Радость моя, громкоголосая

Глава 21

Нора просто не смогла удержаться и не пойти, когда прилетел вертолёт с тяжело раненным Олегом. Ей было неловко, на неё косились, но, упрямо закусив губу, девушка вместе с другими жителями города с самого утра топталась на небольшой площади у больницы, хмурясь, когда встречалась с направленными на неё любопытными взглядами. Она не подошла к бывшим коллегам, молчаливой плотной группой застывшим по центру площадки. Они были ей не нужны. Ей никто не был нужен. Отныне она одна: работа, небольшая съёмная комната у одинокой пожилой волчицы, скромный ужин, холодная бездушная ночь и опять утро, не сулящее радости. Она не старалась сойтись с кем-то поближе, подружиться, лучше узнать окружающих. Её сердце ожесточилось и замерло, и Нора, как механическая кукла, изо дня в день повторяла назначенный ей ритуал. Лишь иногда мелькала мысль о Софье Гранецкой. Ей была интересна эта человеческая женщина, подчинившая волчью стаю. Но Софья постоянно занята, а уж в связи с ранением Олега она, как говорили, даже дома не появлялась — переехала жить к убитой горем подруге.

Толпа на площади загудела, стала раздаваться по сторонам, освобождая центр. Погружённая в свои мысли, Нора не услышала шума летящего вертолёта и увидела его лишь тогда, когда он стал заходить на посадку. Осторожно опускался, и ей пришло в голову, что экипаж отчётливо понимает, сколь драгоценный и хрупкий груз им доверен. Но толпа, замерев, затаила дыхание, как будто чьё-то неосторожное движение или вздох могли прервать тонкую нить жизни, едва теплившейся в полярном волке.

Она издалека наблюдала, как бывшие коллеги подхватили носилки, поданные им из люка и слаженно, единым плавным бЕгом, торопливо понесли их к широко распахнутым дверям больницы.

Люди перевели дух, заговорили. Какая-то возня и женские крики раздались впереди, и Нора увидела, как бьётся в мощных объятиях Дениса и отчаянно вопит громкоголосая Олегова жена. Она разглядела её заплаканное лицо, некрасиво раскрытый в крике рот. Рядом появилась Софья, с жалостью посмотрела на женщину и что-то сказала Денису. Тот, не мешкая, легко подхватил её, бьющуюся, вопящую, на руки, прижал к груди и чуть не бегом устремился вслед за носилками, которые уже вплывали в темноту приёмного покоя. Двери захлопнулись за вошедшей следом Гранецкой, и народ, переговариваясь, стал расходиться.

Неожиданно для себя Нора поняла, что завидует всем им, пришедшим на площадь встретить Олега, переживающим за его жизнь, сочувствующим его жене. И эта отчаянная крикунья, рыдающая в голос, уверена в их поддержке, в их сострадании и жалости. Её и правда жалели. Нора даже заметила двух волчиц, утирающих слёзы и горестно качающих головами.

Опустив голову и ничего не видя под ногами, девушка медленно брела по аллее, раздумывая о том, что, пожалуй, именно вот в такое тяжёлое время единение Стаи проявляется в полную силу.

Жена Олега Норе не нравилась. Наверно, человеческая женщина действительно красива, как она не раз слышала от мужчин. Но, на взгляд Норы, она была слишком яркой — большеглазой, с пухлыми яркими губами, сияющей фарфоровой кожей, ямочками на локтях и щеках, нежным мягким подбородком и блестящими, отливающими золотом, пушистыми волосами. Да, такие женщины — красотки с кукольным обликом, волчице были неприятны. Но Олег искренне любил её, и с этим ничего не поделать.

Её тронули за локоть, и весёлый голос громко сказал над ухом: — привет, Нора!

Она вырвала руку из чужих пальцев и неприязненно оглянулась: рядом с ней стоял улыбающийся высокий худощавый парень, её ровесник. Обычный сибирский волк, как отметила Нора. Он обнюхивал её — его ноздри незаметно раздувались. Её негодующий взгляд лишь вызвал у него широкую улыбку: — мне нравится, как ты пахнешь!

Та высокомерно оглядела его с головы до ног, сквозь зубы, с издёвкой, процедила: — не пойму, чему ты радуешься? Как я посмотрела, на площади публика прямо-таки чуть не рыдала, а ты вон веселишься.

Парень не обиделся. Продолжая улыбаться, сказал: — меня Алексей зовут. Алёшка, в общем. Я и правда радуюсь, что Олега в Иркутске не оставили, а привезли домой. Уж здесь-то ему не дадут помереть. Вся Стая на уши встанет. Вот посмотришь — ближе к вечеру перед больницей длиннющая очередь будет из желающих сдать для него кровь. — Он вздохнул: — да что там говорить. Я тоже буду стоять в этой очереди. У нас очень дружная Стая, хотя это, вроде, и незаметно. А вот когда приспичит…

Нора скептически скривилась, но душу опять кольнула зависть: — а ко мне-то ты чего прицепился? Кстати, откуда ты меня знаешь?

Парень удивлённо уставился на неё: — ты меня вообще не знаешь, что ли? — Она отрицательно мотнула головой. Он пояснил: — так я в горотдел не раз забегал. Мы с тобой там и встречались. Я же из Софьиной охраны. Она когда-то меня и ещё нескольких от смерти спасла. В смысле, от своего муженька, — он ухмыльнулся. — Мы были молодые, глупые, а Айку плевать: нарушил его запрет — всё, нарушителя убьёт и разбираться не будет. Ну вот, а Софья ему нас не отдала.

— Да знаю я, — наморщила Нора нос, — она мне сама рассказывала.

— Хм, — покачал головой парень, но больше ничего не сказал.

— А жена-то у Олега как вопила, — презрительно уронила девушка, — вот что значит — человек, никакой сдержанности. На всю площадь орала, голосина, как пароходный гудок!

Алексей нахмурился, сухо ответил: — хотел бы я, чтобы женщина любила меня также, как Аллочка Олега любит. Это она от отчаяния так кричала, к нему рвалась. Как можно её осуждать? За эти дни она сама не своя стала, одни глаза остались. Теперь вот немного успокоится и не отойдёт от него, пока он не поправится. — Он усмехнулся уголком рта: — да мы все завидуем Олегу! Повезло мужику — такую женщину встретил!

Нора ничего восхитительного в таком поведении не видела, но спорить с парнем не стала. Опять апатия охватила её. Какое ей дело до чужой любви? И такой же чужой трагедии? Она сама чужая здесь, в этой Стае.

Девушка медленно брела по аллее, не глядя по сторонам. А вот Алексей, чуть помявшись, нерешительно спросил: — ты меня извини, конечно, за бестактный вопрос, но почему ты до сих пор не сделала пластическую операцию? У меня сосед несколько лет назад в автомобильную аварию попадал — ужас, что было. Но он быстренько в Красноярске сделал пластику и теперь прямо красавчик, вот чесслово!

Нора горделиво выпрямила спину и возмущённо фыркнула: — тебе-то какое дело, ты, облезлая шкура?? — ей хотелось обидеть его, чтобы он ответил что-то грубое, обдал её презрительным насмешливым взглядом, но Алёшка засмеялся:

— прости, не моё дело, конечно, но ты мне сильно нравишься, вот я и полюбопытствовал. Не хочешь — не говори, конечно, — он пожал плечами, и она смягчилась:

— денег нет, вот почему! Ты знаешь, сколько такая операция стОит?

Он резко остановился и опять схватил её за руку, рывком развернув к себе лицом: — как — денег нет?? Тебе что, отказал Совет Стаи?? А Софья знает??

Нора выдернула руку и угрюмо сказала: — я не являюсь членом вашей Стаи. Я — одиночка!

— Ну ты и ду-у-у-ура, — протянул парень, ошарашенно глядя на неё. — И что это тебе даёт?

— Свободу от ваших правил! — вздёрнула она подбородок, стараясь, чтобы голос не дрогнул. Но Алексей уже отвернулся, устало пробормотал:

— ну да. А также свободу от всякой защиты и помощи.

Лукьянов позвонил через неделю: — спешу тебя обрадовать, Айк. Нейрохирург Васильченко готов приехать к вам и, при необходимости, прооперировать нашего героя. За вами транспорт и прочее.

Обрадованный Айк жестом остановил бурную перепалку, разгорающуюся у него в кабинете “Строймонтажа”, и все присутствующие затихли, прислушиваясь. Он придвинул к себе блокнот: — давай, Эдуард Андреич, диктуй: когда, откуда его забрать, какая машина нужна… Ещё что-то…

— Давай я тебе лучше его телефон дам. Ты или Карен ему позвоните и всё выясните. Кстати, Красноярское начальство подало документы на награждение Олега орденом Мужества, ты в курсе?

Айк угрюмо скривился: — нет, первый раз слышу. Ну, пусть, хоть как-то парня отметят.

— Только ты ему пока ничего не говори. Сам знаешь, как у нас: сказали и забыли.

— Не скажу. Телефон диктуй.

К вечеру позвонил радостный Карен: — Айк, мы с Васильченко договорились. Мне он показался отличным мужиком. Решили, какие лекарства нам надо приготовить. Но вот забрать его… знаешь, надо бы съездить в Красноярск, в краевую больницу. У него будет сложное оборудование, как я понимаю, какой-то микроскоп, ещё что-то. Ещё с ним приедет ассистент и хирургическая сестра. Он даже извинялся, что тащит с собой такую кучу народу, но говорит, что привык работать именно с этими людьми. Я от твоего имени пообещал, что всех устроим и все вопросы решим.

— Отлично! — Айк пересел на диван к Софье, которая читала сыновьям сказку, и включил громкую связь: — перезвони ему, Карен, и спроси, когда он и его люди будут готовы, мы пришлём машину.

— Хорошо. — Карен отключился, а вожак повернулся к внимательно слушающей разговор жене:

— Сонь, ты порешаешь, да?

Она кивнула: — конечно. Сейчас ещё позвоню Аллочке, расскажу. Бедный Олег, опять ему предстоит операция!

— Что поделаешь, — вздохнул муж, — сделаем всё, что сможем, чтобы поставить его на ноги. Но, честно говоря, Карен не надеется. Только ты Аллочке ничего не говори.

— Нет, конечно, — Софья печально кивнула, — завтра с утра займусь гостиницей и машиной.

Второй час Аллочка плакала на плече у подруги. Они обе сидели в коридоре, время от времени поглядывая на дверь операционной.

Когда Олега провозили мимо них на каталке, он улыбнулся и подмигнул жене, но у неё не было сил ответить ему улыбкой. Сердце сжималось от боли при виде его бледного осунувшегося лица, затаённой тоски в любимых зелёных глазах. Ещё вчера вечером он шутил над собой, вспоминал смешные случаи из своей жизни. Но Аллочка слишком хорошо знала его и понимала, что он пытается отвлечь её от тягостных мыслей. Она старалась не показывать ему свою жалость и отчаяние, улыбалась в ответ на шутки, рассказывала о проделках ребятишек, но вечером, уходя домой, не выдержала — разрыдалась. Плакала от души, навзрыд. Заливаясь слезами покрывала быстрыми торопливыми поцелуями бледные бескровные губы, потемневшие глаза, впалые щёки с отрастающей щетиной… Олег растерялся, обнимал её ослабевшими руками, сбивчиво бормотал: — ну что ты, родная, не плачь! Всё будет хорошо, я справлюсь, раз уж сразу не умер, — он грустно хохотнул, и она опомнилась, торопливо вытерла слёзы тыльной стороной ладони:

— я больше не буду, Олежек! И правда ведь: ты жив, а это самое главное!

— Иди, Радость моя, — он легонько подтолкнул её к двери, — тебя ждут дети. Увидимся завтра.

Она поцеловала его в последний раз и почти бегом выскочила из палаты, чтобы опять не расплакаться.

Дома её ждали Одинцовы — старшие, но плакать при них она не стала: последнее время Григорий Ефимович, стараясь, чтобы никто не заметил, морщась, потирал грудь с левой стороны. Елизавета Гавриловна исподтишка поглядывала на мужа, опасаясь за его сердце.

Зато ночью, обнимая подушку Олега, Аллочка наплакалась всласть. Она сдерживала рыдания, но свекровь всё равно услышала, тихо зашла в спальню, подала стакан с резко пахнущей валерьянкой. Принимая его, Аллочка пробормотала:

— разбудила я вас.

Елизавета Гавриловна усмехнулась в темноте: — мы же волки, Алла, слух у нас…сама знаешь.

— Спасибо, — та поставила стакан на тумбочку, вздохнула: — я постараюсь больше не реветь. Что уж теперь. Будем надеяться на лучшее.

— Будем, да, — эхом откликнулась пожилая женщина, — с тобой посидеть?

— Нет, что вы! Вам же завтра опять с детьми весь день воевать. Я с утра к Олегу уеду, Сонька обещала приехать пораньше.

— Спи, Аллочка, тебе тоже силы нужны. — Свекровь погладила её по волосам и тихо вышла из спальни. Алла и не заметила, как провалилась в беспокойный тяжёлый сон.

Несмотря на недовольство Карена, Софья с Аллочкой приехали утром и упрямо сели на кушетку у закрытых дверей Олеговой палаты. Главврач открыл было рот, собираясь отчитать женщин и выпроводить их из отделения, но встретился глазами с холодным стальным взглядом Софьи Гранецкой и, выругавшись вполголоса, не решился на это. Пара вожака запросто могла проигнорировать его распоряжение. Но надо отдать ей должное: она не лезла в палату, не задавала вопросов и удерживала от этого Одинцову.

Олега увезли в операционную, Карен с Германом скрылись за закрытыми дверьми, а бледные, измученные ожиданием и страхом женщины остались ждать.

Прошло три часа, и на кушетку рядом с ними осторожно присел подошедший Айк. Следом появился начальник горотдела полиции Пасечник. Женщины молча подвинулись, освобождая для них место.

Ещё через час двери операционной распахнулись. Аллочка вскочила на ноги. Прижимая к груди сжатые в кулаки руки и закусив губу, она проводила напряжённым взглядом каталку со спящим Олегом. Софья обняла её за плечи, силой усадила обратно:

— садись, Алка. К нему сейчас всё равно нельзя. Подождём, пока он проснётся.

У той опять глаза наполнились слезами: — какой же он бледный, господи! Только бы он поправился, только бы выкарабкался! Пусть не ходит, пусть в коляске — я его всё равно люблю!

Мужчины отвернулись, потому что ничем не могли помочь в её горе.

Спустя полчаса из операционной вышел Карен, кивнул им на двери своего кабинета. Вид у него был невесёлый, и Айк, внутренне похолодев, понял, что операция не улучшила состояние Олега.

Его догадка оказалась верной. Карен долго рассказывал им о выводах специалиста, о сложнейшей операции, о попытке нейрохирурга тончайшими, не видимыми невооружённым глазом скобками, соединить и закрепить надорванные пулей нервные окончания в спинном мозге.

Айк устало посмотрел на врача: — что дальше, Карен? Есть какая-то надежда?

Тот пожал плечами, пряча глаза: — Васильченко со своими людьми поживёт у нас дня два-три. Потом сделаем рентген и посмотрим, как пойдут дела. Пока он ничего определённого сказать не может. И да, Айк, нельзя ли их сейчас увезти в гостиницу? Они здорово вымотались, тяжёлая была операция.

Вожак вопросительно посмотрел на жену. Она нахмурилась, глядя на главврача: — а что такое? Их же привезли утром из гостиницы?

— Ну-у… я хотел подстраховаться… — Карен тоже выглядел усталым.

— Машина закреплена за ними на всё время, пока они находятся у нас. Потом их увезут в Красноярск, доставят и врачей, и медсестру к подъездам. Кстати, что с оплатой? — Софья вопросительно смотрела на главврача. Он махнул рукой:

— Владимир Константинович Васильченко сказал, что платить мы не будем, достаточно, что закупили дорогостоящие лекарства.

— Пожалуй, мы поедем, — Айк поднялся на ноги, вопросительно посмотрел на полицейского и жену: — вы со мной?

— Езжай, Сонь, — Аллочка повернулась к подруге, — я дождусь, когда Олежек проснётся. Может, мне разрешат ночью подежурить? — она устремила на врача умоляющий взгляд, и тот сдался:

— ладно, оставайтесь!