Радость моя, громкоголосая

Глава 14

— Зайди ко мне, Олег. — Начальник как-то смущённо отвёл глаза, и я насторожился. Перебирая в уме всякую текучку, я направился вслед за Пал Иванычем к нему в кабинет. Ничего серьёзного я припомнить не мог. Да и вид у него был какой-то… неначальственный. Недоумевая, я вошёл в комнату и остановился у дверей, вопросительно глядя на майора. Он кашлянул и буркнул, кивнув на стул: — садись, чего встал, как неродной!

Я молча сел, по-прежнему не сводя с того глаз. Он помялся, потом жалостно сказал:

— слушай, Олег, помоги, а? — Я чуть со стула не свалился, а он продолжал: — моя Дарья Нору на поединок вызвала, представляешь? — кивнув, я поёжился. Поединки волчиц представляют собой ужасное зрелище. Если волки всегда знают, чего они хотят добиться: лёгкой или серьёзной раны противника, в особых случаях — его гибели, то волчицы при поединках абсолютно теряют человеческий разум. Они, как будто, сатанеют и с такой яростью бросаются в бой, не задумываясь о собственной безопасности, что далеко не каждый взрослый волк решится на поединок с разъярённой волчицей.

— От меня-то вы что хотите, Пал Иваныч? Это же ваша жена! Я Дарью Семёновну и знаю-то плохо! Или вы хотите, чтобы я с Норой поговорил? Так она меня не послушает.

— Нет, не с Норой и не с Дарьей, — майор страдальчески поморщился, — ты же Софью хорошо знаешь. Да и твоя жена, вроде, её давняя подруга. Попроси, пожалуйста, Гранецкую, чтобы она на баб воздействовала, а? Убьёт же моя девку, как пить дать!

— Ну-у… может, не убьёт? — я с сомнением посмотрел на Иваныча. — Что случилось-то? Вы…это… переспали с Норой, что ли?

— Ну ты даёшь, Олег! Скажешь тоже — переспал! Хотя… — он сник и отвёл глаза, — девчонка вчера попросила её домой подвезти, ногу, говорит, подвернула. Ты ведь сам видишь, на каких каблуках она ходит. Ну, я её подвёз, помог из машины выйти, хотел до квартиры довести. Сказал, чтоб завтра на работу не ходила, а врача на дом вызвала, раз так всё плохо. Она за меня уцепилась, и мы потихоньку двинулись к подъезду….А из подъезда — моя выходит, представляешь!? Я прямо чуть на тротуар не сел! Руку Норы от своей отцепляю, а она хоть бы хны, улыбается. Дарья глазами сверкнула и мне по морде врезала. А потом о поединке объявила. На завтра назначила, на семь утра, у заброшенной заимки. Она, похоже, специально Нору у её дома ждала, а тут ещё я…

— Да-а… дела-а… Не знаю, Пал Иваныч, попробую, конечно. Но сами знаете, я ведь тоже, в некотором роде, уязвим. Не дай бог, Софья Аллочке скажет, что я за Нору просил! Всё, не жить мне тогда! Даже думать боюсь, что будет.

Пригорюнившись, мы молча посидели, думая каждый о своём. Потом я встал, сказал, усмехнувшись: — ладно, я попробую. Может, что и получится.

— Спасибо, Олег! — начальник с надеждой посмотрел на меня, — жалко девку, глупая она ещё. — На том и расстались.

Весь день я был, как на иголках. Ни о чём думать не мог, но звонить Софье…опасался. Сначала решил позвонить Айку, посоветоваться. Втайне я надеялся, что он сам поговорит с женой или даже вправит мозги Дарье, не впутывая Софью. Но он захохотал и вмешиваться категорически отказался: — ты что, Олег!? Софья мне и так время от времени напоминает, как Нора меня соблазнить пыталась. А ты хочешь, чтобы я за неё заступался! Да и вообще: она не член стаи, так что её судьба — не наша забота.

Пришлось мне звонить Софье. Она не смеялась, но как я и думал, сходу напомнила мне, что Нора — не член стаи, и им с Айком до неё дела нет. Я уныло согласился, что да, конечно, всё так, но Дарья её однозначно убьёт. Софья недовольно хмыкнула и нехотя, всё же, пообещала поговорить с супругой Пал Иваныча. Просить о том, чтобы она ничего не говорила Аллочке, я не посмел.

— Дарья Семёновна, это Гранецкая. Я бы хотела сегодня вечерком с вами встретиться. Жду вас на чашку чая у себя дома. — Софья положила трубку и задумалась. Нора ей не нравилась. Она вообще не любила нагловатых бесцеремонных людей. А уж когда она стала заигрывать с Айком, начисто игнорируя присутствие его жены… Софья усмехнулась. Может, оставить всё, как есть? Взрослая опытная волчица однозначно убьёт нахалку. Она поёжилась, грустно подумала, что вот и она уже не видит ничего особенного в том, что прервётся молодая жизнь. Неправильно это. Значит, придётся вмешаться.

Дарье Пасечник было тридцать восемь лет. Сибирская волчица, в человеческом облике — невысокая, плотная, круглолицая женщина, с уверенным взглядом серых глаз. Она пришла к Гранецким вечером, после работы.

Они расположились на кухне. К чаю хозяйка выложила на тарелку пирожные, поставила в вазочке конфеты. Дарья улыбнулась: — мои пирожные-то, Софья Михайловна! Я их испекла! — От неожиданности та замерла с чайником в руках:

— ваши?! Вы в кондитерской работаете, да?

— Ага, в “Таёжной сказке”. Вот эти, бисквитно-марципановые, вообще по моему рецепту сделаны. А вот эти, с грибочками, ребятишки очень любят.

Софья взяла с тарелки пирожное, украшенное двумя крошечными грибами-подосиновиками из крема, с красноватой шляпкой-печеньем: — надо же, я и не знала, что вы там работаете. У меня девчонки мимо этой кондитерской ни за что не пройдут, обязательно уговорят заглянуть. Интересная у вас работа, Дарья Семёновна. Вам, наверно, нравится?

Гостья улыбнулась, отчего на полных щеках появились ямочки: — нравится, вы правы. Только уж очень она тяжёлая. Под конец смены так устаём, что не чаем, как до дома добраться.

— Устаёте? Почему??

— Так, Софья Михайловна, мы ведь всё сами делаем. И не только пирожные на противни раскладываем, а ещё мешки с мукой, сахаром таскаем, коробки с маслом, орехами, да мало ли у нас тяжёлой работы!

— А грузчики? — Софья аж растерялась. — Вот никак не думала, что хозяйка кондитерской так вас эксплуатирует!

Женщина рассмеялась: — да мы привычные, Софья Михайловна! Грузчику-то платить надо. А так мы эти деньги между собой поделили. Да вы не расстраивайтесь больно-то. Хозяйка нам сколько раз предлагала мужика какого-нить нанять, а мы, повара то есть, отказываемся. Зато знаете, какие мы сильные! Нам никакие поединки не страшны! — она снова засмеялась и сунула в рот целую конфету.

Вечером, уложив детей, Софья пришла в гостиную к мужу, который с увлечением смотрел какой-то футбол, временами огорчённо вздыхая и кривясь.

Она села рядом с ним на диван и задумчиво сказала: — я часто слышу, как волки называют меня Матерью Стаи. Иногда в шутку, иногда всерьёз… Но я плохая мать, Айк. Сегодня мне хотелось отговорить Дарью от поединка с Норой, но не получилось. Она лишь пообещала не убивать её. Но Айк, — она вскинула на мужа расстроенный взгляд, — что значит — не убивать? А если девчонка будет искалечена? Ведь она молодая, красивая! Глупая, самонадеянная, да. Но не убивать же её за это?

Муж отвернулся от телевизора, привлёк её за плечи к себе, потёрся щекой о её макушку: — ты ничего с этим не сделаешь, Соня. Наша вторая ипостась… как бы тебе это объяснить…

Она резко отстранилась, гневно сказала: — не надо мне ничего объяснять, Айк, знаю я всё! Всю жизнь вы, в угоду своим зверям, убиваете друг друга! Кажется, вас это даже радует!

Он тяжело вздохнул, не желая спорить и ссориться и снова молча обнял жену. Она затихла на его груди, с горечью осознавая своё бессилие.

— Айк, я попросила Карена выслать завтра к старой заимке “Скорую”. И травматолога просила отправить.

— Это правильно, Соня. Это хорошо.

Этим утром я рано пришёл на службу. Проходя к себе, мимо кабинета начальника, увидел у него приотворённую дверь. Чуть помешкав, стукнул костяшками пальцев и вошёл, не дожидаясь приглашения. Майор сидел, облокотившись на стол и обхватив руками голову. Я кашлянул, привлекая внимание. Он поднял на меня покрасневшие глаза:

— это ты, Олег. Садись, чего встал.

Я сел, осторожно спросил: — я думал вы будете с женой…

— Дарья не разрешила мне с ней идти.

— А…как там дела-то, не знаете?

Он поморщился: — не знаю. У Дарьи телефон не отвечает. — Вздохнул: — что уж там, виноват я, конечно. Да ведь и не было ничего, Олег!

Я понимающе усмехнулся: — это нам “не было”, а женщины всё по-другому воспринимают, по своей знаю. У мужиков ведь как: пока не переспал — и измены нет. А у них взгляды, улыбки… Это я уж после понял, когда Софья как-то, между делом, мне мозги вправляла. Получилось, как всё у неё: прямолинейно и резко. Но я проникся и опять у жены прощения просил. Вот так-то, Пал Иваныч.

На столе начальника зазвонил телефон, и он шустро схватил трубку. Его голос дрогнул, когда он ответил. Я пересел поближе, напряжённо прислушиваясь к голосу Карена:

— Ну что, Павел Иванович, привёз Герман обеих женщин и прямо в хирургию. Одну сразу на стол, а вторую — в перевязочную.

— А…которую…на стол?? — майор, бледный, с выступившим на лбу пОтом, сжал в ладони карандаш. Тот хрупнул, ломаясь.

— Младшую на стол. А твою утащили в перевязочную, царапины зелёнкой мазать, — Карен хохотнул, а Пал Иваныч осел на стуле, на секунду облегчённо прикрыл глаза:

— как они обе??

— Да что там говорить! — я как будто воочию увидел, как огорчённо скривилось лицо нашего главврача и, по совместительству, одного из двух хирургов: — ну ладно мужики. Волки, дикие звери… Что с них возьмёшь! Но женщины! Ну волчицы, ладно, но ведь матери же! Я не понимаю, как может женщина с такой свирепостью калечить другую!

Я сочувствовал Карену. Нам крупно повезло, он был настоящий врач. Гуманист, умный, образованный, всего себя отдающий делу борьбы за жизнь своих пациентов. Он лечил всех, кто пострадал в поединках, при этом нещадно ругая их, проклиная их волчью суть и жажду крови. Он был ярым сторонником запрета этих схваток, часто выступал в школах, где бегал по классу перед замершими щенками и, потрясая кулаками над головой, обличал тех, кто уподобляясь диким родственникам, пускал в ход зубы и когти, доказывая свою правоту. Он и от вожака требовал поддержки, на что Айк благодушно ухмылялся и напоминал Карену о его собственной волчьей шкуре.

Пока я размышлял о нелёгкой жизни Карена, майор Пасечник положил трубку и хмуро сказал: — ну вот, Дарья своего добилась, искалечила девку.

Я похолодел, вопросительно глядя на него.

— Карен сказал, что у девчонки повреждён левый глаз и левая половина лица…, - он сглотнул тугой комок и отвернулся.

— А Дарья Семёновна…?

— Дашка, вроде, легко отделалась. Покусана, конечно, шерсти клок на боку выдран, но никаких серьёзных повреждений, Карен сказал. А вот Нора, он боится, без глаза останется. Он говорит, прямо видно, как Дарья лапой с выпущенными когтями девчонке по щеке рванула.

Мы помолчали, с жалостью представляя обезображенное лицо девушки. Майор сокрушённо покачал головой: — Ах Дарья, Дарья…, ну зачем же так? Ведь всю жизнь Норе исковеркала. Ты вот что, Олег: сходи, пожалуйста, навести её, а? У неё ведь никого нет. Даже родственников никаких не имеется.

— Да вы что, Пал Иваныч!? Хотите меня с женой развести!? Да ни за что на свете! Сами идите. Ведь это из-за вас Дарья её так… отделала!

Начальник опять понурился: — не могу я. Дарья и так на меня злится. Представляешь, если я не только к ней приду, но и к Норе загляну? Нет, не могу.

— Ну, смотрите. А я тоже рисковать своей семейной жизнью не хочу. — С этими словами я поднялся со стула и вышел, прикрыв за собой дверь.

Софья Гранецкая тихо вошла в одноместную палату. Увидев её, лежащая на кровати Нора с головой, забинтованной так, что виднелся лишь один глаз, нос и рот, с трудом отвернула лицо к стене. Женщина невозмутимо села на стул у кровати, вздохнула: — я-то чем перед тобой провинилась, скажи? — Девушка молчала, а Софья, не торопясь, стала рассказывать о Междуреченске и его жителях — людях и нелюдях, о прошлом — тяжёлом и кровопролитном, о надеждах стаи на светлое будущее, о строящейся птицефабрике и сложных отношениях с людьми из Демидова и Малой Ветлуги…О том, что каждое существо, живущее в окружении себе подобных, обязано считаться с этим окружением и только в этом случае оно имеет право требовать доброго к себе отношения.

Нора молчала, ни звуком, ни движением не показывая, что слышит посетительницу. Через час Софья встала: — сейчас ты не хочешь со мной разговаривать, Нора. Но подумай, пожалуйста, над моими словами. Ни вожак, ни я, ни кто-либо в стае не желаем тебе зла. Даже Дарья… Ты знаешь, что по волчьим законам она была вправе лишить тебя жизни, но не сделала этого.

Вечером, за ужином, Софья рассказала мужу о Норе. Он скептически хмыкал, качал головой, но слушал.

— Понимаешь, Айк, мы не можем предоставить девчонку самой себе. После я зашла к Карену: перспективы-то у неё не радужные. Он сказал, что шрам будет ужасным, пройдёт через левый глаз, щёку, даже бровь будет задета. Представляешь, каким кошмаром это будет для неё! Мне жалко её, Айк.

Он потянулся за её рукой, ласково поцеловал ладошку. Улыбаясь, сказал: — я люблю тебя, Сонюшка, золотое твоё сердечко. Вот ведь, пожалела глупую злую волчицу. Она даже не в стае!

Та, нахмурившись, выдернула руку из его ладони, недовольно ответила: — глупая, да, согласна. Но не злая! И, Айк, она же молоденькая, ей всего двадцать лет! Карен сказал, что у неё даже никаких родственников нет, никто не приедет поддержать, утешить.

— А-а-ах…, - муж зевнул, — в постель пойдём? Я весь день мечтал пораньше сегодня лечь.

Софья надулась: — кто про что, а вшивый — про баню. Айк, мне твой совет нужен, а у тебя все мысли о постели!

Он сгрёб её со стула, прижал к себе. Жена только пискнуть успела. Пробормотал между поцелуями: — ну какой совет я могу тебе дать? Всё равно по-своему сделаешь.