Прыжок "Лисицы" (СИ)

Глава 10 Синопские письма

Два месяца я пинал балду в Синопе, заходясь от раздражения. Турист, блин! Угораздило меня сюда забраться!

Впрочем, других вариантов не было. На черноморском побережье Турции Синоп был самой лучшей, самой защищенной гаванью для зимнего времени. Полуостров, напоминающий шарик на ниточке, надежно прикрывал бухту от зимних штормов. Именно они перекрыли мне путь на Кавказ.

Метро закрыто, такси не содют. В смысле, кочермы, набившиеся в порт, как шпроты в банке. Сколько я ни спрашивал капитанов о «трансфере» в нужную мне точку, мне неизменно отвечали: йок, эфенди! Я этим йоканьем был сыт по горло! Как и портовыми кабаками, которые ежевечерне навещал в надежде на чудо. Но чудеса закончились, не успев начаться. Спасибо старине Спенсеру!

Наверное, ему икалось в его промозглом Лондоне. Я не уставал его костерить на все лады. Как он меня подставил! Мало того, что всю зиму мне пришлось торчать в обществе черкесов-эмигрантов, пьяной матросни и местных путан, так еще и выяснилось, что в Грузию морем мне не попасть. Не плывут туда контрабандисты. Не выгодно, но опасно. Рабов не купишь, а на русский патруль нарвешься запросто.

А часики тикали. Тамару могли уже собирать в дорогу. Еще месяц — и придется ее с боем вырывать из дома молодого мужа. Я даже к такому повороту событий был готов. Вот же Эдмонд подсуропил!

При всей моей злости на него, я не мог не признать, что в сравнении со стариной Беллом он — красавчег! Ему я готов был прикрывать спину и проливать за него кровь. А для Джемса Станислава у меня было только два слова: «пошел ты»!

И не моя хандра была тому виной. Паршивое настроение, естественно, присутствовало. Но Белла я стал бы ненавидеть всем сердцем, даже случись долгожданная встреча с моей грузинской царицей. В нем я видел причину своих несчастий. Отчасти, несправедливо, зато искренне. Не ругать же самого себя за то, что все так вышло?

Мою ипохондрию скрасил, но до конца не развеял приезд Дмитрия Цикалиоти с Фалилеем. Юнкер заявился в Синоп под предлогом осмотра береговых укреплений. На самом деле примчался меня увидеть, как только я подал весточку о себе в османскую столицу. И Фалилей захотел того же. В общем, наша банда «Веселые ребята» собралась почти в полном составе. Лишь Его Преподобие не почтил меня визитом. Фонтон запретил. И сам в Стамбуле остался. Был крепко занят своими шпионскими буднями.

Я был счастлив увидеть старых друзей. Мне опостылел этот город. Я с каждым днём пребывания в нём становился законченным мизантропом. Мне не нравились местные жители. Меня раздражали все приезжие. Учитывая моё состояние и круглосуточное недовольство сложившейся ситуации, можно понять, как я был рад, наконец, столкнуться с дорогими для меня людьми. Любая встреча с Цикалиоти и Фалилеем была бы мне в радость. Но синопская стала глотком чистого воздуха.

Когда мы оторвались друг от друга после объятий, студент неожиданно выставил руку вперед. Понимал, что я сейчас начну обо всем расспрашивать. Хотел взять слово первым. Я даже чуток опешил. Дмитрий никогда так «бесцеремонно» себя не вёл. Цикалиоти убедился, что я готов выслушать. Прокашлялся.

«Хм… Что-то торжественное намечается, судя по его приготовлениям!» — подумал я.

— Коста Варвакис!

— Ты чего, Дмитрий⁈ — я не удержался.

Студент поморщился.

— Хорошо, хорошо! Молчу.

Дмитрий откашлялся еще раз.

— Коста Варвакис! Для меня честь передать тебе на словах послание от Феликса Петровича. Он просит прощения за то, что так обернулось дело с «Лисицей» и очень высоко оценивает твою роль! Представление о твоём награждении Станиславом 4-ой степени будет рассмотрено в заседании сего месяца Кавалерской Думой Ордена и в случае успешного голосования будет передано Государю Императору 25-го апреля. Фонтон не сомневается, что дело решится положительно. Редко, когда дипломаты ходатайствуют о награждении за поручение, сопряженное с опасностью! — тут студент позволил себе улыбку. — Что касается твоего поощрения за последнюю миссию, решение будет приниматься непосредственно в Корпусном штабе. Тебе следует туда прибыть, если ты надумаешь продолжать службу! Возможно, тебе будет предложено сдать экзамен на офицерский чин.

Только после этого Дмитрий сбросил торжественную маску, вернул детскую улыбку.

— Поздравляю! Очень рад за тебя!

Опять бросились обниматься. Опять я почувствовал себя Штирлицем, которого за разгадывание операции Санрайз-Кроссворд представили к присвоению звания Героя Советского Союза. Правда, тут же одёрнул себя.

«Губу закатай, герой! Тебе до Штирлица…»

— Спасибо! — скромно ответил.

Сели за стол. Наконец, можно было взять слово. Я сразу забросал их вопросами. Фалилей оставался верен себе и, как обычно, следовал великому завету Антона Павловича: краткость — сестра таланта. Поэтому отдувался студент. Ну да ему не привыкать! Он с охотой и подробно ответил на все мои вопросы касательно своих дел, дел Фонтона.

— Ну, а ты как? — спросил он, когда я удовлетворил своё любопытство.

Ответить не успел. Неожиданно слово взял Фалилей.

— У меня для тебя письмо!

Прежде я удивился тому, насколько его речь стала чистой, грамотной и многословной. Целых пять слов! И только потом ошарашено взглянул на протянутый мне конверт.

Разорвал. От Тиграна!

— Но как? — спросил Фалилея.

— Я подумал, тебе быть приятно! — все-таки еще ошибался в согласовании слов.

— Фалилей! — я не удержался и обнял его. — Друзья?

— Читай, читай! — успокоил меня Дмитрий. — Мы подождём. Поедим как раз. А то…

Но я уже читал.

«Здравствуй, Коста! Здравствуй, мой дорогой друг! Как же я рад, что могу хоть так с тобой пообщаться. Спасибо Фалилею! Какой хороший человек! Настоящий христианин! Подумал о нас с тобой. Обещал, что, вернувшись, все расскажет мне о тебе. Что касается меня, то не волнуйся. У меня все в порядке. Дела идут хорошо. Наверное, у тебя легкая нога! Лавка стала приносить такой доход, что я выкупил соседнее помещение, расширяюсь. Знаю, что пока ты не можешь приехать сюда, наш герой! Но верю, что мы обязательно ещё увидимся. Береги себя! Обнимаю!»

Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя. Я сидел с отсутствующим видом. Вовсю улыбался. Впервые за последние два месяца.

Дмитрий и Фалилей не могли скрыть улыбок, наблюдая за мной.

— Спасибо тебе, Фалилей! Это такой подарок для меня!

Фалилей коротко кивнул.

— Ты напишешь Тиграну, я передам! — предложил мне.

Я выпросил у хозяина таверны бумагу и чернил. Быстро написал Тиграну. Передал письмо Фалилею. Задумался.

И вот как тут опять не сравнить себя со Штирлицем, который захотел отправить весточку жене⁈ Ох, тщеславие, тщеславие!

— Я напишу ещё одно, Фалилей.

— Да. Кому?

— Её зовут Малика. Она живет в Бююкдере. Жена Селим-бея. Сможешь передать?

— Да.

— Только ей в руки!

— Понимаю. Только ей в руки.

— А если…

— Съем, — Фалилей пожал плечами.

Можно было не беспокоиться за безопасность Малики. Письмо в чужие руки не попадёт. Но это не значит, что я должен заставлять покорного абиссинца в случае чего съедать энциклопедию Брокгауза и Эфрона. Я оторвал четвертушку от целого листа. Будет не письмо. Коротенькая записка. В сложенном виде будет раза в два-три больше обычной марки. И легко уместится во рту. И исчезнет за один глоток.

— Еще одна просьба, Фалилей.

— Слушаю.

— Могу ли я написать ей, что в твоём лице она обретёт верного помощника, к которому она всегда сможет обратиться в случае необходимости?

— Да.

— Благодарю тебя. Эта женщина многое для меня значит.

Я принялся писать. Здесь моё сходство со Штирлицем заканчивалось. Писал на греческом и правой рукой. А не на французском и левой рукой, как это сделал Максим Максимович Исаев. И он свою записку так и не передал, опасаясь рисков. Я передам, будучи уверенным в Фалилее.

«Малика, душа моя. Молю Бога о твоем здоровье и здоровье твоего ребенка. Уверен, что роды прошли без проблем. Надеюсь, это девочка. Такая же красивая, как и ты! Абиссинца зовут Фалилей. Можешь верить ему, как мне. Он всегда придёт к тебе на помощь, когда тебе понадобится. Я исполнил твоё желание. Нашёл женщину, достойную тебя. Но твоё место в моём сердце никто и никогда не займёт. Целую твои глаза. Пусть они всегда светятся счастьем. Твой Коста».

Сложил записку. Передал Фалилею. Он приобщил её к письму к Тиграну. Спрятал.

— Не волнуйся, — уверил меня. — Тигран и женщина прочитают!

— Да, Фалилей! Я знаю, что так будет.

Друзья как раз закончили есть. Дмитрий рвался в бой.

— А ты знаешь, что Синоп — родина Диогена и важнейший торговый порт всей Турции! — Студент не был бы самим собой, если бы не сел на любимого конька.

Господи, как же я соскучился по его всезнайству! Я не прерывал его «лекции». Выслушал еще с десяток всяких подробностей. И не стал грузить его пророчеством, что недолго Синопу осталось быть таковым. Историю учил плохо, но про Синопское сражение, про последнюю большую битву парусных кораблей знает любой школьник. Которую, кстати, прозвали «синопской резней», потому что во время боя полгорода будет сметено пожарами и взрывами. И более Синопу не суждено было подняться. Я не знал, что послужило причиной катастрофы. То ли то, что объятые пламенем корабли выбрасывались на берег в попытке спастись, множа пожары. То ли Нахимов осознанно крушил город, чтобы его не могли использовать для перевозки десантов на тот же Кавказ. Эта жестокость была раздута европейцами и потом была использована как предлог для вступления англичан и французов в Крымскую войну. Но я всего этого не увижу. Мне отмерено еще 16 лет на этом свете. Я находил эту мысль ужасающей.

— Крепки ли батареи гавани? — спросил, чтобы отвлечься от грустного.

— Да, какой там! — махнул рукой Цикалиоти и с презрением добавил. — Вроде, пушек много, сотни полторы… Старье! Есть и вовсе антиквариат генуэзских времен!

— А укрепления?

— Та же картина. Земляные брустверы. Удивился, что хоть ядрокалильные печи есть.

— У меня для Фонтона есть важная информация. Как раз насчёт флота. Черноморскому, будь он неладен, это может пригодиться.

— Чем тебе насолили люди Лазарева?

— Сейчас расскажу. Но сперва — другое. Пока по кабакам мотался, чего только не наслушался. В том числе разговор турецких морских офицеров об особенностях подготовки их экипажей. Представляешь, они готовят артиллеристов к тому, чтобы сносить такелаж, а не повреждать корпус корабля противника и не убивать его моряков! Пиратская практика! Преследовать, сбить паруса и захватить приз в виде судна и будущих рабов. Вот к какой тактике они готовятся. Мне кажется, наши адмиралы смогут учесть это обстоятельство на случай большой войны с турками[1].

— Ты допускаешь новую войну с султаном? Он наш друг сейчас! — удивился студент.

— Сейчас друг, завтра враг, потом снова друг. Да, мы — соседи и должны стремиться к миру. Но конфликт вероисповеданий никуда и никогда не канет в лету. Ты, как грек, должен это хорошо понимать, — Дмитрий согласно кивнул. — Когда турки примутся резать славян, начнется новая война.

Я стал рассказывать ему о своей эпопее с «Виксеном». Он слушал внимательно. Но шум в зале не способствовал важной беседе. Мне приходилось повышать голос, чтобы докричаться до Дмитрия.

— Рома! Рома! — вопила по соседству компания веселых матросов. Они стучали кружками о столешницу и будто звали кого-то по имени, предлагая присоединиться к их празднику жизни.

— Эта история с «Виксеном» еще не закончена, — уверенно сделал вывод Цикалиоти, дождавшись, когда соседи угомоняться. — Ничего еще не решено. В Константинополе ходят противоречивые слухи. Многое зависит от позиции султана. Пропустят турки или нет английский флот, если тот решится на демонстрацию? Все ж таки, договор 1833 года пока еще действует. Он истекает лишь через четыре года. Наш министр иностранных дел склоняется его не продлевать. Считает, что от него слишком много хлопот.

— Ты сейчас имеешь в виду Нессельроде? Разве не император все решает?

— Именно так и обстоит дело. Министр — послушный исполнитель воли царя. Но, быть может, Карлу Васильевичу удастся переубедить Государя.

— А ты сам как считаешь?

— Сложный вопрос. Бутенев — преданный сторонник договора. Считает его своим детищем. Но есть и обратное мнение. Что договор — фикция. Что турки пропустят вражеский флот, если посчитают, что для них это выгодно.

— Чертова политика! И чертовы дипломаты!

— Но, но! Я попрошу… Ты имеешь дело с состоявшимся чиновником Министерства иностранных дел!

— Сдаюсь, сдаюсь! — я смеясь поднял руки вверх.

— Так-то лучше! — рассмеялся Дмитрий. — Ну, всё, мне пора бежать. Дел много!

Мы обнялись.

— Фалилей, ты тоже не засиживайся. Через час жду тебя в гостинице! — предупредил студент абиссинца и умчался.

Остались вдвоём. Фалилей молчал.

— Всё хотел тебя спросить, Фалилей…

— Слушаю.

— Как ты попал в Константинополь?

— Мухаммед Али Египетский воевал с турками. В Палестине меня турки в плен.

А еще говорят, что «пришёл, увидел, победил» — выдающийся пример краткости! Мир не знает Фалилея и его речевых оборотов. А то уже давно бы освистали Гая Юлия!

— А домой почему не можешь вернуться?

— Не могу! Даже в Палестине остались враги, — Фалилей только развел руками.

Было понятно, что больше слова из него не вытянешь.

— Пора! — сказал абиссинец, вставая.

Мы обнялись. Посмотрели друг другу в глаза. И только сейчас отметил, что изменилась не только грамотность речи Фалилея. Изменились его глаза. Он смотрел на меня и на мир глазами свободного человека!

… Друзья покинули Синоп в тот же день. Я был уже готов включить режим мизантропа. Но тут случилась новая нечаянная «радость». Нарисовался Белл со своим неразлучным Лукой! Столкнулся с ними на пристани, когда пытался договориться с очередным капитаном, имея вариант в запасе в виде предложения другого капитана. Весна вступала в свои права, и сообщение между Синопом и Стамбулом уже работало вовсю. Но до навигации в Черкесию нужно было ждать еще неделю. Этот капитан тоже был готов подкинуть меня до Адлера или на берег между Гаграми и Сухумом. Я был согласен присоединиться к любому, лишь бы побыстрее. Точного срока ни один, ни второй не могли назвать. Ссылались на свои обстоятельства. Оставалось только ждать, кто из них раньше проявится. С этими мыслями и шёл по пристани, когда натолкнулся на «сладкую парочку»!

Шотландец со своим слугой прибыл на британской шхуне «Arundel».

Я как раз шёл мимо неё, когда он меня окликнул. Я обернулся, не веря своим ушам. Увидел его. Глазам поверить пришлось. Белл с гадкой улыбкой сбегал по трапу. Хорошо, что не с распростёртыми объятиями. Его улыбка, по его представлению, должна была продемонстрировать, что он мне рад. Но было очевидно, что это оскал ядовитой змеи. Рад, мараз! Мол, как ты от меня не убегал, а я — вот он! Теперь никуда не денешься. Все равно ты будешь мой!

Остановился напротив.

— Как же я рад вас видеть! Живым и здоровым!

«Нет, ну не контрацептив⁈ Нассы в глаза — всё божья роса!» Ничего более подходящего ситуации в голову не пришло.

— Оставим эти любезности! Вы же понимаете, что я не могу и не хочу ответить вам тем же!

— Коста! Коста! Прекратите! Что было, то было. Признаюсь, я был не совсем прав. Но и вы чрезмерно погорячились. Закроем эту страницу! Забудем этот страшный сон!

«Как бы я его сейчас не посылал, толку не будет. Репейник!»

— Не получится. Ладно. Что вам нужно? Чего приперлись сюда?

Белла удовлетворил такой худой мир. Больше «целоваться» не лез. Затараторил.

Сообщил, что привез с собой гору барахла. «Обрадовал» меня сообщением, что запасся приличным количеством ружей и «телескопов». И страстно желал, чтобы я ехал вместе с ним в Черкесию.

Я поморщился. Он предупредил мой отказ. Вручил письмо от Спенсера и двухтомник его книги, только-только выпущенной издательством.

— Это для вас, приятель! — заявил, глядя мне в глаза, — Мистер Спенсер настоятельно просил вам передать. А также поклоны и нижайшую просьбу присоединиться к моей поездке. Я решил троекратно отомстить русским за причинённые мне убытки. Если Посольство не поможет, я банкрот.

— Что вы забыли в Черкесии?

— Меня ждут в районе Суджук-Кале или Пшады. Буду представлять интересы британской короны. Вот-вот английский флот войдет в проливы. Следует подготовить ему плацдарм для десанта!

— Из газет знаю, что европейские правительства не разделяют мнение лондонского относительно инцидента с вашей шхуной, — не преминул я его уколоть.

Я и не сомневался, что Белл, попав в Константинополь, тут же исполнит свою заветную мечту и даст многочисленные интервью. Расскажет в подробностях об унизительном для России судебном процессе, о техническом несовершенстве флота и уязвимости блокады черноморского побережья Кавказа. Все так и было. Одного только этот скот, потомок скоттов, не ожидал. Он-то думал, что после интервью проснется всемирной знаменитостью. Мир содрогнется. Бросится терзать «полудохлого» медведя. Ан, нет! Мир вяло отреагировал на его рассказы. Должного эффекта он не добился. Поэтому я и пнул его.

— Ерунда! — отмахнулся шотландец. — Британия превыше законов и мнений жалкой кучки дипломатов.

— Так вы, значит, думаете, что войны не миновать?

— Даже русский царь уже все осознал!

— С чего такая уверенность?

— С того, что он объявил военную тревогу своему черноморскому флоту! Мы с вами войдем в историю!

Я же говорю: не терпится ему оказаться на авансцене мировой истории в лучах славы! Нашелся тут Гаврила Принцип! Хотя, новость, конечно, из разряда крышесносных. Тут не попишешь. Отсюда простой вывод: нужно быстрее убираться из Синопа.

— Так как? Вы едете с нами? Меня поджидает турецкое судно «Ени». Через пять дней отправляемся!

— Ени по-турецки означает «новый», «новик», «новичок». Надеюсь, ваш капитан из таких, из неопытных. И потопит вас в виду кавказских берегов, — нагрубил я Беллу. А чего стесняться? Этот нехороший человек уже выболтал мне все свои тайны. — Конечно, Синоп мне надоел хуже горькой редьки. Но ваше общество для меня столь нестерпимо, что я ни за какие коврижки с вами не поеду!

Я развернулся и пошел в город. Пока Белл с разинутым ртом соображал, как мне ответить, Лука кинулся за мной. Тронул за рукав, притормаживая.

— Я прекрасно тебя понимаю, товарищ! — признался он. — Белл — редкий говнюк. Но я — не ты! Мне от него не сбежать. Быть может, ты найдешь для меня вечерок и немного поведаешь о том, что мне ждать в Черкесии. Очень переживаю. А ты, я слышал, там провел немало времени. И даже имя заслужил!

Я пристально в него вгляделся. Грек как грек. Смазливый. Такие девкам нравятся. Быть может, я перенес свое раздражение от Белла на Луку без веской причины? Вроде, спокоен. Не нервничает.

— Посидим, выпьем. Хочешь вина. Или ракы? — продолжил он свои уговоры.

— Хорошо! Найдешь меня в хане у старой крепости. Там, где стены разделяют турецкий квартал и греко-армянский.

— Тогда через четыре дня! Что принести? Что покрепче?

Я кивнул и, не обращая внимания на крики очнувшегося Белла, отправился восвояси.

Мне предстояло несколько дней напряженного труда. Нужно было наваять еще один, самый пространный третий отчет в виде моих комментариев к книге Спенсера. Вернее, ко второму тому. Хотя Черкесия в названии стояла на первом месте, ей было уделено немного последних писем-глав. Видимо, столько, сколько Эдмонд успел подготовить. Наверное, будет продолжение. Тем лучше. Мне меньше возни.

Но сперва личное письмо. Пропустив традиционные приветственные бла-бла-бла, добрался до самого интересного. До описания встречи моего боевого товарища с самим лордом Палмерстоном. Он написал:

«Обсуждали инцидент со шхуной „Виксен“. Министр показал мне бумаги от нашего посла в Петербурге лорда Дарема. Русские настроены решительно, лорд колеблется и не определился еще со своей позицией. Опасается дебатов в Парламенте. Тут-то я и передал твое письмо. Он долго его изучал. Потом спросил меня, можно ли доверять автору послания. Я охарактеризовал тебя с самой лучшей стороны, как участника моей экспедиции. Министр отпустил меня, ничего не сказав о тебе на прощание».

Интересно, сыграет ли какую-то роль мое письмо? Особенно в сегодняшнее крайне напряженное время! Этого я никогда не узнаю. Сомнительно, что Палмерстон мне лично напишет: вот каких мужей рожает древняя земля Эллады!

Но и черт с ним! Мне еще гору гусиных перьев нужно заточить, чтобы поставить, наконец, точку в моем осеннем приключении. Я вздохнул и приступил к работе.

Всего писем-глав, посвященных Черкесии, было семнадцать. К каждому дал свой развернутый комментарий. Потрудиться пришлось немало, потому что Эдмонд нехило разошелся, поливая грязью Россию. То он обвинял ее в наглом захвате Черкесии и нарушении договоров с Англией и Францией. То объявлял этот край естественным барьером против дальнейшей агрессии России на Восток. Эта открытая политическая публицистика разбавлялась массой этнографической информации и описанием собственно путешествия. Он скрыл мое имя. И многие детали изобразил в ложном свете. Или опустил, предупредив читателя, что не хочет доставить неприятностей своих помощникам. Мне пришлось очень многое или опровергать, или уточнять.

На эту работу ушло четыре дня. Закончил как раз перед визитом Луки. Сбегал в порт. Передал с попутным кораблем посылку для Фонтона. Адресовал ее на подставной «почтовый ящик», о котором мне сообщил Дмитрий. И с чувством удовлетворения от выполненного важного дела поспешил обратно на постоялый двор.

Лука поджидал меня у входа. Заметно нервничал. Переминался с ноги на ногу.

— Уф! — облегченно воскликнул он. — Боялся, ты не придешь!

— Привык выполнять свои обещания! — улыбнулся я.

— И я! — он потряс бутылкой голландского джина. — У Белла одолжил!

— Скажи уж честно. Стибрил?

— Позаимствовал! — ответил он уклончиво.

— Уверяю! Если ты наказал Белла на джин, буду только рад! В три раза вкуснее покажется!

— Сейчас проверим! Куда двинем? К тебе или в кабак?

— Кабаками сыт по горло! Два месяца из них не вылезал!

Мы поднялись ко мне в комнату. Выставил на стол кружки. Георгий распечатал бутылку, разлил.

— Давай! Сними пробу! — предложил мне.

Меня уговаривать было не нужно. Лихо опрокинул. Стряхнул последние капли на пол.

— Ну, как? — спросил Лука, нюхая напиток в своей кружке

— Забористый! — ответил я и с удивлением отметил, что закружилась голова. — Ты чего не пьешь?

— Один момент!

Я видел не одного, а двух греков. В глазах расплывалось, голос Луки звучал откуда-то издали. Он поставил свою кружку обратно на стол и помахал ладонью у меня перед глазами.

«Что со мной? — подумал отстраненно. — Меня отравили?».

Я навалился грудью на стол, чтобы не упасть. И отключился.

[1] Именно так и случится во время Синопского сражения. Эскадра Нахимова потеряет весь такелаж, но выиграет битву. Объятые пламенем корабли турок станут выбрасываться на берег и взрываться.