Прыжок "Лисицы" (СИ)

Глава 22 Разборки с Ваней в Вани

Началась игра в гляделки. Я смотрел, улыбаясь. Слишком хорошо знал грузин, поэтому был уверен, что случится дальше. Сельчанин уже не мог отступить от своего намерения. Его же никто не заставлял. Он проявил инициативу. На глазах у всего села. Теперь, если струсит, покроет себя позором. На всю жизнь. Кому охота жить с таким клеймом? Даже если он прекрасный человек, хороший семьянин, трудяга. Все одно: каждый, даже самое распоследнее ничтожество в селе, будет тыкать ему. Мол, а помнишь, когда везли Тамару? А ты струсил! Из серии: стоило только один раз трахнуть козу!

Мне было уже жалко его. Пауза затянулась. Он понимал, что еще пара секунд, и уже ничего не спасет его от позора. Я пришёл к нему на помощь. Продолжая улыбаться, моргнул. Он понял, что я подбадриваю его, призываю к действию. При этом обещаю, что ничего страшного с ним не случится. Он поверил. Что ему еще оставалось⁈ Выдохнул. Начал заносить руку. Я тут же выстрелил ему под ноги. Все закричали. Некоторые женщины даже прикрыли лица руками. Дым развеялся. Сельчанин стоял в той же позе, беспрерывно хлопал глазами. Посмотрел себе под ноги. Понял, что жив, здоров и даже не ранен. Выдохнул. Разжал пальцы. Комок грязи упал на землю.

Тут же сбоку раздался сначала такой знакомый мне свист летящего ножа Бахадура. Потом жалобный вой. Все повернулись в ту сторону. Еще один герой объявился слева, где была зона ответственности алжирца. Но этому сельчанину повезло меньше. Бахадур, полагаю, с ним в гляделки не играл. Тут же пресек на корню попытку заляпать грязью боготворимую им женщину. Вот и стоял теперь этот несчастный, растопырив ладонь, в центре которого торчала железная полоска. Я кивнул Бахадуру. Улыбаясь, покачал головой. Бахадур лишь пожал плечами. Что должно было означать: ну, жив же человек! Как ты и просил!

Этих двух уроков хватило, чтобы все «зрители» тут же с криком разбежались.

— Как ты? — спросил Тамару.

— Думала, будет сложнее, — улыбнулась моя грузинка.

— А что я говорил! — я даже подбоченился. — Я знаю людей!

— Коста! — одернула меня Тамара.

— Шучу, шучу!

Её беспокойство было понятно. Она всю жизнь жила в окружении бахвалящихся мужчин. Они ей оскомину набили. Меня, может, в первую очередь, полюбила из-за того, что я как раз совсем не был заражен этим «недугом». Спокойно относился к своим подвигам. И уж тем более, рассказывал про них просто, без пафоса. Не кичился, не хвастался. И царице совсем не светило, что и я окажусь в этом болоте куликов, где каждый поёт оду своим деяниям. Все просто. Будь мужчиной, поступай как мужчина. А уж оды про тебя пусть слагают другие!

Тамара успокоилась. Тронула коня. Повела его самым медленным из возможных шагом. Так же гордо и ровно держала голову. Смотрела только вперед.

"Вряд ли когда-нибудь до и вряд ли когда-нибудь после Тамары кто-то въедет в это село с таким невероятным триумфом!' — мы с Бахадуром, наверное, думали об одном и том же и с одинаковым восхищением смотрели на грузинку, удивляясь её выдержке.

За оставшееся до дома братьев время больше ничего не произошло. Ни одного шороха. Никто не пикнул. У ворот я спешился. Помог Тамаре. Бахадур уже был на ногах. Принял коней. Я на всякий случай еще раз посмотрел на Тамару. Она кивнула. Я постучал в ворота.

Все повторилось, как и в первый мой приезд сюда. Ворота открыл Баадур. Остолбенел. Тут же бросился в дом, звать братьев. Я, может быть, так и остался бы стоять на пороге. Но Тамара решительно вошла во двор. Мы с Бахадуром последовали за ней.

Решил подбодрить себя и алжирца. Тома явно в этом не нуждалась.

— Знаешь, как его зовут? — указал я на убегавшего слугу.

— Нет, — удивился Бахадур.

— Баадур! — я рассмеялся.

— Шутишь? — глаза Бахадура округлились.

— Нет. Тамара?

Тамара, складывая зонтик, кивнула, подтверждая мои слова.

— Тогда его не трону! — улыбаясь, прожестикулировал Бахадур.

— Надеюсь, никого не придется трогать! — выразил надежду.

А между тем движение во дворе тут же прекратилось. Все замерли. Казалось, в тех же позах, в которых их застал вход Тамары. Кто-то из слуг так и не смог разогнуться. Все смотрели со страхом. И только, как мне показалось, Манана в первую секунду вспыхнула улыбкой, завидев госпожу. Но тут же вернула на лицо каменную маску.

Выбежали братья. Также застыли на крыльце. Шагу больше ступить не могли. Понимая, что немая сцена может длиться бесконечно, я улыбнулся.

— Мир вашему дому! — выступил торжественно.

Мой голос стал аналогом «отомри». Все разом выдохнули. Приняли стойку «вольно». Теперь смотрели на братьев. Ждали их ответа.

— Как ты смела, — возопил Ваня, — явиться сюда в таком платье, да еще и без накидки! Небось, через все село так проехала! Тебе мало того позора, который…

— Бахадур, столб! — коротко приказала царица.

В следующую секунду рядом с головой Вани в столб, поддерживающий крышу над крыльцом, вонзился нож алжирца. Всеобщий выдох. Ваня заткнулся.

Меня же переполняла смесь детского негодования и восторга.

«Да, твою ж мать! Как такое возможно⁈ Я с алжирцом неделями разучивал жесты и прочее! Только-только начали друг друга понимать! А эта фифа приказывает ему на грузинском (!), в котором он ни бельмеса! И Бахадур в точности выполняет её приказ! Как⁈ Обидно, ну! Я уже боюсь думать о том, что алжирец мог неправильно понять её пожелание. И тогда нож сейчас торчал бы в одной из глазниц несчастного и глупого брата царицы! Это, во-первых. А, во-вторых, эта восхитительная зараза, оказывается, мало того, что в европейском платье проехалась через все село, так еще и без накидки. А я ж ни сном, ни духом! Она же права: я же не от мира сего! Откуда у неё такие, прости Господи, стальные яйца⁈ Взяла и решила: раз идем в пекло, так, чтобы уже отрезать все пути к отступлению! Без полутонов, нюансов, экивоков! Чтобы раз и навсегда решить проблему! Нет, ну какая женщина!»

— Это я покрыла вас позором⁈ — раздался гневный крик Тамары.

Я и Бахадур расслабились, «запаслись поп-корном», готовые насладиться предстоящей головомойкой. Бахадур чуть приблизился ко мне. Явно хотел, чтобы я переводил ему. Это опять меня возмутило.

«То есть, все-таки не понимаешь грузинского! А приказ выполнил в точности! Блин, как же обидно!»

Я начал переводить шепотом.

— Я⁈ — повторила Тамара.

Гнев её в эти секунды был настолько велик, настолько её переполнял, что требовал незамедлительного выброса. «Котёл» был опять на грани взрыва.

«Выпускай пар, Тома!» — попросил её мысленно.

Кажется, Тамара и сама это понимала. Неожиданно для всех она кааак шарахнула зонтиком по столбу ворот. Зонтик вдребезги! Все вокруг вздрогнули!

Я застыл в восхищении. Сам-то год назад всего лишь клак запустил в полет. А она…

«Тамара! Я твой навеки!»

— Вы продали меня как овцу!

Пар-то она выпустила, но уровень громкости не понизила, а, наоборот. Вполне возможно, что в эту минуту вся затаившаяся деревня слышала её громогласный крик.

— Хотя я просила вас этого не делать. Умоляла. Призналась, что люблю его.

Тут Тамара указала на меня. Я оторопел! Нет! У меня челюсть отвисла!

«Нет у меня уже слов, чтобы наградить эту женщину! Вот же…! Словом, ведь, не обмолвилась! Не рассказала, не предупредила! Сейчас братья набросятся на меня. Обвинят, и справедливо обвинят, что я воспользовался их гостеприимством и поступил, как последний вор! У них за спинами сговорился с Тамарой. Надо ей всыпать… Надо найти в себе силы и всыпать!»

Но, братья были так припечатаны гневными криками сестры, что мало что могли сейчас сообразить. Тамара, между тем, оборотов не снижала.

— Клялась, что мы с ним сговорились. Что он вернётся за мной! — продолжала Тамара. — А вы? Отмахнулись. Плюнули. Забрали золото. Сидите тут. Пропиваете и проедаете это золото. Потому что больше ничего на свете не умеете делать. И вам плевать, что со мной случилось. Вы же знали, что меня похитили! Но вы продолжали тут сидеть, пить, жрать…

— Ну, это «жрать», — грубовато немного. Не к лицу ей, — поделился я своим мнением с Бахадуром.

— Нормально! Ей все к лицу! — алжирец не сводил влюбленных глаз с грузинской фурии.

— Задницы свои не подняли, чтобы разыскать меня, спасти!

«Ну, хоть не „жопы“ сказала», — подумал я.

— И меня еще хулой покрываете⁈ Вы, считающие себя моими братьями! Вы — братья⁈ Вы, считающие себя мужчинами! Вы — мужчины⁈ Манана!

Манана, наверное, даже не понимала, что с самого начала речи госпожи стала улыбаться. Оклик Тамары заставил её вздрогнуть, принять подобающий строгий вид. Отвечать не стала. Но смотрела на Тамару во все глаза.

— Приготовь им к завтрашнему утру две юбки! Это их настоящая одежда должна быть! Штаны созданы для других! Для настоящих мужчин!

Здесь Бахадур не выдержал. Начал смеяться. Братьев его смех не напугал до смерти, а вывел их из ступора. Бывает же такое!. Тут же начали оба орать!

Крик их был бессвязным. Набор оскорблений. Ну, и как резюме, мол, пошла отсюда и чтобы ноги твоей…!

Тут я напрягся. Потому что Тамара опять посмотрела на Бахадура. Алжирец, конечно, моментально занёс руку.

— Эээ! — я сделал шаг вперёд, придержав руку Бахадура. — Давайте, для начала, все успокоимся!

Тамара фыркнула.

— Прошу тебя!

Тамара фыркнула еще раз. Но потом выдохнула. Кивнула головой, соглашаясь. Братья уже молчали. Занесённая рука Бахадура подействовала на них сильнее, чем мои увещевания.

— Опусти! — приказал я Бахадуру.

Так этот человек, обязанный мне своей свободой, сначала посмотрел на Тамару! И только после того, как она кивнула, исполнил мой приказ! Нет! Нужно после разговора с братьями решительно разобраться с этой парочкой! И восстановить иерархию внутри нашего небольшого коллектива! Еще мгновение я потерял, все-таки, не удержавшись и бросив злой взгляд на Бахадура. Алжирец только пожал плечами. Мол, я понимаю, конечно. Ты — это ты! Но ослушаться её никак не могу! Хоть режь меня!

— Мы не с того начали! — «закурил» я трубку мира. — Криком дела не решишь! Тем более что мы к вам не с войной пришли. А с просьбой.

Братья приосанились, услышав про «просьбу». Для них, наверное, в этот момент, река вернулась в столь привычное для них русло грузинского сценария «достойной» беседы.

— Мы готовы выслушать твою просьбу! — «смилостивился» Ваня.

Тамара набрала воздуха. Я взял её за руку. Прислушалась. Смолчала.

— Мы с Тамарой любим друг друга. Как вы уже это поняли. Я хочу жениться на вашей сестре. И это вы уже знаете. Поэтому я прошу у вас её руки! И вашего благословения!

— Ты, наверное, издеваешься над нами⁈ — это Малхаз чуть не взревел.

Я опять малость оторопел.

— Мало того позора, что наша сестра неизвестно где была столько времени, — подхватил Ваня, — и никто не может поручиться за её девственность. Так еще и ты, безродный уорк, просишь руки у дворянки!

Тут я совсем опешил. На мгновение. В следующее меня уже стала удерживать Тамара, заметив, что внутри меня растёт цунами гнева!

«Нет, ну, ё… твою мать! Козлоё… ы несчастные! Дворяне хреновы! Все, что можно просрали! Сидят тут в дыре! Ни хрена не делают! Потому что, Тамара права, ничего не умеют делать. Только пить, есть и на каждом углу фасониться! Выпендриваться! По извечной грузинской привычке: мэ вар![1]»

— Погодите! Погодите! — я выдохнул. — Значит, вы… — Тамара опять придержала меня за руку, чтобы я еще раз выдохнул, и не сказал летевшие из уст матерные слова, — продали сестру, живёте за счёт вырученного за нее золота. Действительно, пальцем о палец не ударили, чтобы спасти её! И сразу отвернулись от неё! И она, значит, вас опозорила⁈ Во-первых, её опередила природа![2] Вы мизинца её не стоите! Во-вторых, черт с вами! Никто от вас не требует сейчас ничего, кроме того, чтобы вы на пару минут включили свои куриные мозги! Вам тут предлагают выгодный для всех вариант! Так я, оказывается, рожей не вышел, чтобы встать в ваш калашный ряд⁈ То есть, вы готовы потерять сестру, жить с этим, как вы говорите, позором⁈ И отказываете ей? Не хотите, чтобы она была счастлива?

— Да! — Ваня выпятил грудь. — Мы дворяне! Мы никогда не согласимся на то, чтобы породниться с…

— Предупреждаю тебя, Ваня, подбирай слова! — я остановил напыщенного дворянина. — Иначе, я отпущу руку Бахадура. И достану свой револьвер!

Бахадур, услышав свое имя, кровожадно улыбнулся.

— Деревенщины вы! И дураки! — улыбнулся я. — Ваша сестра, чтобы вы знали, избежала позора. И сама себя защитила. А одному поганцу, который хотел надругаться над ней, воткнула в горло нож. А вы — напыщенные индюки. Права, Тамара! Не штаны вам нужно носить! Юбки — ваша одежда! Поехали отсюда, любимая! Ты, как всегда, была права! Зря, я все это затеял!

Мы сели на коней.

— Предупреждаю! — я говорил спокойно, но с оттенком презрения. — Если до меня дойдет, что вы распускаете грязные слухи про мою будущую жену, пеняйте на себя. Из-под земли вас достану и глотки перережу! Не хотите больше считать её своей сестрой — Бог вам судья. Но не смейте в таком случае даже имя её произносить. Меня можете поносить сколь угодно! Мне на это плевать с высокой колокольни. Я понятно объяснил?

Братья молчали.

— Как говорится, молчание — знак согласия, — я улыбнулся, кровожадно оскалив зубы. — Еще одно, братья-дворяне. Напоследок. Никогда не говорите «никогда»! Почему? Объясню. Чтобы вы знали. Мы сейчас едем в Тифлис. Там я получу российский орден и звание офицера. Понимаете, к чему я веду?

Ваня и Малхаз синхронно кивнули.

— Да, вижу, понимаете. Я стану дворянином. И я точно знаю, настанет тот день, когда вы все проедите и пропьете. И тогда вы приползёте к порогу нашего с Тамарой дома и попросите о помощи. Но учтите. Не я буду решать, пускать вас на порог или нет. Помогать или нет. Будет решать она. Моя царица и ваша сестра. Вот тогда и посмотрим, что означает настоящий позор!

— Этому не бывать! — заорал Ваня.

— Никогда не говори «никогда»! — повторил я со смехом.

— И не смейте вытаскивать этот нож! — Тамара ткнула в пластину Бахадура, торчащую из столба. — Будет вам напоминанием!

Мы покинули негостеприимный дом.

В душе мне было немного жалко братьев. Совсем чуть-чуть. Они были рабами устоев, принятых правил поведения. И не могли поступить по-другому. Но это только на первый взгляд. Потому что для них эти правила послужили лишь оправданием их мерзкого поведения. Недостойного звания настоящих мужчин. А как иначе воспринять их бездействие? Другие бы наплевали на такие правила, бросились спасать сестру. А там бы, уверен, смогли бы и со слухами разобраться, и с недобрыми взглядами. Да даже просто, отправили бы сестру куда подальше. Нашли бы нового жениха. Да мало ли? Так нет же! Золото за сестру они взять не забыли! А про все остальное — напрочь! С чего их жалеть? Вон, Тамара, по возрасту только-только из детских штанишек выпрыгнула. А по характеру и поступкам с ротой мужиков может сравниться. Хотя, подумал я, даже в современной, свободной и передовой Грузии расскажи кому подобную историю, выложи весь расклад, уверен, что большинство и женщин, и мужчин по привычке встали бы на сторону братьев. И осудили бы Тамару. Мол, женщина не должна себя так вести. Если есть правила, надо их соблюдать. Если положено с покрытой головой… И т. д., и т. п. А спросить их: а мужчинам так можно поступать? Потупят глаза. А что они могли сделать, ответят? Такие правила! Может, и передергиваю по поводу современной Грузии. И рад бы ошибиться.

…Примерно через километр, когда село скрылось из виду, Тамара остановилась. Спрыгнула с коня. Мы с Бахадуром остановились тоже. Бахадур недоумевал. Я, кажется, догадывался, что сейчас последует вторая часть марлезонского балета. Меня ожидало очередное избиение. Взгляд Тамары ничего другого не обещал.

Догадаться было несложно. После того, как мы с триумфом покинули дом Вани, Тамара совсем не наслаждалась победой. Все время бросала на меня свои взгляды-молнии. Причина была очевидной: она только несколько минут назад узнала про мою настоящую «работу». Её не волновало, что я по каким-то высшим соображениям не мог ей все выложить начистоту раньше. Я её мужчина. У меня от неё не может быть и не должно быть никаких секретов. Вот и всё! И по-другому не будет, если я хочу нести звание её мужа.

— Слезай! — приказала она.

Меня стал разбирать смех. Я вспомнил прекрасный детский фильм «Волшебная лампа Аладдина». Момент, когда злой волшебник трёт лампу. Джин не реагирует, хотя обязан.

— Выходи! — требует волшебник.

— Не выйду! — по-детски отвечает джин.

— Выходи! — шипит волшебник.

— Не выйду! — «капризничает» джин.

Еле сдержавшись, я принял на вооружение тактику джина.

— Не слезу! — отвечал, как ребёнок.

Тамара явно почувствовала игру. Теперь сама с трудом сдерживалась, чтобы не расхохотаться. Видимо, я хорошо сыграл.

— Слезай! — повторила она, закусывая губы, чтобы смех не смог вырваться.

— Не слезу!

— Ах, так!

Тамара бросила взгляд вниз.

«Камень выискивает, — догадался я. — Поувесистей».

Так и есть! Наклонилась. Подобрала нехилый такой «камешек». Опять посмотрела на меня.

— В последний раз добром прошу: слезай! Не то — хуже будет!

Я не стал больше испытывать судьбу. Спрыгнул с коня. Встал напротив Тамары. Голову опустил. Тамара продолжала бороться со смехом. Поэтому тяжело дышала. Я поднял на неё глаза. Тоже играл вдохновенно. Сейчас был похож на того пацана с картины «Опять двойка»!

— Я жду! — Тамара для вящей убедительности пару раз хлопнула ладошкой по своему бедру.

— А что? Что? Я не виноват!

— Ах, ты не виноват⁈

— Нет! — глаза мои были подобны безоблачному небу. — Я много раз пытался тебе сказать!

— Да что ты⁈ Ай-яй-яй! И что же тебе помешало?

— Ты!

— Коста!

— Что? Что? Я же рот только открывал, чтобы признаться, так ты сразу с поцелуями на меня набрасывалась! Слова не давала сказать! Ты же такая ненасытная!

После этого пустился бежать.

— И я ещё должен тебе всыпать за то, что не рассказала мне, что предупредила братьев про наши клятвы друг другу! — вспомнил я.

— Так в чём же дело? Я тут! Иди, всыпь! — Тамара бросилась за мной.

Но в этот раз удержаться не смогла. Расхохоталась.

— Я тебя прощаю! — вопил я.

— Стой, трус! — захлёбывалась Тамара.

Мы смеялись оба. Я позволял ей нагнать меня. Позволял отвести душу, охотно принимая удары её прекрасных рук. Бежал дальше.

Бахадур заботливо отошёл с лошадьми в сторону, оставив нам свободной «детскую» площадку. Стоял в стороне. Улыбался.

А мы бегали и бегали по кругу. Я получал свои удары. Изображал «боль и муки». Просил прощения. Но Тамара была неумолима. Считая удары, вспоминала все мои «грехи».

Наконец, когда мы оба поняли, что окончательно отошли от утреннего проезда по деревне, от разговора с братьями… Что все эти напасти позади… И нам сейчас легко… Я подхватил Тамару на руки и уже сам впился в её губы, закрывая счёт своим «подвигам». Тамара сразу размякла. Подчинилась. Нежно отвечала.

Перестали целоваться. Смотрели друг на друга.

— Ты счастлива, любовь моя?

— Да! — Тамара тихо улыбнулась.

— Тогда в Тифлис?

— Да.

Тамара спрыгнула с моих рук. Бахадур уже подвел ей коня. Помог сесть.

— Только теперь ты мне все расскажешь!

— Расскажу, расскажу, — ворчал я, взбираясь на коня. — Куда я денусь?

— Теперь уж никуда! — улыбнулась моя грузинка.

…Между Вани и Тифлисом порядка двухсот пятидесяти километров. Памятуя о нашем недельном переходе из Поти в Вани с расстоянием всего в сотню, можно было предположить, что нам потребуется, как минимум, две недели. Но не тут-то было! Наша грузинка задала такой темп, что уже мне с Бахадуром впору было взмолиться, и просить её попридержать коней! Мы, конечно, с мольбой не взывали, но мягко намекали. На что Тома всегда отвечала нам смехом. Потом обвиняла в отсутствии мужества. И заставляла нас гнать и гнать! При этом и ночью мне не было покоя! Юная дева не успокаивалась, пока мои губы не начинали напоминать две сосиски! Между поцелуями я еще должен был рассказывать ей всю свою подноготную. Я, таким образом, еще и превратился на время перегона в мужской аналог Шахерезады! Мои «сказки» убаюкивали царицу. Она засыпала. Казалось, можно было, наконец, и самому отдохнуть. И тут уже после первой ночевки мы с Бахадуром поняли, что зря рассчитывали на полноценный ночной отдых. С первыми лучами солнца мы оба обнаруживали над собой уже готовую к очередному броску грузинскую амазонку. Она, особо не утруждая себя, просто пинала нас своими ножками, заставляя подниматься. Пресекала все наши ворчания. Совала нам в руки нехитрый завтрак. Стояла над нами, как воспитательница в детском саду, следившая за тем, чтобы детки съели всю кашку. И побыстрее! И плевать, что каша манная, загустевшая, с комками. Брррр! Потом также пинками заставляла быстрее собираться. Что в её понимании означало быстро пописать, плеснуть один раз водичкой на лицо. И в путь!

На третий день я не удержался. Во время обеденного привала, после подначки Бахадура, спросил:

— Любимая, из-за чего такая спешка? Пожар? Посмотри, во что платье превратилось! — я думал, что нашел самую больную точку любой настоящей женщины.

— Платье до Тифлиса. Я в нём там ходить не буду. Сразу купишь мне несколько новых!

Спрашивается: я реально мог надеяться, что получу иной ответ⁈ Ну, не идиот⁈

Пока я размышлял о своем недальновидном поведении, не заметил, что увеличил лимит времени, который мне был отведен на то, чтобы дать должный ответ царице. Строго говоря, никакого лимита и не было. Я должен был ответить сразу. Поэтому сейчас Тамара вскинула на меня свои прекрасные черные глаза, в которых уже начинала зарождаться очередная молния.

— Да, конечно! — я поспешил ответить, пока молния меня не испепелила.

Царица милостиво кивнула. И вдруг…

— Ты помнишь, я отказалась пойти с тобой на обед к генералу?

— Да.

— Я тогда отговорилась, что устала.

— А на самом деле?

— А на самом деле я сейчас совсем не готова сидеть за такими столами, общаться с такими людьми. С такими женщинами, — Тамара усмехнулась. — Я дикая, необразованная деревенская девушка. Хоть и дворянка. Я знаю только грузинский и пару сотен слов на русском. Я не умею носить такие платья, как у русских дам. И у меня немного времени, чтобы всему этому обучиться. Я должна соответствовать моему супругу. Своему званию. С тем, чтобы ни тебе, ни мне не было стыдно жить рядом с этими людьми, общаться с ними. Обедать… Поэтому я так спешу в Тифлис. Мне нужно многому научиться. И чем быстрее я начну, тем быстрее мы с тобой сможем спокойно выходить в люди, в свет.

Я подошёл к Тамаре со спины, обнял её.

— Значит, русский, французский! — начал её чуть раскачивать.

— Да, — улыбнулась Тамара.

— Мазурки, полонезы?

— Угу.

— Роскошные платья, кружевные чепчики, булавки?

— Обязательно!

«А мне, соответственно, — подумал я, — полагаются батистовые портянки и крем-марго!»

— Зная тебя, готов биться об заклад, что и года не пройдёт…

Тамара фыркнула.

— Полгода?

Тамара согласилась.

— Господь мне тебя послал. Какая же ты удивительная девушка! Откуда в тебе такой огонь горит⁈

— Сам же сказал. От Господа! — Тамара улыбнулась. — Что? Не можешь поверить своему счастью?

— А возможно?

— Даже не смей! Ты должен каждый день мной восхищаться!

Тамара повернулась ко мне. Поцеловала.

— И, кстати. Тебе тоже нужно выучить французский. И танцы.

Я вздохнул.

— Не слышу!

— Все уже ты слышала. Я же тебе уже говорил: куда я денусь⁈

— Хороший муж! — рассмеялась Тамара. — Всё. По коням!

…Мы мчались. Я смотрел на Тамару. Она была сосредоточена и спокойна. Все уже решила и распланировала. И все воплотит в жизнь по высшему уровню. В этом можно было не сомневаться. И тут я подумал, что моя жена станет одной из первых грузинок, которая перевернет многие из патриархальных устоев. На моих глазах будет происходить зарождение грузинской культурной элиты и интеллигенции. Той, которая впоследствии была так знаменита в бытность СССР. И вызывала всеобщий восторг великой страны.

На седьмой день нашей бешеной скачки мы добрались до города моего детства.

Въехали в столицу Закавказья через Гарцискарскую рогатку. Окраинная воинская застава с полосатым шлагбаумом и будкой. И продольный брус с вбитыми крест-накрест палисадинами для недопущения конного прорыва — та самая рогатка.

Старший, бросив на нас мимолетный взгляд, потребовал подорожные. Меня его спокойная реакция удивила. Я-то считал, что наше трио иначе, как пестрым, назвать было нельзя. Непонятный грек в виде горца. Покалеченная «мавра» в виде алжирца. (Тамара настояла на перевязке руки Бахадура после успешной операции в Вани). И юная девушка, грузинка. Какого чина — не разберёшь. Тамара сейчас выглядела, как и полагалось кавказским женщинам. Накидка на месте. Все закрыто, видны только глаза.

— Подорожных нет, — ответил я.

Служивый пожал плечами.

— Тогда я не смогу разрешить вам въехать в город!

[1] Буквальный перевод с грузинского: «Я», «Я есть». В данном контексте, хвастливое «Это я!»

[2] Коста воспользовался блестящей репликой С. Довлатова.