Прыжок "Лисицы" (СИ)

Глава 4 В цепях

От Геленджика до Суджук-Кале не более тридцати километров. Где носило два дня русских моряков? Им помешала непогода? Или русское командование никак не могло решить, что делать с контрабандистом под британским флагом? Зачем кораблю вставать на якорь у входа в бухту, если нарушитель виден невооруженным взглядом? Разумнее было бы сразу двигаться в глубь бухты и приступать к досмотру. Вместо этого, бриг занял такую позицию, при которой ничто не мешало «Виксену» устремиться в море, имея попутный ветер.

— Дождались? — спросил я Белла, наконец-то добравшегося до берега. — Вам не кажется, что бриг точно приглашает капитана Чайлдса: давай, путь свободен! Можешь улепётывать!

— Никто бежать не собирается! Все идёт согласно плану.

Белл был настолько уверен в себе, что сомнений не осталось: он хочет, чтобы шхуну задержали. Вместо того чтобы срочно усаживаться в шлюпки, он приказал отвезти на них воду на шхуну, загрузить на одну две пушки и доставить их на берег. Другую шлюпку оставить на всякий случай в распоряжении капитана.

— Не допускаете мысли, что русские не решатся на активные действия? — спросил я с затаенной надеждой, что все рассосётся само собой.

Да! Будет урон репутации русского флота из-за прорыва блокады. На тридцать шесть пудов пороха — не великая цена за избежание вооруженного конфликта между двумя главными державами мира.

— Все куда проще, Зелим-бей! Встречный ветер! Этот растяпа, капитан русского брига, мечтает о призовых деньгах, но не решается на маневр в столь широкой бухте, как Цемес! — Белл презрительно сплюнул. — Профессионализм русского экипажа оставляет желать лучшего. Это говорю вам я — тот, кто избороздил немало морей.

— И что будем делать? Ждать, пока переменится ветер и бриг сможет к нам подойти?

— Получается — так!

— Ерунда какая-то получается! — в сердцах выругался я.

Ситуация при всем ее трагизме выглядела как дешевая оперетка. Один участник, русский капитан, желал захватить приз, другой, напыщенный англичанин — попасть к нему в плен. При полном непротивлении сторон все висело на тоненькой ниточке и нынче зависело от направления ветра — даже судьба Черноморья! Возможно, судьба всего мира!

Как и сказал Белл, и как гласит народная мудрость, нам оставалось лишь ждать у моря погоды. И это ожидание затягивалось. Ветер с лысых гор то крепчал, то слегка стихал. В бухте волны кипели все сильнее, подобно котлу с водой на плите. С той лишь разницей, что роль огня играла капризная бора[1]. Она не набрала полной силы, но из-за нее прибытие брига все откладывалось и откладывалось. Быть может, прав был капитан «Аякса», решивший переждать шторм.

Шлюпка с «Виксена» успела доставить пушки до того, как море разошлось не на шутку. Моряки и черкесы барахтались по колено в приливной волне. Пытались оттащить подальше к лесу снятые с лафетов стволы, проклиная на все лады щедрость английского негоцианта. Получалось у них не ахти.

Мы молча наблюдали за их потугами, то и дело бросая взгляд в сторону моря и кораблей. Их разделяли несколько миль.

… К полудню следующего дня волнение на море улеглось, и бриг начал лавировку, чтобы достичь дальнего берега бухты. Сблизившись с «Виксеном», «Аякс» произвел пушечный выстрел и подал ряд сигналов. Британский флаг на гроте не остановил русских моряков.

— Требует к себе на борт капитана шхуны с судовыми документами, — прокомментировал Белл. — Следом вызовут меня как владельца груза.

Его слегка потряхивало. Не от страха. От предвкушения! Все декорации расставлены. Ваш выход, сэр. Судьба мира в ваших руках!

Я был взволнован не менее шотландца. Если задача Белла в том, чтобы нарушить мировое равновесие, то моя — его спасти. Прочь сомнения и колебания! Настал звёздный час Косты Оливийского!

Я шел к нему тяжёлым путем, теряя куски плоти, кровь и веру в людей. Внедрился к англичанам, чтобы противодействовать их планам. Сложно придумать более серьезный повод раскрыть себя как двойного агента. Надеюсь, ни Фонтон, ни де Витт меня не осудят.

— Я поеду с вами на бриг, — максимально безразличным тоном сказал я Беллу.

— Зачем? — удивился шотландец. В его глазах я снова выглядел болваном, сующим нос куда не просят вместо того, чтобы драпать в свою Грузию.

— Не могу же я пропустить такое историческое событие!

При всем желании актер из меня посредственный. Я так и не смог скрыть нотку сарказма. Поэтому добавил:

— Вам понадобится переводчик. Вы не знаете русского.

— Предполагаю, морские офицеры должны свободно говорить на английском. Впрочем, черт с вами! Поедем вместе. Мне пригодятся свидетели.

Именно это обстоятельство сыграло решающую роль.

Шкипер шхуны побывал на борту «Аякса». Далее последовал вызов шиппера. Когда мы погрузились в шлюпку и поплыли к бригу, подпрыгивая на волнах, Белл признался:

— Все хорошенько запоминайте! Позже нам придется не раз давать интервью английским журналистам. Один из них, мистер Лонгворт из «Морнинг Кроникл», должен был присоединиться к нам. Но не успел добраться до Трапезонда до нашего отплытия. Пропустил репортаж всей жизни! Так что готовьтесь! Газетчики вытрясут из вас всю душу.

Отвечать я не стал. Сидел на банке, как натянутая струна, прижимая к груди ящик с револьверами. Каждый взмах весел приближал роковую минуту.

… На палубе брига, куда мы из-за качки забрались с превеликим трудом, было напряженно. Русские морские офицеры не спускали рук с эфесов абордажных палашей. Матросы, вооруженные тесаками и знакомыми мне не понаслышке переделочными пистолетами, смотрели волками, готовыми по первой команде броситься на злостных контрабандистов.

— Мы прибыли на этот берег открыто и не маскируясь! — попытался разрядить обстановку Белл, слегка растерявший свой апломб, но с ходу вступивший в словесную баталию. — И под британским флагом!

— Я — капитан-лейтенант Вульф, командир военного брига «Аякс», — отчеканил высокий офицер, глядя поверх наших голов. — С кем имею честь?

— Грузовладелец Джеймс Станислав Белл, к вашим услугам!

При более приятных обстоятельствах капитан снял бы фуражку и раскланялся, как было заведено на флоте. Но сейчас он лишь приложил руку к козырьку.

— Мистер Бель! — процедил сквозь зубы взволнованный Вульф, обозвав шотландца на французский манер. — Вы нарушили карантинно-таможенные правила Российской Империи! Ваш корабль будет задержан и доставлен в ближайший порт для разбирательства!

— Британия не признает русской блокады черноморского побережья Кавказа!

— Вы вступили в предосудительные отношения с подданными Империи, пребывающими в состоянии вооруженного мятежа!

— Обращаю ваше внимание, капитан, что наш визит предпринят по всем правилам морских законов, с уважением общих правил торговли и правил регистрации судов. Vixen of London находится под защитой юридических норм. Наши контакты с туземцами их не нарушили…

Капитан побледнел и стиснул кулаки. Вульфа можно было понять. Он оказался в крайне щепетильном положении. С одной стороны, морской устав предписывал ему принять все меры к задержанию нарушителя. С другой, английский корабль — не турецкая кочерма, которую можно захватывать или потопить без жалости и оглядки. И британский флаг — не простая тряпка, которую допустимо не замечать. И в мире действовали законы, регулирующие морские перевозки и морскую торговлю. Не капитану, а юристам решать, имело ли место нарушение.

— «Стремясь, достигаю»! Вот родовой девиз моей семьи, мистер Бель! Я вынужден настаивать на откомандировании шхуны в порт Геленджик. Вашу дальнейшую судьбу решит контр-адмирал Эсмонт, командующий Абхазским отрядом!

Просто «праздник» какой-то! Вульф придумал поступить, как на его месте сделал бы любой вояка. Решил переложить решение проблемы на плечи вышестоящего начальства. Я не мог этого допустить! Арест или задержание «Виксена» — это именно то, чего добивался Белл.

— Господин капитан! — громко крикнул я по-русски. — Вы совершаете ошибку! Англичане затеяли провокацию и…

— Ты кто такой⁈ — заревел Вульф, прерывая меня. — Взять его!

Боже, это я, а не капитан совершил ошибку! Дал повод командиру «Аякса» выпустить пар из перегретого котла с адской смесью из его гнева и растерянности!

На меня накинулись матросы и повалили на палубу. Я не оказывал сопротивления. Меня вздернули на ноги. Нахлобучили сбитую с головы папаху. Любую попытку хоть что-то сказать прерывали ударом под ребра. Через минуту я мог лишь судорожно хватать ртом воздух.

— В цепи негодяя! — разошелся не на шутку Вульф, не давая мне и слова вставить в свою защиту. — Уверен, он — из немирных черкесов! Мятежник! В трюм его!

— Вы совершаете ошибку! — повторил мою роковую фразу Белл. Он растерялся, не ожидая столь резких движений от русских моряков. Поэтому стал невпопад выкрикивать. — Это мой лоцман! Мой переводчик!

— Рот захлопни! — прервал его Вульф. — На моем корабле черкесу место лишь в карцере! Пакуйте его, ребята! Что в его коробке, мичман?

— Пистолеты, господин капитан! — удивленно воскликнул обер-офицер, склонившийся над моим распахнутым ящиком для револьверов.

— Вот ведь, шельма! Убить нас вздумал!

Меня снова повалили на палубу. Прибежал боцман с цепями. На меня стали надевать железо. Когда стальные браслеты закрепили на кистях, меня потащили вниз. Последним, что я услышал, был приговор Вульфа Беллу:

— Шхуна задержана! Вы, мистер Бель, останетесь на борту «Аякса» как заложник, дабы капитан Чайлдс проявлял послушание и непротивление моим указаниям! Отправить на шхуну призовую команду!

Меня притащили в темный затхлый закуток. Сорвали с меня кинжал, вытащили ножик для разделки мяса, охлопали, проверяя на предмет другого оружия. Мой счастливый пояс с монетами пропустили. Перекинули цепь через толстый вертикальный брус. Закрыли ее на замок и оставили меня одного. Длины цепи хватило лишь на то, чтобы я, полуобняв стойку, к которой меня приковали, смог опуститься на настил и вытянуть ноги.

Под этим настилом плескалась льяльная вонючая вода. В темноте шуршали крысы. Но пережитое потрясение и общая усталость сделали свое дело. Я закрыл глаза и отрубился.

Спал крепко. Меня разбудила не усилившаяся качка (бриг явно вышел в открытое море), а тусклый свет, громкий смех и тупые шутки матросов. Они явились в трюм полюбоваться на пленника. Нашли себе забаву после полуденной чарки и сытного обеда.

Особенно выделялся один, без форменной куртки, лишь во фланелевой рубахе с открытым воротом, под которой бугрились мощные бицепсы. Он презрительно бросил мне в лицо, выговаривая слова с характерным эстонским акцентом:

— Что смотришь, обезьяна⁈ На цепи тебе самое место!

Мне бы смолчать, но я не утерпел:

— Обезьяной была твоя финская бабушка!

Матрос тут же сильно ударил меня по лицу, разбив губы и заставив зубы заныть. Рот наполнился кровью. Я сплюнул кровавой юшкой под ноги морякам.

— Гля! Черкес по-нашему разговаривает!

— Не только разговариваю, гады! И по матушке отправлю на кудыкину гору!

Я выдал подобие малого боцманского загиба, присовокупив пикантное место для доставки якоря на тело ударившего меня матроса. Он снова замахнулся. Но его придержали остальные.

— Остынь, горячий чухонец! Не по-людски бить сидячего. Посадят тебя снова в железо[2]!

Моряки посмеялись, еще чуть-чуть беззлобно поглумились и ушли, забрав с собой слабый источник света в виде фонаря.

«Самое время — пораскинуть мозгами, пофилософствовать. Впрочем, про мозги это я погорячился. Судя по всему, их у меня нет. Иначе невозможно объяснить мои действия. Хотя, тоже нет. Возможно. Я же мнил себя Костой Оливийским! Опять ножками сучил в предвкушении, что своей славой и поступками переплюну Лоуренса Аравийского! Внесу, так сказать, свой 'скромный вклад» в дело спасения Империи. Утру нос английскому пэру-сэру-лорду! Поставлю на место зарвавшегося хама — весь Туманный Альбион! Потому что: «Я не Спиноза какой-нибудь, чтобы ногами выделывать разные кренделя! Я человек положительный и с характером!» Я с самим Палмерстоном — на короткой ноге! Письмецо ему надысь чирканул! С мыслями великими! Уж он-то его на всю Англию зачитает! Уж там-то все вздрогнут от моей прозорливости и большого ума. Прям, прослезятся, что нет людей моего масштаба в их дождливом Отечестве!

Не, не, не. Отныне имя мне не Коста Оливийский. Максимум на что могу претендовать, так это на звание: «Танцор диско»! «Джимми, Джимми! Ачжа, Ачжа!» Ну, да! В танцах-то мне нет равных! Сейчас созову всех матросов. Научу их «Яблочко» танцевать! Хоть какая-то польза! Господи, как же стыдно!'

Тут я не удержался. Издал протяжный вой, так мне было сейчас паскудно на душе из-за собственной глупости.

«Я-то куда полез⁈ Когда уже ты научишься прежде думать, а уж потом отчебучить что-то эдакое! Кем ты себя возомнил? Твой номер — шестой! Сиди — не рыпайся! А рыпнулся и по итогу — что? Сидишь на цепи, как медведь у цыган! Вершитель судеб хренов!»

Зная себя, понимал, что еще долго могу так себя истязать. В прошлой жизни — неделями. Но теперь, стоит признаться, новая жизнь — пообтесала. Из куска бесформенного мрамора все-таки отколола много лишнего, ненужного. Порой на мою статую без слёз не взглянешь. Еще много работы молотком и зубилом предстоит, чтобы получилась приемлемая фигура. Которую можно будет выставить. Нет, не в галерее Уффици рядом с Давидом. Но хотя бы у фонтана в городском сквере. Поэтому перестал себя клеймить.

«Сделанного — не воротишь! Фарш невозможно провернуть назад! Так что, хорош! Стопе! Давай думать, как выбираться из этого дерьма, — успокоил дыхание, начал раскладывать все по полочкам. — Раз раскрыть себя как двойного агента не вышло, нужно дальше сохранять мою роль в тайне. Сейчас не стоит трубить направо и налево: „братишки, я свой!“ Все одно — не поверят. Еще и очередная зуботычина прилетит! Но кого выбрать в конфиденты? Здесь? Матросы мне не помощники. Даже если и поверят, максимум — проявят сочувствие. А мне сочувствия сейчас не нужно. И не заслужил, и не до него. Вульф? Вульф, очевидно, медный лоб и перестраховщик. Его не прошибёшь. Его кредо — моя хата с краю. Но! Но через него вполне может получиться встретиться с вышестоящим начальством. И не вполне, а точно! Он со мной разбираться не будет. Испугается снова напортачить. А потому постарается побыстрее меня сбагрить кому-нибудь позначительнее. Он же как рассуждает? Нет человека — нет проблемы! Пусть у начальства голова болит! Ну, да. Ну, да! Как он там сказал? Контр-адмирал Эсмонт? Вот и выход! Решено: буду добиваться в Геленджике встречи с контр-адмиралом!»

Я остался доволен мозговым штурмом. Даже улыбнулся. Но тут старые привычки вновь взяли вверх. Опять внутри поднималась волна самобичевания.

«Ну это же надо — так вляпаться!..».

И еще неизвестно, как долго я терзал бы себя. К счастью, появление матроса с тарелкой каши и кружкой с водой прервало этот балаган.

Служивый злобствовать не стал. Помог мне устроиться поудобнее. Дал напиться. И даже подержал тарелку, пока я, лязгая цепью, кидал в рот ложку за ложкой.

— Ты всамделишный черкес? — полюбопытствовал матрос.

— Грек, — ответил я, немного поколебавшись.

— Выходит, ты и вправду толмач?

Я сказал одну фразу на пяти языках. Моряк только глазами похлопал.

— Похоже, погорячились с тобой. Ты не держи зла на нашего Старика. Он весь как на шарнирах. Сначала два дня не могли за вами угнаться. Теперь будем у входа в порт Геленджика болтаться, пока ветер попутный не поймаем.

— А шхуна?

— Ее гребным судном в бухту затащат. А нам такое — позор!

— А два дня идти тридцать километров от Геленджика до Сухум-Кальской бухты — нормально?

— Говорю же, капитан на взводе, бесится, ждет нахлобучки от контр-адмирала. Весь извелся. Еще этот англичанин всю кровь выпил. Судом грозится. Прессом каким-то.

— Может, прессой? Газетами?

— От оно как! А мы все гадаем: что за пресс такой страшный.

— Тут уж нечего поделать! Скандал будет изрядный. Да и вы себя показали не с лучшей стороны.

— Тут не поспоришь. Старик недавно с нами. «Аякс» — посудина не из лучших. К нему приноровиться нужно. Одни прямые паруса. Только грота-гаф-трисель косой.

— Ты про гафельный парус на гроте?

— Разбираешься?

— Есть немножко. Правда, я больше на пароходах ходил.

Тут я решил язык прикусить. Лишнего уже много наболтал. Впрочем, уверен, что матрос доложит офицерам всё, что я сказал. Те — капитану. А уж он-то должен сообразить, что перестарался с моим арестом.

Я рассчитал все верно. На следующий день, не успели матросы разговеться на шканцах, Вульф спустился ко мне. С минуту меня разглядывал, не решаясь начать разговор.

— Вы не вписаны в судовую роль «Виксена», — сказал вдруг тоном, который можно было бы признать за извинительный с очень большой натяжкой.

— Снимите с меня папаху. Там за подкладкой найдете документы, которые все разъяснят.

— Скажите так. Я уже понял, что вы не тот, за кого себя выдаете.

— Там русский паспорт и обращение ко всем русским начальствующим офицерам оказывать мне содействие.

— Вот же меня угораздило! Все ж я, пожалуй, посмотрю.

Он снял с меня папаху. Нащупал под подкладкой вставку из гибкой кожи. Вытащил перочинный ножичек, но вспарывать не стал. Понял по моему уверенному тону, что не вру.

— Кто дал вам эти бумаги?

— Феликс Петрович Фонтон из посольства в Константинополе. Обо мне знают только де Витт в Крыму, а также Вельяминов и Засс — в Кавказском Отдельном корпусе.

Вульф нервно сглотнул. Морякам не привыкать иметь дело с лазутчиками. Сколько их было тайно перевезено в укромные бухты по приказу контр-адмирала!

— Я немедленно распоряжусь снять с вас цепи!

— Не спешите! Белл на корабле?

— Куда же он денется? Конечно, здесь. А! Я догадался! Вы не хотите себя раскрывать перед англичанином!

— Вообще-то, он шотландец. Но вы все поняли правильно. Есть ли возможность все отыграть назад и отпустить «Виксен»?

— Это уже невозможно. Шхуну отбуксировали на веслах в порт. Решение по ней будет принимать мой начальник. Но что здесь не так? Что я сделал неправильно⁈ — задохнулся он от тревоги.

Было видно, что капитан-лейтенант не на шутку перепугался. У него с самого начала с «Лисицей» все шло сикось-накось. Теперь же, когда замаячили призовые выплаты, мои слова вышибли из него дух. Он уже понял, что вместо денег может заработать приличный геморрой, вплоть до нехилой баррикады на карьерной лестнице.

— Вы попали в сети, которые расставили англичане, — объяснил ему, чтобы не мучился неизвестностью. — Но любой на вашем месте вляпался бы точно также.

Я изрядно покривил душой. Если бы он меня спокойно выслушал, все могло бы пойти иначе. Вульф это понял сразу и посмотрел на меня с благодарностью. Для него моя позиция теперь могла иметь первостепенное значение. «Ключевой свидетель!» — мне оставалось лишь горько насмехаться над своим уникальным положением. Что для Вульфа, что для Белла мое слово могло стать решающим.

— Чем я могу облегчить ваше положение? — спросил капитан, вытирая пот со лба. В трюме было душно и влажно.

— Как-нибудь перетерплю, — вздохнул я в ответ.

— Ваше ожидание может затянуться надолго.

— ?

— Мы не можем при таком ветре зайти в бухту. Возможно, придется проболтаться в море день-другой. Я распоряжусь, чтобы вам принесли подстилку, фонарь и отстегнули цепь от пиллерса.

— Думаю, пока этого будет достаточно. Не забудьте вернуть мне мои револьверы!

— Они такие красавцы! — вздохнул Вульф. Стало понятно, что он мысленно пристроил мою «прелесть» в своих карманах. — Может, продадите?

Я отрицательно покачал головой.

Он печально махнул рукой на прощание и удалился, громко топая по трюмному настилу. Я остался в трюме, посаженным, как говорят на флоте, в железо и томящимся в ожидании непростой встречи с контр-адмиралом Эсмонтом.

[1] Бора или норд-ост — бич Цемесской бухты. В 1848 г. стала причиной гибели эскадры П. Н. Юрьева. Вполне возможно, что медлительность капитана «Аякса» была вызвана его осведомленностью о коварстве местного ветра. А вот англичане серьезно рисковали, не ведая об опасности. Ветер мог сорвать вершину волны и бросить ее на паруса. Если было ниже нуля, корабль моментально терял устойчивость. Именно так в ноябре 1839 г. на тот самом месте погиб люггер «Геленджик».

[2] Сажать в железо — вид флотского наказания в XIX веке.