Прыжок "Лисицы" (СИ)

Глава 7 Самый гуманный суд в мире

Наступил новый, 1837 год.

Отшумели, отгуляли рождественские и новогодние празднества. Детишки насладились шумными играми вокруг елочки, введённой в моду с легкой руки жены императора, Александры Федоровны. Чиновный и офицерский Севастополь закончил с традиционными праздничными визитами. Но скучно и тоскливо было сидельцам с «Виксена». Лишь дикий пронизывающий ветер навещал их в заключении. Известие об открытии судебных слушаний стало для Белла и Чайлдса, как ни парадоксально, лучиком света в январском мраке.

Их доставляли в старое здание Адмиралтейства (новое еще строилось) на Корабельной стороне. Хотя имелась дорога по суше, везли на шлюпке, чтобы исключить возможность посторонних контактов. Допрашивали в присутствии трех капитанов, назначенных судьями, и секретаря. Я переводил.

Сам был рад вырваться с опостылевшей гауптвахты, хоть и в сопровождении вооруженного матроса. Наелся сидением в четырех стенах, покрытых шаровой серой краской. Проскурин уехал в Одессу еще перед Рождеством. Греки изредка навещали, но гораздо реже, чем хотелось. У Марии в таверне была горячая пора из-за наплыва гостей Голицыной, навещавших ее на праздниках. В общем, душа просила любой смены обстановки.

Нарядился в охряную черкеску, прицепил кинжал. Потом об этом сильно пожалел. Мое появление в комнате, где проходило заседание, вызвало пересуды.

— Это кто к нам явился? Черкес? — спросил один из судей без звёздочек на эполетах[1].

В «блеске» фантазии подмывало заорать: «Да здравствует наш суд! Самый гуманный суд в мире!». Конечно, сдержался. Не поймут-с!

— Переводчик! — отчеканил я, по-дурацки вытянувшись во фрунт.

— Не паясничайте! — отчитал меня каперанг.

Все равно не угодил! Мог и не сдерживать желаний. Процитируй я Вицина, получил бы такую же отповедь!

— И впредь являйтесь на заседания в нормальной одежде, — каперанг, между тем, не унимался. — Есть во что переодеться?

— Флот снабдил, Ваше Высокоблагородие!

Такое бывает довольно часто. Я про то, как два человека, впервые столкнувшись, еще ничего не зная друг о друге, сразу испытывают взаимную неприязнь! Очевидно, что мы с каперангом вошли в число таких пар. Вот только встретились мы с ним не в чистом поле, где у меня были бы большие шансы с ним справиться. Мы были на его территории. В суде! Дуэли он мне не предложит. Зачем? Просто загонит за Можай, на кудыкину гору, за тридевять земель! Все-таки, как же русский язык способен изящно послать человека куда подальше!

«Смех — смехом, — подумал я, — а с этим инквизитором лучше держать ухо востро!».

«Инквизитор» удовлетворенно кивнул и вызвал Вульфа для дачи показаний.

Этот «бравый» моряк добрался до Севастополя лишь 10 декабря, две недели (!) рыская по морю в поисках своего подконвойного и создав головную боль капитану Чайлдсу. Все время карантина «Виксен» простоял в бухте без судовых документов, которые капитан «Аякса» забрал себе еще в Суджук-Кальской бухте.

Судьи, профессионально разбиравшиеся в морском деле, быстро выяснили все подробности погони и конвоирования «Лисицы». Вульф краснел и нервничал от ехидных вопросов, отвечал сбивчиво и путано. Он также свидетельствовал, что на момент ареста команда шхуны «выгружала неизвестно что на берег и с береговыми жителями имела сношения крайне подозрительные». Оттуда же на «Аякс» прибыл сам Белл.

Взялись за англичан. И уже то, как они держались, первые их показания, подняли во мне волну злости. Нет, не к ним. К Вульфу. Я переводил. А мне хотелось подскочить к этому недотёпе, схватить за шкирман и пару раз потыкать головой об стену. Как кота в обоссанные им тапочки. И приговаривать: «Видишь, как нужно вести себя представителю великой Империи, позорник! Видишь! Неуч и мямля!»

Британцы запираться не стали. Чайлдс доходчиво пояснил, что по требованию шиппера искал удобную бухту для вступления в торговые отношения с туземцами. Белл же выступил с заявлением:

— Сведений ни о какой береговой блокаде или каких-то иных ограничениях, которые бы препятствовали нашему плаванию, не было опубликовано в Governmental Gazette of Great Britain ранее 1-го сентября — того последнего дня, когда я покинул Лондон. Впоследствии мне стал недоступен этот единственный источник новых правительственных распоряжений, на коих мог бы основывать свои действия как верноподданный, если бы таковые сокращения правил для Британских торговцев действовали для данного случая.

Я пояснил судьям, уточнив у Белла, что Governmental Gazette of Great Britain — это британский официальный правительственный листок.

— Вынужден вас разочаровать! — угрюмо высказался председательствующий в суде контр-адмирал. — Об установлении блокады были извещены все иностранные государства, а их консулы в Константинополе снабжены текстами объявления на русском, английском, французском и итальянском языках пять лет назад.

— Осмелюсь спросить высокий суд, является ли Черкесия частью Российской Империи? — елейным тоном осведомился Белл.

Я начал переводить, уже понимая, что Белл загоняет судей в подготовленную им ловушку. Было очевидно, что скоро последует мощный выстрел по бастионам военно-морского правосудия. Так и хотелось выставить перед судьями табличку: «Осторожно! Мины!»

«Ну, они же не совсем идиоты⁈ Должны это почувствовать⁈»

Куда там! Бросились за куском сыра, высунув языки!

— В этом не может быть никаких сомнений, негоциант! Об этом четко и ясно проинформированы народы Европы посредством публикаций в Official Gazette, официальном рупоре Петербурга!

— Блокада как инструмент военного воздействия применятся к странам независимым или находящимся под протекторатом. Но никак не к внутренним провинциям! — ехидно воскликнул Белл.

Он был хорош в этот момент. Даже я это признал.

Мышеловка захлопнулась! Прищемила языки, до того истекающие слюной. Судьи зашептались.

Мы ждали. Белл, только что поставивший высокой коллегии детский мат, улыбался.

Наконец, престарелые, но неразумные чада Фемиды разродились.

— Черкесия находится в состоянии мятежа, и блокада необходима! Но коль скоро вы решили играть в термины, суд уточняет свое заявление. Вы нарушили установленные таможенно-карантинные правила, о которых также были извещены посольства и консульства в Константинополе. Имеется также подозрение, что с вашего корабля были сгружены оружие и порох!

— Уверяю вас, ничего подобного мы не совершали! — Белл вещал на голубом глазу. — На судне находится лишь соль, и я — моя торговая фирма «Белл и Александер» — являюсь хозяином груза.

— Капитан Вульф! — обратился к командиру «Аякса» третий судья в мундире таможенного чиновника. — Вы можете подтвердить или опровергнуть слова негоцианта?

«Ну, конечно! Только этого повелителя морей и спрашивать!»

— Ваше Благородие! Я с борта своего корабля мог лишь наблюдать перемещения шлюпок между шхуной и берегом. При досмотре были обнаружены две чугунные пушки трехфунтового калибра, шесть ружей, четыре пистолета, четыре пики, четыре сабли, пороху около 10 фунтов, хранящегося в бочонке, и около 20 ядер.

— Вас что-то смутило?

— Так точно! Судну подобного типа полагается не две, а четыре пушки!

«Вульф, Вульф! Тебе не кораблём нужно командовать. В бухгалтерию тебе дорога. К перезрелым барышням! На должность счетовода! Тут у тебя — несомненный талант!»

— Капитан Чайлдс…

— Моей шхуне не к чему столько орудий на борту. Двух вполне достаточно для подачи сигналов. Воевать мы ни с кем не планировали.

Я вспомнил своего приятеля, Мишу-фехтовальщика, его рассказ про «великий» план боя. На моих глазах разворачивалась та же поучительная история. Наши доблестные судьи от большого ума, наверное, строили сложные комбинации. Видимо, восхищались своим мастерством. А Белл, для вида наивно хлопая глазами, не сходя с места, тупо наносил им один укол за уколом!

— Имеете что-то добавить, капитан-лейтенант?

— Ваше Превосходительство! — обратился Вульф к старшему из всех присутствующих по званию. — Этот Бель никакой не купец! Вы посмотрите на его мундир! На нем пуговицы с короной и номерами. Он едва ли не есть чиновник какой-либо службы английского королевства!

«Господи! Да уберите вы его отсюда! Вы чего ждёте⁈ Что он своими обосратушками всю комнату доверху дерьмом заполнит⁈»

— Осмелюсь просить суд, — решительно заявил Белл, — оградить меня от подобных инсинуаций. Любое назначение чиновника в такой цивилизованной стране, как Великая Британия, немедленно попадает в газеты! Вы не найдете, капитан Вульф, ни одной публикации в защиту ваших слов! Были бы мы в моей стране, я немедленно привлек бы вас к суду за клевету!

«Quod erat demonstrandum, господа присяжные заседатели! Наш бравый морячок-счетовод опять обосрамшись!»

Вульф побледнел и нервно передернул плечами. Судьи смотрели на него с плохо скрываемым сарказмом. Помощи от него и от его показаний для обвинения Белла и Чайлдса не было и на медный грош. Сообразили, наконец!

— Вы можете возвратиться к месту своей службы, капитан-лейтенант! — пророкотал контр-адмирал. — Если вы понадобитесь, вам сообщат!

Вульф вышел из комнаты с видом пуделя, получившего от хозяина газетой по башке. Судьи зашептались.

— Полагаю необходимым произвести тщательный осмотр шхуны «Виксен»! — вынес решение председательствующий в суде. — Под грузом соли может скрываться контрабандный груз. Также суд постановляет назначить техническую экспертизу судна. Ответственным определить члена суда титулярного советника Арсеньева-Черного. О новом заседании будет сообщено посредством вестовых!

После этого сообщения, быстренько повскакали со своих мест и покинули комнату. Белл не преминул издевательски им поклониться. Имел право. Первый раунд он выиграл вчистую!

… Второе заседание состоялось через неделю.

Удивился, насколько дотошно флотские и таможенники отнеслись к поставленной задаче. Мало того, что они выгрузили силами матросов ластовых экипажей сто тонн соли в карантинный пакгауз. Они еще провели сложнейшие расчеты грузоподъемности судна.

Арсеньев-Черный скучным усыпляющим голосом бубнил, не отрывая глаз от листа бумаги:

— Комиссия установила. Кормовая часть шхуны 'Виксенˮ найдена без всякого груза, пустой. Шхуна с погруженной солью имеет углубление ахтерштевня только 10 с половиною футов, форштевня — 9 футов и, следовательно, не имела полного дифферента, почему полагать должно, что в кормовой части шхуны находился еще груз, который, вероятно, оставлен где-нибудь на берегу Абхазии или же выброшен в море.

Причем тут Абхазия, коли все случилось гораздо севернее, никого не волновало. Даже Белл лишь презрительно фыркнул, заслушав сей опус. Я запарился подбирать слова, чтобы объяснить ему технические термины. Но и без них было ясно: с доказательствами британского беспредела у суда все печально. Вспомнил, что Фонтон что-то говорил про пороховую мельницу. Вероятно, он стал жертвой дезинформации английского посольства в Константинополе. Там тоже работали парни, вроде Стюарта, не лаптем щи хлебавшие.

В доказательство моих предположений каперанг зачитал очередной «убийственный» довод:

— По сообщению нашего посольства из Константинополя. «Шхуна „Виксен“ использовалась для снабжения горцев боеприпасами. За ее отправку отвечал секретарь английского посольство Уркварт. Под грузом соли была спрятана большая партия оружия».

— О! — сделал серьезное лицо Белл. — Мы видели, как были разочарованы ваши офицера, ничего не найдя в наших трюмах!

«Феликс Петрович! Ну как же так⁈ — я мысленно изобразил „рука-лицо“. — Что за хрень вы пишете в Севастополь⁈ То пороховая мельница! То груз под солью! Может, судейские выдумали всю эту дичь⁈ Представляю степень офигивания офицеров, проводивших разгрузку „Виксена“! Носили-носили мешки с солью, как джентльмены удачи — батареи. И с таким же финалом! Ни мельницы, ни ружей. Одни крысы!»

Белл и Чайлдс лишь издевательски развели руками. Мол, не виноватая я! Судьи сдержались, как и я, и не скорчили в ответ скорбные мины. С превеликим трудом.

Каперанг продолжил:

— По сообщениям от лазутчиков Правого Крыла Кавказского Отдельного корпуса. «В первых числах прошлого ноября на одном судне, приставшем в Суджукской бухте (вероятно, английской шхуне, взятой нашими крейсерами), доставлено значительное количество соли, медных турецких трехфунтовых орудий четыре, шестифунтовых так же четыре, ружей и шашек весьма много, пороху девять бочонков в каждом по 4 пуда. Все это оружие и порох прибывшем на сем судне турком Атербет-Гасаном передано горцам и отвезено в аул Биде».

«Ох, ё! Не меня ли турком окрестили? Еще и каким-то Атербетом?» — крякнул я про себя.

— Эти люди, ваши так называемые лазутчики, явно любят русское серебро!

— Что это значит, купец Бель⁈ — вскинулся таможенник.

— Это значит, что ради получения денег они готовы распространять любые небылицы!

— Тогда что вы скажете на это! — вопрос контр-адмирала был задан таким тоном, что ни у кого не осталось сомнений: Беллу — крышка!

Председательствующий в суде протянул мне газету лондонскую «Морнинг Кроникл».

— Читайте вслух!

— О! — не удержался Белл (вот далось ему это «О»!). — Здесь все знакомы с английским языком. А мне писали из штаба адмирала Лазарева, что на флоте с переводчиками — беда! Посему наши письма не могут быть отправлены в Лондон!

— Не юродствуйте! Читайте, переводчик! — благосклонно кивнул мне главный судья.

Я зачитал заметку. Наряду с пространными рассуждениями о незаконности оккупации русскими берегов Черкесии и о вопиющем ограничении торговли из-за надуманного опасения чумы, из нее следовало, что целью «Лисицы» была перевозка пороха, а также произвести эксперимент, чтобы убедиться в надежности русской блокады.

— Что скажете на это, джентльмены? — спросили англичан.

— Данная статья не может быть принята за официальную… ибо всем известно, что в Англии, Франции и Америке всякий печатать волен, что ему заблагорассудится, и поэтому статья эта не может служить к обличению нас в ложных показаниях.

— Позвольте добавить, сэр — обратился к контр-адмиралу капитан Чайлдс.

— Прошу!

— Сама статья написана дельным человеком, но объявление, что большая часть груза шхуны состоит из пороха, следует считать вопиющей ложью.

Белл тут же добавил:

— Не только все торговцы, но и русский консул хорошо знают, что даже если бы на борту находились порох, оружие или пушки, то судно было бы полностью от них очищено в Константинополе. Ведь в черноморской торговле никакого вооружения нельзя загрузить без санкции турецкого правительства.

«Твою мать! С кем я связался? С детками в золотых эполетах? Новый фейспалм с моей стороны. Использовать в качестве аргумента газетные статьи? Такое и не снилось сталинским законникам! Завидуйте молча, еще неродившиеся господа Ульрих и Вышинский!».

Я никак не мог понять одного. Зачем Белл продолжает издеваться над судом? Ведь всем ясно: дело политическое. Англичане разыгрывают сложный гамбит, считая свою провокацию беспроигрышной. Они покажут всему миру, что Россия уязвима. Что Россия — не хозяин в Западной Черкесии, что бы ни писал Official Gazette, рупор русской пропаганды. Что с практической точки зрения, русская блокада — фикция, а чиновничья машина неповоротлива и мало дееспособна без пригляда своего пастуха — русского императора. Что уступи Россия владельцу шхуны, в Черкесию широкой рукой хлынет поток оружия, а обратно, в Турцию — кочермы, набитые рабами. Собственно, уже все было предопределено ровно в ту минуту, когда выстрелила пушка брига «Аякс», подав сигнал шхуне приготовиться к осмотру. И все заранее знают о том, каким будет приговор суда.

Так к чему весь этот фарс? Неужели судьи всерьез рассчитывают получить от Белла и Чайлдса признание? Или просто тянут время, дожидаясь решения Петербурга? Мои подозрения окрепли, когда контр-адмирал сообщил, что мы встретимся снова через неделю на новом и, вероятно, последнем заседании.

Прежде чем оно началось, конвойный отвел меня в комнату в другом крыле здания. Там меня поджидал один из судей, каперанг. Он несколько минут молчал, разглядывая меня в упор. Мне стало не по себе от затянувшейся паузы.

Мои опасения оказались провидческими. Судья без обиняков влупил:

— Ваше положение незавидно. Обвинения против вас крайне серьезные. Помимо судьбы «Виксена» нам следует решить и вашу.

— Ваше Высокоблагородие! Но мой арест был лишь фикцией, чтобы вырвать меня со шхуны!

— Суду о том ничего не сообщали, Атербет-Гасан!

Я реально напрягся. Это что же делается? Опять, как и принято на Руси, одна голова не ведает, что творит другая? Насколько я могу быть откровенным с этим капитаном? Проскурин ни слова не сказал, и, как назло, уехал из Севастополя.

— Вы можете навести справки обо мне у графа де Витта! Никакой я не Атербет. На Кавказе меня знают под именем Зелим-бей! — предпринял я попытку.

Судья фыркнул:

— Буду я с кавалеристами связываться! Вы, Варвакис, сами можете облегчить свое положение.

— Я весь внимание!

— Мы проведем ваш допрос. Вы подтвердите, что со шхуны было сгружено оружие и порох.

«Ага-ага! И похороню все надежды на меня у очень серьезных людей на всех берегах Черного моря, кроме западного. Что же делать?»

— Почему вы молчите? Что не понятно в моем предложении? — каперанг начал злиться.

— Я вас услышал! Все понятно. Вы только что предложили мне самому сунуть шею в петлю. Я погожу!

— Что за тон! Пошел вон, мерзавец! — судья сжал кулаки и шагнул ко мне.

Манера флотских распускать руки по поводу и без хорошо была всем известна. Но не на того напал! Я стоял в ущелье с револьверами против четырех тушинов и не дрогнул!

Я шагнул ему навстречу. По моим глазам он понял: я настроен решительно! Получив такой неожиданный отпор, моряк отступил. Судорожно сглотнул.

— Пожалеешь! — он, стремительно обогнув меня, выскочил из комнаты.

"Конечно, пожалею!' — усмехнулся про себя.

Зашагал следом в зал заседаний. Ничего хорошего там меня ждать не могло.

Можно было, наплевав на все, сослаться на того же Эсмонта или на генералов-кавказцев. Или предъявить бумагу, которой меня снабдил Фонтон. Но она осталась на гауптвахте вместе с черкеской и ноговицами. А даже если бы и была со мной? Все одно — не показал бы! Черт-черт-черт!

«А ну отставить панику! Меня какой-то прыщ чуть припугнул, и я сразу в крик⁈ Помогите! Хулиганы зрения лишают! И чем я тогда лучше Вульфа? Низвёл бы себя до уровня попаданца-обосранца! А после снял бы папаху, черкеску. Отрастил шевелюру. Сбрил бороду. Забыл про имя Зелим-бея. Про царицу Тамару. И к сестре под юбку! Жена — Афродита! Растущий живот не по дням, а по часам. На фиг! На фиг!»

Вошёл в зал. Попытался заговорить с контр-адмиралом, но он сразу отмахнулся. Белл и Чайлдс, уже прибывшие на заседание, удивленно смотрели на мои метания.

— Продолжим слушания! — председательствующий в суде время не терял. — Надеюсь, сегодня закончим. Переводчик, займите свое место! Не то я назначу вам наказание плетьми!

«Ни ума, ни фантазии! Турки по пяткам. Эти норовят спину исполосовать. Ну, или жопу! "Товарищ, судья! А он сесть не может!»

Я поплелся к Беллу и Чайлдсу. Обменялся с ними рукопожатиями.

— У суда имеется вопрос к капитану шхуны «Виксен»! — громко объявил контр-адмирал.

Чайлдс подобрался, одернул мундир и внимательно выслушал вопрос судьи.

— Поясните суду, почему вы выбрали столь странный маршрут для своего корабля?

— Сэр! Я двигался вдоль берегов Кавказа, используя попутный юго-западный ветер. Выбор Суджук-Кальской бухты определялся именно этим. Две бухты мы миновали, посчитав их неудобными для швартовки.

— И вы проследовали мимо Геленджикского укрепления на виду у наблюдателей, потому как так повелел вам галфинд[2]?

— Истинно так, сэр!

— А суд уверен в обратном. Ваше прохождение мимо главной базы Абхазского отряда было неприкрытой провокацией!

— Мы шли, не скрываясь! Под британским флагом! И под защитой морских законов! — вскричал Белл.

Он не получил замечаний от суда. Напротив, попросил права сделать заявление от своего лица и лица команды. Контр-адмирал милостиво кивнул.

— Мы желаем заявить российским властям протест против всего, что охватывает случай незаконного ущемления прав британских подданных, которому мы подверглись, равно как и против ведущих к опасным последствиям директив. Мы требуем разрешить нам как можно скорее вернуться домой, дабы мы могли довести этот случай до сведения правительства Великобритании, — он потряс в воздухе бумагой и обратился ко мне. — Мистер Варвакис! Англичане своих не бросают. Поставьте свою подпись под заявлением и разделите с нами нашу участь!

— Переводчик Варвакис не вписан в судовые документы. Более того! Он прибыл, как показал капитан Вульф, на борт «Аякса» с берега. Его роль суду еще предстоит расследовать. Если он поставит свою подпись, суд не примет ваше заявление, купец Бель!

Белл пожал плечами и передал бумагу без моей подписи секретарю.

— Вам есть еще что добавить, господа? — осведомился главный судья и, получив отрицательный ответ, дал слово каперангу.

Он зачитал по заранее приготовленному листу:

— Суд определил шхуну «Виксен» и ее груз как правильный приз. Они подлежат конфискации. Экипаж с капитаном Чайлдсом и шиппера Беля из-под ареста освободить, передать в ведение наместника Новороссии Его Сиятельства графа Воронцова для препровождения в город Одессу с последующей высылкой в Константинополь. Средства на отправку будут выделены из фондов наместника. Дело в отношении переводчика Варвакиса выделить в отдельное производство и учинить следствие. Подвергнуть означенного Варвакиса аресту в зале суда!

Контр-адмирал встрепенулся и гаркнул секретарю:

— Дежурный конвой! Быстро!

Секретарь вскочил и выбежал из комнаты. Белл и Чайлдс стали что-то обсуждать, кидая на меня виноватые взгляды.

— Не отчаивайтесь, мистер Варвакис! — попытался меня утешить Чайлдс. — Мы что-нибудь придумаем.

Я был внешне спокоен. Насколько это было возможно под занесенным над тобой мечом «правосудия». После короткой встречи тет-а-тет в отдельной комнате с инквизитором (да и после первого же столкновения с ним), знал, что так просто дело уже не разрешится. Он меня в покое не оставит. А, может, все гораздо проще? По чиновничьему обыкновению всё успешно прое… проср… В общем, не справились.

«Что в таком случае по старой русской традиции нужно сделать? Правильно! Найти крайнего! Кто лучше всего подходит на эту роль? Вульф? Я вас умоляю! Не удивлюсь, если он еще получит призовые за поимку „Лисицы“! Также не удивлюсь, если со временем в адмиралы выбьется![3] Такие фортели — по-нашему! А если не Вульф, то кто? Даю маячок! Ну⁈ Ну⁈ В яблочко! Ваш покорный слуга — Коста Варвакис!»

В комнату ворвался отряд из трех матросов в солдатском обмундировании и с ружьями в руках.

— Взять его! — взвизгнул каперанг.

Солдаты схватили меня за руки. Судья-капитан, не стесняясь присутствующих, приблизился и с заметным удовольствием врезал мне в зубы.

[1] Капитан первого ранга, каперанг.

[2] Боковой ветер слева

[3] Коста оказался прав. Вульф получил свои призовые. И в контр-адмиралы выбился. К его чести отметим, что сына воспитал достойного и отметившегося на Балтике. В Таллинне.