Прыжок "Лисицы" (СИ)

Глава 21 Медовая неделя

Ничего не объясняя, я поворотил коня не на дорогу к Тифлису, а на прибрежный песок — в сторону русско-турецкой границы. Мои спутники, не задавая вопросов, последовали за мной. Молча проехали с десяток километров.

— Что-то не так?

Голос Тамары чуть дрожал. Я обернулся. Она и Бахадур пристально смотрели на меня. В их взглядах смешались недоумение и настороженность. Их можно было понять. Оказавшись на берегу, готовые тронуться в путь, они были остановлены моим предупреждающим жестом. После этого я отъехал от них шагов на пять. Стал пристально осматривать берег. То, чего я так боялся и избегал, случилось. Я в Поти. Вернее, уже в десяти километрах от города. На полпути к форту Святого Николая. Если внимательно вглядеться вдаль, можно уже разглядеть его строения.

Конечно, окружающий пейзаж я не мог узнать. Через 160 с лишним лет, в тот момент, когда я здесь оказался и когда начались мои приключения, все здесь выглядело по-другому. В том старом-новом времени, еще в Салониках, я так подробно изучил все карты, что, казалось, мог с закрытыми глазами представить все окрестности. Так что существенного значения несоответствие нынешних видов тем, которые прочно сидели в голове, не имело.

Кроме того, я, наверное, мог по шагам, по метру выложить линию пути к месту, где ввязался в драку и получил камнем по голове. И я знал, что роковое место отсюда уже недалеко. И все же… И все же… Сидящий внутри страх не отпускал. Поэтому боялся тронуть коня. Нужно было немного времени, чтобы решиться.

Тамара и Бахадур подъехали ко мне.

— Что? Что? — Тома требовала ответа.

— Опасность? — просемафорил Бахадур.

Я выдавил улыбку.

— Все в порядке. Показалось. Поехали!

Я чуть придержал коня, чтобы Бахадур первым пересёк ту невидимую линию передо мной, которую сам боялся перейти. Как тот человек, перед которым пробежала черная кошка. Он стоит и ждёт кого-нибудь, кто, переступив через эту метку на дороге, возьмет на себя проклятие приметы. Или разворачивается и меняет курс. Развернуться я не мог. Еще не время ехать в противоположном направлении. Да и совсем напугал бы невесту и алжирца. Бахадур и Тамара пересекли эту линию. Ничего не произошло. Я выдохнул. На короткий миг можно было забыть о страхах. Скоро они вернутся. Семь километров и пешком-то пройти — дело плёвое. А уж на лошадях — тем более.

Мы ехали. Воистину, я превратился в шагомер. Цифирки в голове щёлкали беспрерывно, сообщая о неминуемом приближении к месту катастрофы. Чем ближе мы подъезжали, тем сильнее стучало сердце. Конечно, старался не показать виду. Радовало, что Тамара и Бахадур не обращали на меня внимания. Болтали друг с другом.

Я не оговорился. Они, действительно, разговаривали. Как у них при этом получалось понимать друг друга — уму непостижимо. У меня было лишь одно объяснение. Бахадур с первой встречи с Тамарой пребывал от нее в таком восторге — практически, боготворил, — что просто по интонации её речи понимал суть разговора. Тамара, в свою очередь, обладая потрясающей интуицией, сходу считывала жесты алжирца. И уже сама часто жестикулировала, подтверждая то или иное понятие своей речи. Она явно обошла меня в плане «разговора» руками.

— Ты что-то скрываешь от меня.

Я чуть не свалился с коня, настолько неожиданно Тамара обратилась ко мне. И это был не вопрос. Это было утверждение.

«Нашел себе жену! — усмехнулся про себя. — Два Спенсера вместе взятых не сравняются с ней по части „рентгена“ черепной коробки и чтения мыслей. Незавидная у меня будет судьба теперь. О каких-либо интрижках на стороне можно забыть навсегда. Я уже не говорю об изменах. Ничего не пройдет мимо всевидящего ока царицы. Враз раскусит. А с её характером можно быть уверенным, что долго разговаривать не будет. Сразу отчекрыжит кочерыжку. Хотя, на хрен я буду нужен Тамаре без неё⁈»

— Что молчишь? Язык проглотил?

Бахадур рассмеялся.

«Сюр! Чистейший! Без примеси! Девушка говорит на грузинском, алжирец понимает, что она упомянула язык. И смеётся. Потому что трудно удержаться и не засмеяться, когда речь теперь идет о двух безъязыких мужиках, сопровождающих молодую красавицу!»

Я и сам не удержался. Хохотнул. Бросил взгляд на Бахадура. Тот не удержался. Открыл рот и пальцем потыкал. Сомнений не оставалось, он понял, о чем шла речь.

— Коста! — царица требовала ответа.

— Все в порядке, дорогая. Просто задумался. Не обращай внимания. Ты мне скажи, как вы друг друга так понимаете?

— Ничего сложного, — Тамара пожала плечами. — И не заговаривай мне зубы. Я же вижу, что ты сам не свой.

— Все никак не успокоюсь, когда вспоминаю про драку в ауле! — попытался отговориться.

Тамара пристально посмотрела. Я выдержал её взгляд. Не уверен, что она поверила. Но, вроде, версию приняла.

А счетчик в голове тем временем все быстрее и быстрее стремился обнулиться. Мы подъезжали к месту моего переноса. К моим личным «звёздным вратам». Я смотрел вперед. Тамара опять насторожилась. Заметила, как часто я задышал.

— Нам нужно остановиться! — неожиданно потребовала она.

— Что случилось? — я сглотнул слюну.

— Бахадура нужно перевязать! — усмехнулась она, заметив моё облегчение. — Вон хорошее место.

«Нет! Не два! Три Спенсера! Все видит. Мой страх. Причин только не понимает. И Бахадура не нужно перевязывать. Недавно это делала. Просто дает мне передышку. Спасибо, милая!»

Мы спешились в указанном царицей месте. Бахадур безропотно отдался в руки своего «лечащего врача». Я чуть пришел в себя.

— Пойду, искупаюсь! — сообщил им.

Решил про себя, что, если и суждено мне в скором времени покинуть этот мир, то уж буду покидать вымытым и чистым. И на тот свет или в своё время прибуду вымытым и чистым. Как-то так правильно, наверное.

Бахадур, как истинный южанин, не смог скрыть своего ужаса. Оторопело посмотрел сначала на меня. Я показал ему, что все норм. Тогда он обратился к Тамаре.

— Ничего. Пусть идёт. Ему сейчас холодная вода в самый раз. Может, придет в себя, наконец! — успокоила она любителя теплых морей.

… Я вышел к кромке морской воды. От Тамары и Бахадура меня скрывали большие камни. Разделся догола. Полез в воду. В другом состоянии наверняка бы заорал. Вода все-таки была еще холодноватой. Точно не для купания. Но сейчас не обращал на это внимания. В голове звучали вагнеровские трубы. Как я ни старался отогнать от себя мысли о чрезмерном пафосе в моем восприятии ситуации — не получалось. Я прощался с жизнью в этом времени. Совсем не зная, каким окажусь в своем. Трупом? Овощем? Или, все-таки, пронесёт, и я буду просто на больничной койке на пути к выздоровлению. А, может, уже и бегаю вовсю по Салоникам.

И даже не это в первую очередь меня сейчас занимало. Я понимал, что совсем не хочу расставаться с этим временем. Парадокс! Прошлый век! Вокруг, за редким исключением, сплошное зверство. Со всех сторон. Кровь и боль. Подвиги и предательство. Почти ежедневная борьба за жизнь. Да даже просто — отсутствие теплых туалетов и прочих благ цивилизации. Но мне нравится это время! Я полюбил его. Нет, не так! Я полюбил себя в этом времени! Так, как я не мог полюбить себя, Спиридона, в том. Я стал настоящим мужчиной. Я совершал поступки. Отвечал за них. Обрел прекрасных друзей. Познал такую любовь к Малике и Тамаре, что уже не смогу согласиться на что-то меньшее по силе чувств. И мне совсем не хотелось терять все это. Я был почти уверен, что если меня сюда забросило, то, значит, я должен пройти весь предначертанный путь. До октября 1853 года. Почти. И отсутствие полной уверенности меня и терзало. Наличие даже одной десятой процента из ста, одного шанса из тысячи, что возможно попадание в «обратный» тоннель, заставляло меня горевать.

«Я не хочу возвращаться обратно! Не хочу! — из-за волнения, а вовсе не из-за холодной воды, зуб на зуб уже не попадал. — Это нечестно, Господи! Нельзя со мной, как с Каштанкой! Ты дал мне кусок мяса на веревочке. Он уже лежит у меня в желудке. Я уже почувствовал его вкус. У меня уже слюни текут ручьем. И ты хочешь сейчас дернуть за веревочку и вытащить этот кусок⁈ Нечестно!»

Шорох камней прервал мои детские претензии к Всевышнему. Я оглянулся. На берегу стояла Тамара. В руках держала грузинский наряд. С улыбкой смотрела на меня. Начала раздеваться. Зная мою грузинку, можно было не сомневаться, что, не стесняясь, оголится полностью. Я отвернулся. Тамара засмеялась. Теперь я уже дрожал не только от мыслей, но и от ожидания. Я слышал, как Тамара вошла в воду. Поплыла. Вот уже встала на ноги у меня за спиной. Прижалась ко мне. Я чувствовал прикосновение сосков её маленькой груди и мурашки на ее теле. Меня самого бил колотун. И не только от холода.

— Хочешь обратно переодеться? — я пытался хоть как-то остановить её или притормозить.

— Да. Приберегу это платье! Не на лошади же в походе к нему привыкать!

— Да, разумно! — я уже почти верил, что разговор будет на бытовые темы.

— Что с тобой, любимый? — Тамара прижалась крепче.

«Ага! Щас! Её разве тормознёшь? Остановишь? Да, уж! Про пылесосы поговорить не получится!»

— Тамара!

— Ну, давай я тебя успокою, — Тамара обняла меня. Её руки начали скользить вниз по моему содрогавшемуся телу.

— Нет! Мы не будем делать этого здесь и сейчас, — я перехватил руки моей грузинки.

— Почему? — промурлыкала царица.

— Во-первых, я хочу, чтобы это было… — искал слова, — торжественно! А не так, на скорую руку.

— Угу, — продолжала мурлыкать Тамара. — А, во-вторых?

— Во-вторых, пока не поженимся, я тебя не трону!

Тамара рассмеялась.

— А как же твое: «мне плевать на правила»?

— Тут другое, Тома. Через это правило я не переступлю!

Не мог же я ей сказать, что не хочу лишить её девственности и через час после этого навсегда исчезнуть из её жизни! И, если честно, я никак не мог преодолеть в себе вбитое мне в СССР правило совершеннолетия. Когда нельзя трогать девушку до наступления её 18-летия. Хотя, уже достаточно пропитался «ядом» этого времени. Понимал, что смогу принять такую его вольность по отношению к возрасту девушки в постели.

— А, в-третьих… — продолжил я.

— Есть еще и в-третьих⁈ — Тамара явно издевалась над моей бухгалтерской дотошностью.

— Да, — я кашлянул и выдал вычитанный где-то факт. — В морской воде вредно этим заниматься. Можно подцепить заразу!

— Ай, яй, яй! Что ты говоришь? — зацокала Тамара, уже не скрывая издёвки.

— Ааааай! — психанул я и побежал на берег.

Тамара засмеялась вслед. Слава Богу, не обиделась.

— Отвернись! — приказал ей.

Тамара не реагировала.

— Пожалуйста, любимая!

Довольно хмыкнула, отвернулась. Я оделся.

— Долго не купайся.

— Это еще почему, мой ученый будущий муж?

— Застудишь там у себя… — черт, засмущался. — А тебе еще детей мне рожать!

— Хорошо, любимый! — царице понравилась моя забота.

Я выскочил из-за камней так стремительно, что всерьез напугал Бахадура. Он, как верный пес, охранял наш покой. Точнее, покой Тамары. Меня совсем не беспокоило то, что он мог подсмотреть. Зная алжирца и его отношение к Тамаре, я был уверен, что он скорее вырвет себе глаза, чем осмелится взглянуть на неё голую. Придя в себя, Бахадур не смог скрыть своего удивления. Он же был уверен, что я сейчас должен ублажать богиню. Я отмахнулся. Не было времени все объяснять. Вскочил на коня.

— Сейчас вернусь! Береги её!

Про «береги» зря, конечно, ляпнул. Уже один мой вид вызывал множество вопросов. А тут еще и чуть ли не прощальное слово сказал. Ну, да ладно. Не до этого. Сейчас важно другое.

Хватит уже бояться! Сейчас и здесь все нужно решить! Если суждено вернуться, что ж… Не хочу. Но — не мной записано! Так тому и быть. Суждено остаться? Отлично! Здесь и сейчас. Хватит шарахаться.

Шагомер в голове подсказал, что я на месте. В сотне-двух метров — «крепость». Какой там форт⁈ [1] Привычная уже глазу земляная насыпь. Большой деревянный склад. Убогие покосившиеся домишки. И лениво развалившиеся в тени казачки, гадавшие, подъеду я или нет. Погранзона? Погранцы? Или привычный российский бардак в крайней точке черноморского побережья империи Николая I?

Спрыгнул с коня. Осмотрелся. Берег не узнать. Сосновый лес на границе пляжа явно больше и гуще. Но я был уверен, что именно здесь получил по голове.

«И что? Сделаю несколько шагов, пересеку ту невидимую черту и перенесусь? Хрен ли гадать⁈ Вперед и с песней!»

Песню, конечно не запел. Пошел вперед. Инстинктивно зажмурил глаза. Шаг, другой, третий…. Открыл глаза. И…

И — ничего! Море по-прежнему лениво накатывало волны на пустынный песчаный берег. Папаха по-прежнему была на лысой голове Косты Варвакиса. Казаки-пограничники все также валялись в тени, не меняя позы.

Я не удержался, радостно крикнул. Потом побежал, описывая круги вокруг злополучного места. Никаких тоннелей не открывалось. Никуда меня не швырнуло. Я был там, где хотел быть! Здесь и сейчас! В этом времени, где реки крови и нет теплых туалетов. Но это было моё время!

«Благодарю тебя, Господи! — перекрестился. — За все! За то, что перенес меня сюда. И за то, что оставляешь меня здесь до оговоренного срока!»

Вскочил на коня. Поскакал обратно, оставив за спиной ошарашенных моей пантомимой казаков.

И Тамара, и Бахадур не смогли скрыть своего шока, когда увидели меня. И сейчас их тоже можно было понять. Совсем недавно перед ними был практически прощавшийся с жизнью человек. Дрожал, суетился. Сердце выскакивало из груди. А теперь? Умиравший чудесным образом ожил. И сиял самой широкой из возможных улыбок.

— Готовы? — весело крикнул я им. — В путь! В путь!

…Может быть, это была одна из самых счастливых недель обеих моих жизней. Освободившись от тяжкого груза, я вовсю радовался каждому дню. И, казалось, сам Господь нас хранил всю эту неделю. Не было ни одного неприятного происшествия, столкновения. Ни разу не потребовалось мне достать револьвер, а Бахадуру свои ножи. Дорога была чудесной. Легкой. Могли бы проходить и вёрст сорок за день. Но с Тамарой я не хотел таких испытаний на грани физических возможностей даже для здоровых мужиков. Поэтому мы с Бахадуром ориентировались на неё. Как только понимали, что царица устала, тут же останавливались. Даже, если она убеждала нас, что нам показалось и что она способна еще держаться в седле. Она была окружена такой заботой, что иногда жаловалась на то, что мы ей ничего не позволяем делать. Но я любил Тамару и боготворил её. Бахадур боготворил по-своему. По-иному у нас не получалось. Единственное занятие, которое доверялось ей — лечение алжирца. Все остальное, включая даже приготовление еды, мы брали на себя.

Тамара была редкостной чистюлей. Поэтому останавливались всегда у воды. Ей нужно было обязательно помыться с ног до головы. На помывку её всегда сопровождал Бахадур. Ни я, ни Тамара не сомневались в его порядочности. А вот я сомневался в собственной выдержке. Мог не устоять и все-таки посмотреть на неё, обнаженную.

Кроме того, Тамаре нужно было еще и все простирать. Тут я, конечно, корил себя. Мог бы догадаться. Так-то нам, мужикам, чего? Одними подштанниками неделями можем обойтись! А настоящие девочки, слава Богу, другие! Поэтому, на второй день заехали в село по дороге. Тамара купила все необходимое. Жаловалась, конечно, что качество ужасное. Я успокоил её, пообещав в будущем самое лучшее белье!

Ночи были прекрасными и, порой, невыносимыми. По-хорошему — невыносимыми. В первую же ночевку Тамара, не спрашивая меня, юркнула ко мне под бурку. Прижалась. Впилась в губы. Я понимал, что тут никакие возражения не подействуют. Я не смогу её прогнать. Целовались долго! Очень долго! Наконец, Тамара оторвалась. Посмотрела на меня с хитрой улыбкой.

— До свадьбы? Точно? — спросила, прищурившись.

— Вот же ты зараза! — я рассмеялся.

Тамара поддержала мой смех.

Я подумал, что для своего времени Тамара — выдающаяся девушка. Одна из тех, которые могут нарушить правила и патриархального общежития, и мужского мира. Такая, Софья Ковалевская и Валентина Терешкова в одном лице. Знала ведь, что никто её не одобрит. Наоборот, только проклянут. И все равно, на все наплевала, поверила мне, пошла за мной. В общем — во все тяжкие. Но такие сладостные тяжкие!

— Точно, любимая!

— Ну, держись тогда! — опять впилась.

И что мне оставалось? Держался! Хотя, конечно, было очень тяжело! И, ведь, так каждую ночь! К слову, Бахадур во время второй ночевки ушел от нас спать на добрый десяток метров. Потому что после первой ему стало все понятно. Выспаться под наше общее с Тамарой сопение, вздохи, вскрики было невозможно! Но алжирец не ворчал. Наоборот! С чистой душой радовался нашему счастью.

Тамара во время переходов теперь учила русский под моим чутким руководством. Не раз и не два мне приходилось тереть нывшее плечо. Я никак не мог сдержать смеха, когда слышал так мне знакомый с детства грузинский акцент! А царица, конечно, тоже не могла сдержаться. Начинала меня мутузить, требуя прекратить смеяться. Но это было выше моих сил.

— Канэшно, дарагая! — пародировал я её выговор и опять получал на орехи.

Она была способной ученицей. За несколько дней уже твердо выучила порядка трехсот самых необходимых слов, которых нам с лихвой хватало, чтобы объясниться. Занятия оказались полезными еще и потому, что Бахадур, прислушиваясь к нам, так же начал распознавать самые простые русские слова. Кто его знает? Всегда пригодится!

Между Поти и Вани порядка ста километров. Будь мы с Бахадуром вдвоем, управились бы за два, два с половиной дня. С Тамарой как раз и вышла неделя. Совсем не торопились. Во время последней ночевки, прижавшись ко мне, Тамара неожиданно затихла. Я удивился. Так привык к её страстным поцелуям.

— Что случилось, любимая?

Тамара вздохнула. Ответила на русском.

— Завтра Вани. Братья.

— Да. И что?

Перешла на грузинский. Заговорила горячо.

— Как что? Зачем мы вообще туда едем? Что ты от них хочешь…? — она так волновалась, что не могла закончить фразы.

— Не понимаю. Ты накануне решила мне сказать, что нет смысла ехать⁈

— Конечно, нет!

— Но это твои братья! Я должен им сообщить, что беру тебя в жены, попросить у них твою руку!

— Знаешь, любимый. Мне иногда кажется, что ты не от мира сего!

— Почему?

— Да потому что тебя и меня могут и на порог не пустить!

— Твои братья⁈

— Да, мои братья!

— Тамара!

— Коста! Я для них… Для всех — я испорченная. Я покрыта позором! Неужели ты этого не понимаешь?

— Нет, не понимаю! Потому что ты со мной! Тебя никто не тронул! Я честно к ним иду! Я не вор! Я хочу по-людски!

— Я же говорю: не от мира сего! Нет у них таких понятий! По-людски сейчас все считают меня прокаженной! Знаешь, что меня ждет?

— Что?

— В меня каждый… Каждый сможет кинуть в меня грязь!

Тут я присвистнул про себя. Вспомнил сразу «Древо желания»[2] Тенгиза Абуладзе. Главную героиню, девушку Мариту, должны были выдать замуж против её воли за богатого односельчанина. А она влюбляется в простого парня. Об этом все узнают. Я вспомнил финальную сцену. Когда под руководством сельского старосты Мариту провозят через всю деревню задом наперед на осле и забрасывают грязью.

Прямо все, как у нас с Тамарой. До момента с ослом.

— Что? — Тамара не могла понять причины моего молчания.

Я поцеловал её.

— Спи спокойно, любимая! Тот, кто посмеет лишь подобрать грязь с земли, чтобы швырнуть в тебя, в ту же грязь упадет мертвым!

Тамара не смогла сдержать улыбки. Уткнулась, словно ребенок, в грудь.

— А зачем нам все эти испытания? Я твоя жена. Ты мой муж. Зачем нам нужно сообщать братьям? И потом, ты же не собираешься все село перестрелять?

— Думаю, хватит одного. Другие испугаются.

— Почему ты так уверен?

— Людей хорошо знаю.

— И даже если и так… Можем избежать всего этого. А вдруг все пойдет не так, как ты думаешь? Никто не испугается. Вас с Бахадуром убьют, а меня все равно…

Тамара была готова заплакать.

— Ты веришь мне?

— Что за глупый вопрос⁈

Ах, как я её любил за эти моментальные вспышки! Когда она забывала о слезах, и тут же в ней просыпалась умная и гордая девушка, настоящее царское благородство, горячая кровь.

— Тогда, спи! — улыбнулся я.

Тамара вздохнула. Чуть похлюпала носом.

— Спи! Вот еще! Может, наша последняя ночь!

…В общем, даже в десятке метров от нас, Бахадур вряд ли смог выспаться. В эту ночь наша возня и вздохи, наверное, достигли небес!

… Ну, вот и Вани.

Мы с Бахадуром были уже готовы. Ждали Тамару. Она после завтрака отошла в лесок, ничего нам не объяснив.

— Опять моется? — спросил алжирца.

— Нет, — покачал он головой.

— А что?

— Не знаю, — пожал плечами.

За спинами раздались шаги. Мы обернулись. Наша царица шла к нам. Оказывается, переодевалась. И сейчас на ней было европейское платье. И ладно бы только платье. В руках она держала зонтик. Ну, прям: «Я, канечно, теперича благородна мадама в модном туалете»!

Мы с Бахадуром переглянулись. Нам обоим нравился и её наряд, и то, как она в нем держалась и выглядела. Тамара не обратила внимания на наши восторженные взгляды. Была сосредоточена. Подошла к своей лошади. Бахадур помог ей сесть.

Я, конечно, волновался. Но виду не подавал. Нельзя было. Тамару только моя уверенность сейчас заставляла держаться.

— Готова? — спросил с улыбкой.

Прежде чем ответить, Тамара эффектно раскрыла зонтик. Подняла над головой.

— Куда ты, туда и я! — было очевидно, что царица готова.

— Хорошо! Бахадур, будь внимателен! Твоя сторона — левая! Убивать — только в крайнем случае!

Вместо ответа, алжирец достал ножи. Причем в обе руки. Утром потребовал (!) у Тамары, чтобы она сняла все повязки. Возражений не слушал.

— Мне будут нужны обе руки! — только и «сказал». — Потом, если нужно будет, опять завяжешь.

— Но… — Тамара пыталась возразить.

— Я выдержу! — улыбнулся ей алжирец.

Въехали в село. Последнюю просьбу Тамары прибыть на рассвете, я отклонил.

— Мы прятаться не будем. Ни мне, ни тебе нечего стыдиться!

Тамара только вздохнула.

Так что село было оживлено. Первые же люди, повстречавшиеся по дороге, сразу застыли. Напряжение повисло в воздухе. Люди начали шептаться.

Я смотрел на них. Не терял при этом из виду Тамару. Она ехала между нами. Какая же девушка мне досталась! Голову держит прямо. Спокойно смотрит вперед! Ни тени страха! Хотя я представлял, каких усилий от неё сейчас требовалось, чтобы так себя нести сквозь толпу, уже бросавшую на неё злые взгляды.

В конце концов, это должно было произойти. Нашелся в толпе «смельчак». Что-то грозно зашипел. Потом наклонился вниз. Схватил комок грязи.

Я остановил коня. Посмотрел на него. Потом поднял револьвер.

[1] Удивительно, но на всех картах того времени — русских и иностранных — на русско-турецкой границе была неизменная надпись «крепость Св. Николая». Любому должно было показаться, что речь идет о мощном укреплении. На самом деле, это был не более чем пограничный пост самого убогого вида с командой из пятидесяти казаков и с офицером таможенно-карантинной службы.

[2] Снят в 1976 году. Второй фильм в режиссерской трилогии: «Мольба» — «Древо жизни» — «Покаяние». Выдающийся по художественной мощи образец грузинского кино.

Уважаемые читатели! Мы рады, что вы до сих пор с нами! Признаться, это мотивирует! Мы были бы крайне признательны, если у вас найдется секундочка времени, чтобы поставить лайк книге. Спасибо, заранее благодарны.