Глава 50

Стена, к которой пришли спутники Стража, следуя за своей более чем странной, проводницей, располагалась в самой дальней части Боннамара, сливаясь со скальной грядой, за которой, как им казалось раньше, ничего не было. Впрочем, они уже имели возможность убедиться в способности тварей умело прятаться, когда, по пути сюда, по указке Геспид, подожгли с виду не примечательную жижу из густой скверны, что преграждала выход из города дальше, на Тропы. Даже несмотря на предупреждение гномки, вид выскакивавших прямо из пламени визжащих порождений тьмы, порождал страх и омерзение. С трудом им удалось расправиться с этой засадой, впрочем, расставленной на них очень ловко. Не будь они предупреждены заранее, так или иначе, но, отправившись в путь, угодили бы прямо в нее.

— Хозяева вырыли яму, — окинув равнодушным взглядом догоравшие разбросанные големом останки порождений тьмы, бросила Геспит. — Натаскали жижи… скверны. Мне сказали: пришлые не знают — увязнут. Будет много мяса… свежего мяса. Только длинноногий… с круглыми ушами. Должен остаться жив. Он — для матки. Земная красота… его съест, — гномка вздохнула, махнув рукой. — Торопиться вам нужно. Начали уже с ней. Разум оставит ее… скоро.

Торопиться пришлось недалеко. Геспит подошла к самой стене и, пошарив за ней, с усилием отогнула несколько толстых жилистых мясных наростов, открывая узкий проход в глубокую нору. Однако, по мере того, как они протискивались во тьму вслед за гномкой, сбивая со стен мясные побеги, и перемазываясь в скверне с головы до скользивших в жиже ног, проход делался все шире, перерастая в пещеру. Здесь уже было так жарко, словно в непосредственной близости протекали раскаленные соки земли. Само дыхание под закрытыми шлемами обжигало, как испарения плавильных печей, и лишь мысль о том, что нагревшийся металл защищает от заразы, бывшей здесь везде, удерживала воинов от того, чтобы сорвать его с головы.

Издали, все приближаясь, доносились утробные взревы, шлепки чего-то большого и тяжелого по жидкой скверне, громкое бурчание и похожие мокрые звуки. Иногда сквозь них прорывались как будто бы голоса, или, быть может, даже приглушенные вскрики. Но последнее могло и показаться. В непрестанно доносившихся влажных бормотании, чмоках, всхлюпах и гулких стонах было непросто различить иные звуки и, в особенности, речь.

Меж тем, добравшись до края пещеры, оканчивавшегося переходом в другую, куда более темную, Геспит сделала им знак остановиться. С проворством, которое трудно было бы предположить в ее неуклюжем обрюзгшем теле, гномка в мгновение ока оказалась у входа и, заглянув куда-то во тьму, приглашающе мотнула головой.

— Идите. Справитесь. Только… не подходите к… Ларин. Не любит… чужих… плеваться… будет.

Кусланд первым шагнул в пышущий жаром и теплыми испарениями проход. После того, что уже довелось увидеть, казалось, удивиться ему было бы непросто. Однако увиденное в едва разбавленном полумраке новой пещеры на несколько мгновений заставило его замереть в оцепенении от ужаса и омерзения.

Скверна, разросшаяся и застарелая, была здесь уже везде — стены и пол пещеры полностью скрывались под ней, топорщась надоевшими мясными цветами и целыми коконами, из которых стекала и отваливалась цельными кусками невообразимая желеобразная дрянь. Царившие здесь духота и вонь, казалось, могли сгноить любые внутренности. Однако не это поразило застывшего Командора.

Большую часть пещеры занимало громадное, непонятное существо, что могло бы выбраться из его самых жутких кошмаров. Огромное кольчатое тело, несколько отливавших гноем и слизью, до неимоверности раздутых брюх и подрагивавшие в жиже щупальца — все это придавало твари сходство с исполинской гусеницей, если бы не ее самый верх, венчавшийся торсом, что был отдаленно схож с женским. На теле чудища тряслись два ряда огромных, сочившихся скверной сосцов, уже явно указывавших на то, что что-то женское в нем все же имелось. Существо вяло шевелилось и взгуркивало. Внимания на вошедших оно не обратило вовсе, будто бы будучи полностью поглощенным собой.

Несколько мгновений Страж был настолько занят созерцанием твари, что не сразу понял, что в пещере был кто-то еще. Лишь несколькими мгновениями позже, обернувшись на раздавшийся откуда-то сбоку полузадушенный стон и звуки борьбы, сумел разглядеть в стороне то, что было не частью чудовища.

Среди зарослей скверны, вросшая в нее руками и ногами, на коленях стояла Морриган. Хотя стояла — сказать было бы неправильно. Молодая ведьма беспрерывно корчилась, пытаясь высвободиться из лап или хотя бы отвернуться от обступивших ее порождений тьмы. Крепко ухватив за пропитанные слизью мокрые волосы, рослый гарлок не давал девушке опустить лица, притиснув одним боком к себе и пытясь помешать вырываться. Другой топтался рядом, разжимая пальцами ее израненный рот и пытаясь наклониться к ней, чему Морриган отчаянно пыталась противиться. Где-то в темноте копошился третий, что-то делая между разведенных бедер пленницы. Сознание Кусланда еще выхватывало раздутый, точно она уже носила дитя, грузно провисший живот ведьмы, в то время как его тело уже в несколько прыжков преодолело расстояние, отделявшее от мучителей. Никто из тварей не был вооружен, потому, к моменту, когда, вслед за Стражем, в пещеру пробрались его спутники, все было кончено. Эдукан придержал эльфа, дернувшегося было помогать Кусланду, который, стоя по колено в жидкой мерзости, вырезал полубессознательную Морриган из цепких мясных захватов и отрицательно мотнул головой.

— Слишком много скверны.

Айан подхватил ведьму на руки, но та из последних сил оттолкнула его. Упав на колени, Морриган сунула пальцы в рот, и ее вырвало той же мясной мерзостью, что была вокруг. Не глядя, она приняла от Кусланда флягу и, давясь, стала жадно глотать бывшую в ней воду. Потом заставила себя вырвать еще и еще. Айану смутно припомнилось похожее — когда он и Алистер так же спасли из плена Дайлена Амелла. С трудом Страж и все-таки подоспевший Зевран смогли заставить трясшуюся и кацавшую зубами Морриган подняться. Переглянувшись с эльфом, Кусланд отрицательно покачал головой.

— Никаких следов скверны. Ничего. Не знаю, как такое могло получиться, но… она не заражена.

Они дернулись на звук. Лежавшее в пещере чудовище заволновалось. Гуркая и хлюпая чаще обычного, оно дрожало и перекатывало свое раздутое тулово, поводя в сторону короткими жирными руками и вскидывая морду. Нижняя самая толстая его часть напряглась, высвечиваясь жилами. Чудище волновалось все сильнее, взревывая и мотая башкой. Щеки-брыла тряслись, из безгубого рта летела пена вперемешку с тягучей слюной.

— Что это? — одними губами переспросил Зевран, глядя на тварь во все глаза. — Как…

Он не договорил. Огромное, бурчавшее брюхом порождение тьмы напряглось. По его тулову словно пробежали волны. С хриплым ревом оно стало исторгать из себя огромные куски густого дерьма, делая омерзительную вонь пещеры еще гаже. От натуги морда твари сделалась лиловой. Воины отряда, безумная Геспит, и даже Морриган замерли, в безмолвии созерцая испражнение чудища, надутые бока которого опадали по мере того, как в едва проглядывавшейся тьме пещеры появлялись все больше продолговатых затянутых мокрой пленкой из скверны кусков. Наконец, чудище выдавило из себя последнее, и, утомленное, замерло, свесив руки и тяжело и часто дыша. Его жирный верх и заметно уменьшившееся тулово были мокрее обычного, исходя стремительно выступавшей, блестящей жижей.

— Чтоб меня… мне… великие предки!

Впервые в жизни не сумев выругаться так, как того требовало его естество, Огрен в растерянности тискал секиру. Зевран с силой закрыл глаза, заставив себя моргнуть. Несмотря на то, что лица их были скрыты под наличниками шлемов, коссит, бывший хартиец и гномий принц казались не менее изумленными увиденным. Их изумление усилилось, когда исторгнутые куски дерьма начали понемногу шевелиться, взрывая изнутри затягивавшую их пленку…

— Это генлоки! — очнувшийся Дюран покрепче перехватил рукоять топора. — Гниль пещерная, так вот, как делаются эти твари!

Выползавшие из обвисавшей лохмотьями пленочной мерзости порождения тьмы казались еще бестолковее и тупее, чем являли себя без Зова архидемона. Но телесный вид был таким, какими привыкли их видеть люди — разве что без доспехов. Твари бесцельно копошились, неосознанно пытясь ползти к своей чудовищной матери. По-видимому, те зачатки разума, что даровал им Зов, еще не успели пробудиться в них.

Всеобщее оцепенение длилось недолго. Первой очнулась Морриган. Желтые, уже осмысленные глаза ведьмы, сверкнули. Стряхнув пальцы Зеврана, она шагнула вперед и вскинула руки. Между ее ладоней, уплотняясь и рассеивая все набиравшую силу, сплетались нити жаркого пламени. Огонь в руках ведьмы рос, полыхаая уже ярче большого костра, и бросая уродливые тени на стены и высокий потолок пещеры. Когда казалось, что пламя было готово поглотить всю ее фигуру, Морриган размахнулась, и швырнула полыхавший сгусток в копошившихся порождений тьмы…

Морриган открыла глаза. В первые мгновения ей показалось, что она досматривает успевший измучить старый сон — о том, что Кусланд пришел и спас ее. Всякий раз, когда она выныривала из глубин небытия, ей снилось одно и то же — лицо Кусланда, его меч и трупы тварей у их ног. Вот и теперь измученному рассудку ведьмы привиделось — на грудь и руки больше не давили путы из чьих-то жил, раздутое чрево не оттягивала насильно вталкиваемая рвотная жижа, а низ не тянуло тупой надсадной болью. Морриган вновь зажмурилась, а потом резко подняла голову.

Она лежала на полуистлевшем тюфяке, накрытая чьим-то плащом. Большая комната с высокими потолками, выстроенная, без сомнений, гномами, освещалась от сложенного в ее центре очага, над которым висел знакомый котелок. Возле костра, уткнувшись лбом в колени так, что его светлые волосы скрывали лицо, сидел Зевран. В руке у него подрагивала длинная ложка. Чуть поодаль, поджав ноги, друг напротив друга сидели гномы и втроем резались в карты.

Кусланд и Стен тоже сидели рядом. Коссит натягивал ремень из сбруи бронто, а Страж пытался штопать его толстой иглой с продетыми в ее ушко сушеными нагьими жилами. Сам бронто грузно шевелился в другом углу, время от времени наполняя комнату сопением или грумканьем. В самом воздухе же ощущался запах гари, который натягивало как будто из незабранного дверью проема.

— Очнулась… земная красота.

Раздавшийся совсем рядом знакомый хрипловатый шепот заставил Морриган вскинуться. Геспит сидела почти у ее изголовья. Полубезумная гномка выглядела не в пример лучше, чем при первой встрече с ведьмой. Длинная рубашка Кусланда скрывала ее обезображенное тело, вымытые, насколько это было возможно, лицо и руки вкупе с забранными в хвост расчесанными волосами, внезапно заставляли подумать о ее возрасте — поэтесса едва ли была старше самой Морриган. Должно быть, даже разум ее, при отсутствии рядом тварей и постоянном соприкосновении с другими разумными, просветлел, насколько это вообще было возможно.

Зевран обернулся. На его усталом лице появилась улыбка. Убедившись, что ведьма действительно пришла в себя, Кусланд бросил упряжь Стену. Подойдя к Морриган, прижимавшей к груди плащ, он присел рядом и, убрав волосы, коснулся ее лба.

— Ты действительно здорова, — чувствуя на себе взгляды, он, в свою очередь, пытливо взглянул в лицо сузившей глаза ведьмы. — Геспит говорит — тебя кормили скверной, чтобы… чтобы заставить тебя измениться. Даже коснувшись скверны, можно заразиться ею. Как так вышло, что ты… это магия?

Некоторое время Морриган продолжала смотреть, с возраставшим раздражением ощущая взгляды мужчин уже на себе. Потом, понимая, что Страж не отстанет, досадливо дернула головой и, приподняв волосы, показала маленькое кольцо серьги в верхней части уха. Серьга эта была украшена крохотными камнями разных цветов, расположенных причудливым, едва видным узором.

— То мать моя дала, — опуская руку, просипела магиня, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно. — Сказала — со Стражем ты идешь. Где Стражи — там и скверна. Должна быть у тебя защита. И все. Не ведаю я больше того, что рассказала вам.

По лицу Айана не было видно — поверил он, или испытывал сомнения. Но больше не сказал ничего, оставив ее в покое и выпрямляясь. Было похоже, что, несмотря на происходящее, мысли Стража блуждали где-то далеко, и ход их вовсе не был никак связан ни с Морриган, ни, даже, с новым способом защиты от скверны, который он вот-вот мог открыть. Во всяком случае, пока его интерес казался полностью удовлетворенным. Однако, в комнате он был не один.

— Мне, вапщет, другое интересно, — Броска в свою очередь хмыкнул, прижимая карты к груди. — Давно уж думаю. Ежели твари всех баб, которых ловят, обращают в таких вот чудищ, отчего ж вот эта, — он кивнул в сторону поводившей головой Геспит. — Осталась, как была? Чеж она рядом с той, которую спалили, новых генлоков не делала?

На некоторое время повисла тишина. Ее нарушил эльф. С силой проведя тыльной стороной ладони по лбу и щеке, он стер с лица улыбку, возвращая на него выражение крайней усталости и равнодушия.

— Она бесплодна, — Зевран отвернулся к котлу, игнорируя отвисшие в изумлении бороды гномов. — Это единственное объяснение. Я, во всяком случае, другого не вижу.

Геспит посмотрела на Броску. Толстые темные губы дернулись то ли в ухмылке, то ли просто в судороге.

— Длинноногий… красивый, остроухий прав, — она глубоко вздохнула, выдыхая воздух на Морриган, которая, кутаясь в плащ, с брезгливым видом отодвиулась к краю ложа. — Они пытались… пытались обратить много… долго. Боль… много боли. Очень много. Растянули чрево, растянули… все. Но детенышей не было. И превращения не случилось. Геспит стала не нужна. Ни им не нужна. Ни Бранке…

— Стой, погодь, — по-видимому, разговор между спутниками Стража и безумной женщиной случился только теперь. Должно быть, ранее было не до того. — Погодь, — Огрен бросил свои карты, поднимаясь. — Ты, мохоедка… поэтесса, чтоб тебя. Говори теперь, куда подевалась моя лапушка! Где, мать ее, Бранка?

Загрузка...