Пути Стражей (СИ)

Глава 34

Поместье, о котором говорил Монфор, показалось впереди, едва только тяжело переступавший под тяжестью двух седоков конь Амелла вынес их из леса. Всю дорогу, должно быть, зашибившийся больше, чем он счел нужным это показать, знатный орлесианец просидел молча, прислонившись к спине Дайлена и лишь коротко постанывая, когда лошадь оступалась или делала иное резкое движение. Чувствуя затылком дыхание де Монфора, а животом и плечами — его руки, которыми тот цеплялся за ферелденца, дабы не упасть, Амелл внутренне томился. Его не оставляло ощущение, что на самом деле могущественный вельможа вовсе не простил ему своего падения, и каждая кочка добавляла монет в копилку счета, который он собирался предъявить Дайлену, как только в его распоряжении вновь будет хотя бы один стражник. Однако, сбросить орлесианца в снег и, завернув коня, убраться как можно дальше по Имперскому тракту, ему не позволяла совесть. К тому же, просчитать последствия подобного поступка было бы сложно, в особенности, когда тот все же добрался бы до своего дома и отправил за ферелденцем погоню.

Меж тем замок, с выкопанным вокруг ныне замерзшим рвом, многочисленными постройками, дополнявшими основное строение, надвинулся почти вплотную. Вычурный орлесианский стиль ощущался повсюду — от выложенных разноцветным камнем стен до вечнозеленых деревьев и кустов, которым искусные руки садовника придавали самые разнообразные формы. Все в поместье Монфоров словно кричало о богатстве и по-орлесиански изысканном вкусе его владельца.

Каменная дорога привела их к высоким воротам, у которых несли стражу не менее двух десятков воинов, одетых в шлемы, словно маской повторявшие контуры лица. Дайлен натянул поводья, однако, подчиняясь взмаху руки хозяина, стражи отступили, так же молча, как дожидались приближения несшего двух наездников коня. Миновав сад сразу за воротами, что показался Амеллу настоящим дивом творения человеческих рук, орлесианец и его гость въехали во вторые ворота, ведущие во внутренний двор. Несмотря на то, что вокруг царила зима, и за пределами поместья лежал снег, двор был чисто выметен, сверкая в свете факелов блестящим мрамором, и являя восхищенному взору ферелденца изящные белые статуи и выстриженные в форме женских фигур вечнозеленые кусты. Большие окна внутреннего дома были ярко освещены, точно внутри горело не менее нескольких сотен свечей.

Однако, как ни велик был интерес Дайлена, долго рассматривать внутренне убранство роскошного орлесианского двора ему не дали. Набежавшие слуги помогли бережно ссадить пострадавшего хозяина на землю. Коня у Амелла забрали, уводя его куда-то в сторону. По знаку орлесианца, Страж проследовал за опиравшимся на плечи слуг Монфором до самых дверей поместья. Уже оказавшись внутри, хозяин соизволил заметить, наконец, ферелденского гостя, который не знал, куда себя девать.

— Несмотря на обстоятельства нашей встречи, я рад приветствовать тебя… вас в моем скромном жилище, месье. Пока вы здесь, считайте мой дом своим домом. Я был бы отвратительным хозяином, не предложи я вам, своему… спасителю провести ночь под крышей моего дома, — Монфор кивнул в сторону одного из слуг, которому пока не было дела вокруг драгоценного тела хозяина. — Доминик, проводи в комнату для гостей месье…

— Амелл, — правильно истолковав повисшую паузу, ферелденский гость вновь поклонился. — Дайлен Амелл, к вашим услугам.

Де Монфор замер. На несколько мгновений его обращенные к Амеллу глаза расширились, словно орлесианский лорд увидел либо привидение, либо, что точнее, помойного жука в миске с собственным суфле, куда только что намеревался сунуть ложку. Дайлен молчал, не понимая, во что его угораздило влипнуть на этот раз, и делал единственное, что мог в той ситуации — ожидал продолжения. Однако хозяин дома овладел собой так быстро, что заставил Стража засомневаться, действительно ли он видел странное выражение, появившееся на лице де Монфора при звуках его имени, или все же показалось.

— Доминик, проводи в комнату для гостей месье Амелла, — наконец, безразлично повторил де Монфор, и, едва двинув подбородком, кивнул Дайлену. — Сегодня мы с вами уже не увидимся. Не стесняйтесь требовать у слуг все, что сочтете необходимым. Как я уже сказал, чувствуйте себя гостем и позвольте пожелать вам доброй ночи, месье Амелл.

Он удалился. Все еще недоумевая, Дайлен отправился вслед за слугой. Миновав несколько коридоров, убранство которых поражало своей роскошью никогда не видевшего ничего подобного в Ферелдене Амелла, и поднявшись по четырем лестницам, орлесианец Доминик привел гостя в комнату, большую и не менее роскошную, чем все виденные им до этого помещения. Пораженный видом лепнины на высоких потолках, великолепных ковров, прекрасной мебели и вездесущей позолоты, Дайлен не сразу вспомнил о собственных нуждах. Но вспомнив, решил в полной степени воспользоваться непонятно великодушным приглашением де Монфора, и потребовал горячую воду и горячий ужин. Получив и то, и другое, и отдав им должное, Страж забрался, наконец, в вожделенную постель и, вопреки своим тревожным ожиданиям, почти сразу же уснул.

Следующий день ожидаемо не задался с самого начала. Поднявшийся рано Амелл обнаружил за окном метель, сродни той, что едва не погубила его в Морозных горах. Метель, видимо, началась ночью, и прекращаться скоро не собиралась. О том, чтобы ехать тотчас же, не было и речи. Одевшись в оставленную у изголовья чистую одежду, Страж поспешил выйти, и в дверях столкнулся с заносившим новый поднос со снедью вчерашним слугой. От прислужника Дайлен узнал, что де Монфор все еще не здоров, но по-прежнему склонен оказывать своему гостю лучшее гостеприимство из того, что только может предложить орлесианец. Он так же почел бы за честь видеть гостя сегодня за ужином в гостиной.

Несмотря на видимые знаки расположения, что оказывались ему, как благородному гостю, пусть и ферелденцу, Дайлен чувствовал себя в доме де Монфора все более неуютно. Слуги были почтительны, комната, в которой его поселили — роскошной, постель — мягкой, а пища, равной которой ему ранее не доводилось пробовать, не содержала яда. Однако, Дайлен не мог забыть того взгляда, который бросил на него орлесианский вельможа, услышав его имя. Взгляд этот был пораженным и — в том не было сомнений — крайне недоброжелательным. Но Дайлен мог поклясться, что до того ни разу не встречался с Сирилом де Монфором. Значит, недоброжелательность орлесианца, в чем бы они ни заключалась, никак не могла быть связана с бывшим магом. Тогда с чем? С его вторым именем? Или ему, все же, показалось? Хозяин поместья мог быть зол просто потому что по милости своего ферелденского гостя упал с коня. В таком случае, волноваться не стоило. Желай Монфор ему зла, Дайлен бы теперь сидел не в удобном кресле за накрытым столом, а, в лучшем случае, на цепи в каком-нибудь подвале.

Почувствовав, что начинает строить уже вовсе нелепые предположения, Дайлен решил, что ему не помешало бы пройтись, тем более что, кроме слуги, который приносил завтрак, за целое утро к нему больше никто не приходил, и не было похоже, чтобы приходить собирался. Выглянув за дверь, он обнаружил двух стражников в традиционно закрытых шлемах, напрочь скрывавших их лица. Однако на его появление они не отреагировали никак, вовсе не препятствуя ему покинуть комнату, чем пробудили в Дайлене еще большее недоумение. Оставив стражу сторожить пустую комнату, он, сперва осторожно, потом свободнее, прошелся до конца коридора, ведущего к лестнице. Облокотившись о перила, он взглянул вниз, на что-то вносивших через приемную залу слуг, потом поднял глаза кверху, и крупно вздрогнул. Прямо напротив него этажом выше с ногами на перилах сидел некто. Быть может, даже женщина, этого Амелл так и не понял. Некто был одет странно пестро, как ярмарочный паяц, но одежда его была из дорогой материи и прилегала к телу плотно, точно кожаный доспех. Лицо по орлесианскому обычаю скрывалось за маской, голова — была покрыта капюшоном. Сидевший чуть сместился, и Дайлен понял, что костюм его был не столь шутовским, как казался ранее. От игры света по многочисленным извилистым цветовым пятнам одеяния, загадочный некто словно сливался с яркой и роскошной обстановкой дома орлесианского вельможи, и захоти он, мог бы оставаться незамеченным.

Но в том-то и дело, что, было похоже, этот некто явно желал показаться на глаза, и показаться именно ферелденскому гостю. Убедившись, что его увидели, он оттолкнулся пятками, и, совершив головокружительный прыжок, мягко и почти без звука приземлился на пол рядом с Амеллом, однако, не задев ни ворсинки на одежде последнего. Дождавшись, чтобы гость ожидаемо отпрянул от неожиданности, пестро одетый некто, чуть покачивая бедрами, отошел к угловой части перил и, опершись о них задом, замер, не отводя пристального взгляда от фигуры ферелденца.

Сумев сохранить лицо, Дайлен развернулся и, оттягивая ошейник, внешне спокойным шагом вернулся в свою комнату. Стражники по-прежнему торчали перед дверьми, глядя перед собой. По невидимым за масками лицам трудно было о чем-то судить, с тем же успехом орлесианцы могли и спать на посту. Только притворив дверь, и прислонившись к ней спиной, Амелл позволил себе на несколько мгновений прикрыть горевшие пронзительным белым цветом глаза, пережидая сковавший его испуг. Первой мыслью, пробравшейся в оцепеневший рассудок, сделалось предположение о безумии обитателей поместья. И лишь несколькими мгновениями спустя Дайлен понял — хозяин дома хотел, чтобы гость видел — за ним следят. Следят в открытую и постоянно. Вот зачем это было нужно де Монфору — Амелл придумать уже не смог. Но желание гулять пропало. Оставшееся время до вечера Дайлен провел, тоскуя и вознося молитвы Создателю о том, чтобы бушевавшая весь день метель утихла, и он мог уехать утром, как можно раньше. И, похоже, многократно повторяемые, его молитвы были услышаны. К тому моменту, как за измаявшимся гостем зашел слуга, чтобы сопроводить его к накрытому в гостиной обещанному ужину в обществе хозяина поместья, ветер утих, и только по-прежнему густо валивший снег мешал в полной мере предаться надеждам на скорейший отъезд.

Против ожиданий Дайлена, его провели не в огромную просторную обеденную залу, уже виденную им накануне, а в небольшую комнату, больше походившую на библиотеку, из-за множества стеклянных шкафов с книгами, стоявшими вдоль стен, и перемежавшимися с расставленными тут же небольшими гипсовыми статуями, изображавшими обнаженных людей и впечатляющих размеров цветочными горшками. Сирил де Монфор сидел с одного края недлинного резного стола, уставленного поразительными, на неискушенный взгляд Амелла, яствами. По мнению гостя, орлесианец был разодет, как на праздник, однако судить об этом для не привыкшего к чужому укладу жизни ферелденца было сложно. При появлении гостя, Монфор приветствовал его с настораживавшей сердечностью. Несмотря ни на что, Дайлен внутренним чутьем осознавал, что чем-то сильно раздражает знатного вельможу, однако в чем была причина этого, постичь не мог. Ровно и почему, несмотря на недоброжелательство, тот продолжал оказывать гостеприимство. Должно быть, дело было в особых хитросплетениях орлесианского этикета. А может, в чем-то ином. Отчаявшись понять, что происходит, Амелл решил просто утроить осторожность, и действовать по обстоятельствам. А пока обстоятельства состояли в том, чтобы отужинать с внешне радушным хозяином этого дома.

Дайлен уселся напротив лорда, и, припоминая давно позабытые правила этикета, что когда-то бегло изучал в Круге наряду с историей Тедаса, неуверенно взялся за нужную вилку — одну из трех, лежавших перед ним. Впрочем, отправив в рот первое, что осмелился положить себе на тарелку, Дайлен едва не забыл обо всем на свете — орлесианские вельможи явно знали толк в яствах и хорошо поесть любили. На фоне того, что довелось уже отведать в таких высоких гостях, жидкие супы, что подавали в Круге, грубые похлебки, которыми кормил Алистер, единственный, кто хоть как-то умел готовить в отряде, и даже жареное мясо из кухонь Эамона — все это показалось блаженствующему Дайлену только подготовкой к тому, что довелось вкусить теперь.

Некоторое время де Монфор, подобно гостю, отдавал должное искусству своего повара. Единственными звуками в комнате был перестук вилок по тарелкам, да неслышные шаги прислужника, временами что-то менявшего на столе, и подливавшего вино в кубок хозяина. Дайлен, несмотря на томящее желание, от вина отказывался, вежливо, но непреклонно, едва пригубляя то, что уже плескалось в его собственном кубке. За всю его жизнь пить хмельного почти не приходилось, и в особенности не приходилось этого делать с тех пор, как явившиеся сны из Тени сделали его магом. Захмелевший маг мог натворить много непоправимого, это понимал каждый, и более всего — понимали это сами маги. Потому трезво оценивавший свои силы Амелл разумел, что с непривычки опьянеет быстро, а допустить этого он не мог. Хотя и догадывался, что такого вина, как за этим столом, ему вряд ли доведется испробовать когда-либо еще.

— Как вам мой дом, месье Амелл? — нарушил, наконец, молчание де Монфор, что-то откусывая с вилки. В обстановке богатого поместья, не зависящий от помощи незнакомца и, по-видимому, больше не испытывавший боли, орлесианец сделался куда увереннее в движениях, и одновременно, манернее. — Надеюсь, вам пришлось по вкусу мое гостеприимство?

Дайлен поднял глаза и с трудом выдержал взгляд белесых глаз виверна.

— Благодарю вас, — стараясь изъясняться как можно изысканнее, отозвался он, внешне оставаясь спокойным. Тем более что и особого повода для беспокойства пока не было. — Ваша светлость оказали мне прием, которого я не достоин. Я уже упоминал при вашей светлости, что, хотя происхожу из благородных, семья моя не носит титулов, и состоит на службе у сюзерена.

Де Монфор приподнял тонкую бровь.

— Разве вы не происходите из знатных кирквольских Амеллов, которые были вхожи в лучшие аристократические дома Орлея и Вольной Марки? — он дернул узким плечом. — Не думал я, что в Тедасе есть другое такое благородное семейство, носящее имя Амелл. В свое время моя бабка, да примет ее Создатель, тесно с ними дружила. Но, как я могу услышать по вашему говору, вы из Ферелдена, не так ли, месье?

Дайлен смущенно кашлянул.

— Мне мало что об этом известно, ваша светлость. Родители мои, да упокоит их Создатель в своих чертогах, мало рассказывали мне о нашей семье. Единственное, что я помню — мой дед, Андреа Амелл, действительно происходил из какого-то знатного семейства Вольной Марки. Быть может, даже из Киркволла. Но он… из-за чего-то сильно поссорился со всей семьей и самовольно бежал в Ферелден, где поступил на службу к батюшке нынешнего эрла Редклифа, сэру Геррину. Это все, что знал о нем отец, так как, подобно моему отцу, дед умер молодым, сорвавшись с крепостной стены замка по недосмотру строителей, плохо укрепивших ее зубцы. Мой отец некоторое время прослужил в замке простым стражником, однако, ввиду благородного происхождения и доблести, эрл Эамон, да благословит его Андрасте, сделал его капитаном своего гарнизона. Теперь его светлости эрлу Геррину служу я. Это все, что мне известно о моей семье.

Сирил де Монфор медленно кивнул. В глазах его на миг промелькнуло то самое выражение, что появлялось в них накануне вечером, когда орлесианский вельможа впервые услышал имя своего гостя.

— Все верно, — проговорил он, снимая губами с вилки еще один кусок. — При дворе до сих пор помнят то происшествие с Амеллами и побегом одного из двух их сыновей. Ваше семейство было вхоже в высшее общество Орлея, и неоднократно пользовалось этой привилегией. Хотя столько времени прошло, но тем не менее. О, это был скандале де тюс лез диаблес — дикий скандал. После этого, говорят, дела Амеллов и пошли под уклон. В особенности, когда такое повторилось вновь — в следующем поколении этого семейства. Но никто так никогда и не узнал, куда сбежал Андреа Амелл. Ту линию считали потерянной. Вы — удивительная находка, месье Дайлен. И тем удивительнее, что вы ничего не знали о своей семье.

Пришла очередь Стража пожимать плечами.

— Но ведь это все только предположения, ваша светлость. Я по-прежнему не уверен, что происхожу из тех самых…

— Зато уверен я, — лорд Сирил сузил свои блеклые глаза и Дайлену отчего-то расхотелось возражать. — Совсем недавно моя семья… возобновила отношения с кирквольскими Амеллами. Этого не случалось уже давно, так как после побега из семьи Лиандры Амелл… дайте подумать, вашему деду она бы приходилась племянницей, соответственно вам… двоюродной теткой. Так вот, после ее побега в Ферелден, по слухам, с каким-то отступником, Амеллы потеряли всякий вес и положение в обществе. Они потеряли даже дом. Об этом мне мало что известно. Однако в начале этой осени Лиандра Амелл неожиданно вернулась в Кирквол, и с ней… вам ведь интересна эта история, месье Дайлен?

Бывший маг кивнул. То, что ему довелось узнать от орлесианца было ему действительно интересно. Вне всяких сомнений, на дороге с лордом Сирилом его свела судьба. И впервые Дайлену показалось, что судьба эта не была злой. Ведь когда-то за то, чтобы узнать что-то о своих родственниках, он готов был отдать все на свете.

— С ней в Кирквол вернулись ее дети, — между тем продолжал хозяин дома, и его капризное манерное лицо на несколько мгновений сделалось словно жестче. — И хотя они носили имя не Амелл, а Хоук, по имени отступника, что приходился им отцом, первым, что сделали дети Лиандры — вышвырнули из особняка Амелл в Высшем городе всех, кто его занимал. После чего вновь поселились в нем сами. Жалобы к наместнику на такое самоуправство никто так и не предъявил, из чего можно было бы сделать вывод, что предыдущие владельцы занимали особняк незаконно. Новость о возвращении Амеллов быстро сделалась притчей во языцех везде, в том числе и в Орлее. Мой отец, что ранее бывал в доме Амеллов, решил… решил вновь возобновить отношения с ними. С его точки зрения это был бы забавный оксюморон.

Сирил помолчал, вновь отпивая из кубка. Дайлен терпеливо ожидал продолжения, едва сдерживаясь, чтобы не ерзать на стуле.

— У моей семьи имение в Вимаркских горах. Не так далеко от Кирквола, — орлесианец отпил из кубка опять. — Отец часто устраивал там охоту для своих гостей. Специально ради знакомства с новыми Амеллами… то есть, Хоуками, он передвинул охоту на осень, хотя, с моей точки зрения, это был еще один… оксюморон. После охоты, во время которой ваши кузены Хоук показали себя блестяще, и выиграли состязание, первыми завалив гигантского ящера, что и был предметом охоты, я имел честь быть представленным им. Можете мне поверить, месье Дайлен, ваше фамильное сходство с Хоуками, и в особенности, с младшим Хоуком… Карвером, если не ошибаюсь, поразительно. Я не сразу вспомнил, где мог видеть ваше лицо, при нашей первой встрече, но когда вы назвали свое имя, догадался. Не догадаться было бы трудно. Вы действительно очень похожи на кузена. Вне всяких сомнений, вы тоже Амелл, из той же славной и знатной династии, о которой мы с вами говорим уже столько времени. Даже странно, что обе ветви вашей семьи столько лет жили в Ферелдене — между нами, не такой большой стране — и ничего не знали друг о друге.

Губы де Монфора улыбались, но бесцветные глаза смотрели отстраненно и неприязненно. Дайлен не нашелся, что ответить. То, что он узнал о своей семье, сделалось для него самого полной неожиданностью. Ему необходимо было внимательно обдумать услышанное, и желательно — наедине с собой.

Впрочем, лорд Сирил, похоже, не нуждался в его ответе. Он, наконец, отвел взгляд от лица Амелла и, глядя в сторону, цедил уже третий кубок вина. Несмотря на то, что холеное лицо орлесианца было непроницаемо, у Дайлена сложилось смутное впечатление того, что де Монфор о чем-то напряженно размышлял, словно не решаясь, как ему поступить.

— Позвольте вас кое о чем спросить, месье Амелл — внезапно сменив тему, проговорил де Монфор. Несколько заинтригованный Дайлен кивнул.

— Разумеется, ваша светлость.

Сирил помолчал, видимо, собираясь с мыслями. Гость ждал, перестав жевать, и время от времени почтительно поглядывая в его сторону.

— Скажите мне, месье Амелл, — де Монфор вздохнул, поджимая тонкие губы. — Если бы кто-то из ваших близких был подло убит, и вы желали отомстить убийцам, пощадили ли б вы членов их семей? — И, видя, что собеседник не понимает, пояснил. — В Орлее есть обычай… по моему мнению, он пришел к нам из Антивы. Если членом одного благородного семейства другому было нанесено тяжелое оскорбление, или совершена подлость… как правило — убийство, и удовлетворение не было получено законным путем… Я имею в виду — обидчик ускользнул от возмездия властей. То пострадавшая сторона вправе разобраться с обидчиком… как пожелает уместным. Если же это невозможно, заплатить за преступление обязаны члены его семьи. Как правило, законы чести касаются только благородных, хотя иногда простолюдины тоже вовлекают свои семьи в такое, при нанесении крайне тяжелой обиды или оскорбления.

— Если я правильно понял, речь идет о вендетте, ваша светлость?

— Не совсем, — де Монфор вновь приподнял свой кубок, но не отпил, а принялся пальцем обводить по контуру вкрапленный в него камень. — Речь, скорее, идет о справедливом возмездии.

Дайлен кашлянул.

— При всем уважении, ваша светлость. Мне… лично мне не кажется справедливым заставлять отвечать за преступления невиновных в них людей. Даже пусть за… очень жестокие преступления.

Сирил де Монфор дернул углом рта. На его лице появилось какое-то капризное выражение, с оттенком горечи. Однако, как и все прочие проявления чувств, держалось оно не более нескольких мгновений. Когда орлесианец поднял взгляд, на Дайлена вновь глядели глаза виверна — равнодушные, пустые и жестокие.

— Быть может, вы и правы, — приготовившийся к долгой беседе на эту тему и заранее выискивавший выражения, которые бы не обидели его высокого собеседника, Дайлен облегченно вздохнул. Сирил вновь усмехнулся и сделал знак слуге. — Месье Амелл, я вижу, вы вовсе не притронулись к моему вину. А я вам клянусь, этот божественный напиток вовсе не заслуживает подобного пренебрежения. Позвольте… нет, я настаиваю. Отведайте хотя бы несколько глотков. О, прошу вас. Я буду чувствовать себя не до конца исполнившим долг хозяина перед гостем, если вы так и не попробуете этого божественного напитка, что вышло из лучших валборетских винокурен около трех веков назад. Отец мой, добрый Проспер де Монфор, что этой осенью ушел к Создателю, был знатным эстетом и знатоком вин. Поверьте, он бы не стал хранить в наших подвалах, в особом ящике, всякую гадость.

Отказать хозяину после такого приглашения было трудно. Дайлен послушно взял свой кубок, до краев наполненный светло-розовым, почти прозрачным вином.

— В память о моем отце, Проспере де Монфор, — самостоятельно подлив себе вина из стоявшей на столе бутылки, лорд Сирил поднял собственный кубок. — И за справедливое возмездие тем, кто был повинен в его смерти!

— Да примет его Создатель, — Дайлен поднес вино к губам, и, сделав глоток, не удержался, осушив кубок до дна.

Хозяин дома не солгал и не преувеличил. Амеллу показалось, что пьет он нектар, что ранее до него вкушали только боги и богатейшие из орлесианских вельмож. Робко просочившись, в его разум вкралась мысль о том, что теперь, когда он отведал подобного, жизнь его в любом случае прошла не зря.

Внимательно следивший за господами слуга понял ферелденского гостя без слов, беззвучно появляясь рядом и вновь наполняя его кубок тем же напитком. Несколько потерявший свою настороженность Амелл осушил и второй бокал за упокой души неизвестного ему знатного батюшки де Монфора. Совсем незаметно для него он сам и хозяин дома переместились как будто бы в другую комнату, где жарко горел камин, освещая уже порядком сгустившуюся вечернюю темноту. Дайлен ощущал мягкость низкого дивана и утапливал ноги в косматом мехе какой-то шкуры, брошенной на пол. Они с орлесианцем о чем-то жарко разговаривали, быть может, даже спорили. Думать Дайлену было все труднее, как и удерживать отяжелевшие веки открытыми. Последним здравым размышлением его было виноватое покаяние о том, что пить вина, даже так немного, ему не следовало вовсе. Дайлен в последний раз дернулся из цепких объятий приятного опьянения и — сдался окончательно, проваливаясь в небытие и с неясными уколами тревоги ощущая на себе пустой и совершенно трезвый взгляд белесых глаз виверна.