, как — перекусить? Рубцовы, похоже, весь вчерашний день угробили, чтобы приготовить еды на такую ораву. Каждому налили по тарелке борща с большим куском мяса, потом просто тушёное мясо с гречкой. Перед девчонками ещё поставили какую-то посудину с салатом. Светка смущённо улыбнулась и есть его не стала. Анна Витальевна вопросительно посмотрела на неё, а Софья со смешком сказала: — не бери в голову, мама, Светик у нас волчица, она тоже мясо предпочитает. А вот дети… — она строго посмотрела на щенков, и те недовольно подставили ей свои тарелки.

Обратно возвращались под вечер. Усталые ребятишки дремали, женщины тихо переговаривались.

Софья села с близнецами в машину Айка. Они привалились к её бокам и тихо посапывали. Туда же сел Алексей. Моя Радость устроилась с младшими детьми на заднем сиденье позади меня, а Светку мы посадили впереди, чтобы её кто-нибудь из малышей нечаянно не задел во сне. Пол заявил, что поедет с дядей Денисом.

Днём, в городе, мы разделились. Айк и Денис водили детей в зоопарк и в детское кафе — ели мороженое, а мы с Алёшкой героически сопровождали женщин во время их обхода магазинов.

У мужиков в зоопарке возникли вполне ожидаемые сложности. Некоторые звери верещали, испуганно убегали и пытались спрятаться, когда дети вместе с Айком и Денисом подходили к вольерам. Другие, медведи например, рычали и бросались на прутья клеток. Айк рассказал, что окружающие подозрительно посматривали на них, а служащая зоопарка сухо попросила выключить прибор, который как-то воздействует на животных. В общем, они поторопились уйти. После зоопарка решили завернуть в детское кафе, где пили соки с пирожными и ели мороженое.

Мы тоже неплохо провели время. Девчонки отвели душеньку, перемерив уйму тряпок, шубок и туфель. Мы с Алексеем выступали в качестве экспертов, но толку от нас было мало. Я сказал Аллочке, что мне нравится всё, что на ней надето. На ушко шепнул, что больше всего нравится, когда ничего нет. Она улыбнулась и показала мне язык!

Мы объехали не меньше десятка магазинов и купили норковую шубку моей любимой, а также ещё какие-то одёжки. Ну и туфли тоже. Шубка мне понравилась: сшита красиво и Аллочке, голубоглазой блондинке, очень подошла. Софья тоже что-то покупала, но не шубку. У неё есть и не одна, по-моему, хотя она их почти не носит, всё в куртках бегает. Светке они выбирали все вместе. Долго примеряли, над чем-то смеялись, пока мы с Алёшкой томились на скамейке перед магазином. Но самые большие пакеты оказались с покупками для детей. Ну кто бы сомневался! Сопровождающим девчонок лицам, то есть нам с Айком, Денисом и Алексеем, тоже перепало: нам с Айком по рубашке, а парням — какие-то наборы с носками, носовыми платками и импортными хорошими лезвиями для бритья.

Домой приехали по темноте. Пока я заносил спящих близнецов, жена побежала смотреть, как там Артём. Сын давно спал и чему-то улыбался во сне. Мы решили, что мои родители останутся у нас ночевать, потому что время было позднее. Как ни жаль нам было будить детей, а пришлось. Мы раздели их, полусонных, кое-как умыли. Купать уж не стали, решили, уложить, как есть. Пол тоже купаться не стал, а поскорее умылся и через несколько минут уже спал.

Когда все разместились по комнатам, я посчитал, что вполне заслужил награду за сегодняшнее героическое поведение. О чём и сообщил Аллочке, когда она вышла из ванной. Она обняла меня за шею, близко вглядываясь в глаза, негромко сказала:

— я тебя так сильно люблю, Олег, ты себе и представить не можешь, как.

Я нетерпеливо обнюхал её шею, волосы, с силой притиснул к себе, положив ладони на бёдра: — я хочу тебя, Радость моя, всё время, каждую минуту. Люблю тебя всю, до мизинчиков но ногах, до последней капельки. — Она поднялась на цыпочки и подставила губы. Целуя, я поднял её на руки и понёс в постель.

Мы любили друг друга с таким нетерпением и жадностью, как будто встретились после долгой разлуки. Я погружался в сладостное жаркое лоно и почти терял сознание от жгучего желания, рассыпаясь на тысячи осколков и вновь возвращаясь к жизни, когда яростное, до боли, наслаждение, ударом молнии настигало меня.