Прыжок "Лисицы" (СИ)

Глава 11 Прорыв блокады

Я очнулся от пушечного выстрела. Громыхнуло где-то рядом, почти под ухом. Не то чтобы очень громко, но мне хватило.

Недоуменно потряс головой. Где я? Соображалось туго, будто мозги в кисель превратились. И света было очень мало. Помещение, в котором я непонятным образом оказался, напоминало захламлённый чулан. Какие-то тюки, чемоданы, седло, связка ружей в чехлах. Сам я разлегся на циновке. Все в той же черкеске, которая была на мне, когда мы пили с Лукой.

Прошло 5 минут.

«Лука? Пили?»

Прошло 6 минут.

«Кажется, пил один я.»

Прошло 7 минут.

" Тогда, где мой собутыльник?"

Прошло 10 минут.

"Почему нет моего кинжала? Что с моим золотишком? Золото! Моё золото! Моя прелесть!'

Я похлопал себя по животу. Пояса на месте не было, как и револьверов.

Прошло 10 минут 15 секунд.

Мозги заработали существенно шустрее. Вот что делает с человеком презренный металл!

На земле весь род людской

Чтит один кумир священный

Он реальный царь вселенной

Тот кумир телец златой

Люди гибнут за металл!"

Люди мрут за изумруд!

Аплодисменты, переходящие в овацию, за прекрасное исполнение. И за новое прочтение классического текста и «удивительную» рифму: мрут — изумруд!

Прошло 12 минут.

Поднатужился. Напрягся. Вспомнил! Последней мыслью, до того, как отключился было что-то об отравлении! Стоп! Но если бы меня отравили — подох бы! Значит, попросту усыпили!

Прошло 13 минут.

"Кто усыпил⁈ Кто обидел нашего королька⁈

Прошло 13 минут 10 секунд. В голове опять со всеми удобствами устроился рой пчёл.

Все-таки скорее отравили, чем усыпили. В голове был такой хаос, что происходящее стало представляться как пьеса с действующими героями-пчелами. Как тогда, когда Спенсер отравил Джанхота. Дались же мне эти пчелы!

Действие 1. Акт 1.

Участвуют (по мере появления в чулане) Папа Допуло, Проскурин, Тамара, Ваня, Варвара, Коста, Спенсер, Мария, Вася.

Папа Допуло(ухмыляясь):

Коста, Коста! Тоже мне, бином Ньютона — сообразить, кто и как вас выключил.

Проскурин(говорит грозно, выставив при этом указательный палец)

Это — мелкий поганец Лука! По поручению большого говнюка Белла! Ты согласен со мной, Папа?

Папа Допуло(хлопает в ладоши)

Да! Да! Да!

Тамара(указывая на часы на ручке)

Тик-так, любимый! Тик-так, маймуно, виришвило!

Ваня(выпятив грудь)

Женщина! Подожди! Не до тебя! Коста, соберись! Какое наипервейшее действие сейчас ты должен предпринять?

Варвара(вздыхает)

Тебя только могила исправит! Коста погибает, а ты предлагаешь ему выпить⁈

Ваня(топочет ножками)

Дура! Не лезь! (задумывается) Хотя, выпить — тоже неплохая идея! Но не сейчас! Потом!

Папа Допуло

Да, да! Отдыхать будем — когда изумруд добудем!

Варвара(Ване)

Сейчас убью тебя! Говори, что нужно!

Ваня

Сперва нужно вооружиться!

(Всеобщий вздох одобрения)

Проскурин(говорит горячо)

Дело толкует Мавромихали! Потом сообразишь, что и как.

(Коста, маша крыльями, подлетает к ружьям, лежащим подле).

Папа Допуло

Не советовал бы.

Коста

?

Папа Допуло

Неужели вы думаете, дорогой мой, что вам оставили заряженные ружья⁈

(все участливо вздыхают).

Папа Допуло

А боеприпасов вам здесь не найти. Чулан — не арсенал! И не пороховой погреб!

Спенсер(неожиданно вылетает из стены. Говорит, саркастически улыбаясь).

А револьверов, подаренных мной, я что-то тоже не вижу!

(Все бросаются на Спенсера. Мутузят его. Спенсер, охая, исчезает.)

Мария (отдышавшись)

Изверги! Где он найдёт оружие в этом чулане⁈

Вася(сплёвывая)

А ты пошарь за поясом.

(Коста, следуя совету, достаёт из-за пояса острый, как бритва, разделочный ножик для мяса, используемый вместо столового прибора).

Вася

Ну, вот! А ты боялась!

Папа Допуло(призывает всех замолчать)

Но, чу! Кто-то идёт!

Проскурин

Расходимся по одному.

Тамара

Тик-так, тик-так!

(Все начинают исчезать, лопаясь как мыльные пузырики).

Вася(шепотом, напоследок)

Не ссы, браток! Рот фронт!

Занавес.

Прошло 15 минут.

Скрип двери включил все чувства. Привел в режим полной готовности содержимое черепной коробки. Попытался напрячь то, что мозгами сложно назвать после того, как я так бездарно вляпался. Лишь теперь осознал, что нахожусь на корабле. Покачивало. Сильно пахло морем, и узнаваемо хлопали паруса, потерявшие ветер. И это не чулан. Это — каюта!

Вошли Белл и Лука. Я вскочил на ноги. Покачнулся. Еле удержавшись на ногах, восстановил равновесие.

— Эй, эй! Спокойней! — выставил вперед шотландец открытые ладони. — Я пришел с миром.

— Мы в море?

— Уже несколько часов. Пушечный выстрел — это прощальный сигнал из маленькой заржавленной карронады. Наш капитан Кодер, хоть и старый пройдоха, но чтит морской обычай. Можно сказать, помахал дымным облачком, как платочком, своим дружкам на рейде.

— Какого черта вы меня похитили?

— Я все вам подробно объясню, Зелим-бей, как только вы придёте в себя и немного успокоитесь. Сейчас Лука принесет вам кофе и воды ополоснуть лицо. Я буду ждать вас на палубе.

— Из рук этого чатлаха больше ничего не возьму! Пусть они у него отсохнут по локти! Где мое золото и мои револьверы? Мой кинжал?

— Золото⁈ Лука! Опять твои проделки?

Зеленый от качки Георгий суетливо и дергано стал объяснять, что хотел лишь лучшего. Подальше положишь, поближе возьмешь. Он немедленно все вернет.

— Видите, Зелим-бей, никто не покушается на ваши богатства! Что ж до оружия, вы все получите, как только мы ступим на берег Черкесии. Предосторожность, знаете ли, никогда не помешает! Особенно, с вами. Вы вспыльчивы и способны на необдуманный поступок. Не будем усложнять ситуацию, — Белл отбарабанил заранее отрепетированный монолог.

Я все же еще не пришел в себя до конца. Стоял с идиотским видом перед этой парочкой, упорно изображавшей, что ничего особенного не произошло. И не мог подобрать слов, чтобы высказать все, что было на душе.

Нашел в себе силы сделать резкий шаг в их сторону, покачнулся. Лука подхватил меня, а Белл проворно выскочил в дверь, не желая рисковать.

Киприот поспешно забормотал:

— Не вини меня! Он заставил… Дал джин с собой… Я не знал, что там снотворное…

Он с подчеркнутой заботой помог мне опуститься на циновку. Подпихнул под спину сложное стеганое одеяло. Больше суетился, чем помогал.

— Пояс с золотом? — хрипло спросил я, притворяясь совсем ослабевшим.

— Сейчас, сейчас…

— Ну же!

Георгий полез в кучу барахла в углу каюты. Копался-копался и вытащил мой пояс. Хотел отдать мне в руки.

— Рядом положи!

Он наклонился, опустил мой «личный сейф» на циновку. Я схватил его за шиворот свободной рукой, чтобы не вырвался, а правой располосовал ему щеку ножиком для мяса на две неравные части, как позже турки разделят его родину — на Северный и Южный Кипр.

Он завизжал и заплакал, опустившись на колени. Прижал ладонь к кривой красной линии от края рта к уху. Между пальцев стекали тонкие струйки крови, пачкая мою подстилку. Он судорожно искал в карманах платок, чтобы перевязать рану.

— Прекращай визжать! Не то в Джокера превращу!

Не стал ему объяснять, за что Красный Клоун из Готэм-сити получил свое прозвище. Молча забрал пояс и вышел из каюты на палубу.

…Одномачтовая кочерма с нижней палубой для гребцов размерами не поражала. Но пассажиров набралось прилично. Несколько турок-купцов, какой-то старенький мулла и пять черкесов разного возраста. Последние сидели на рваном ковре и готовили свое оружие. Сразу видно, люди бывалые. Поездка нам предстояла серьезная — как-никак блокаду еще никто не отменял. И нужно было быть готовым ко всему, вплоть до боя.

Каюта Белла располагалась на носу. Сам же он переместился на противоположный конец корабля, на задранную к верху корму с развевающимся Санжак-Шерифом. Предавался неге, попивал кофе и курил трубку в обществе нескольких турок. Расселся, как фон барон, на двухместном диванчике, прислоненном к перевернутой шлюпке. О несчастье, приключившимся с его слугой, он пока не ведал. Ему еще предстоит узнать, как Лука — абсолютно аналоговым способом — один раз упал на нож. Мог бы и два, и три, но я сегодня был добрым. Очень добрым.

Я решительно зашагал на корму.

Черкесы меня окликнули. Один — на натухайском диалекте. Я ответил. Он радостно стал что-то быстро говорить.

— Не спеши, прошу тебя! — остановил я его словесный поток. — Я — Зелим-бей. Урум. Еду в гости к Гассан-бею под Адлер.

Мне стали отвечать по-турецки, и дело пошло живее. Выяснилось, что все возвращались с товарами домой после того, как продали на рынке Стамбула рабынь. Лишь один черкес по имени Хассан съездил в Турцию на заработки. Думал наняться в пастухи, но неудачно. Пастухов в Анатолии и своих хватало.

Остальные горцы тоже были недовольны своей поездкой. Думали хорошо заработать. Но долго не могли распродать свой живой товар и сильно потратились на проживание.

— Этих баб прокормить и причипурить — сплошные расходы! — сетовали они на свои беды. — А ты, урум, не слишком кружной маршрут выбрал до Адлера? Мы, вроде, в Пшаду плывем.

— А меня никто не спрашивал! Опоили зельем и бессознательным на борт доставили!

— То-то мы видели, что тебя, как бревно, на борт приволокли. Думали пьяный. Мулла на тебя ругался! Что сделаешь с обидчиком? Если англичанин виноват, лучше его не трогай. Нас попросили уважаемые люди за ним присмотреть. Он полезный нашему делу человек. Видишь наш флаг на корме? Это Якуб-бей его повесил.

Ха, шотландцу уже имя дали. Неплохо он подготовился!

— Руки чешутся этому бею шею свернуть! Но пока погожу! А слугу его наказал. Это он мне зелье подлил в питье.

— Не он ли в каюте визжал?

— Он самый. Попортил личико красавчику! — я показал горцем свой нож.

— За такие дела мог бы и нос ему отрезать! — серьезно кивнули мне черкесы. Принялись сразу бурно обсуждать, сколько скота назначили бы старейшины в уплату за обиду.

Дослушать или вставить слово мне не дал Белл. Окликнул меня с кормы:

— Зелим-бей! Идите к нам! Представлю вас капитану Кодеру! Это самый веселый турок, которого я встретил в жизни!

Я пожал плечами. Шкипер «торговца», на котором я отплыл из Одессы, был не прочь посмеяться. Просто Белл не оценил его юмора. И этот пожилой и толстый Кодер оказался той же породы — любитель подшучивать над окружающими. Но в одежде оставался османом с ног до головы. Таким же попугаем, как все турки. Желтые домашние туфли, красное и синее вокруг тучного тела и оранжевый тюрбан над загорелым до черноты морщинистым лицом.

И неизменная трубка в руке, заменявшая ему датчик указателя ветра. Он ставил ее на планшир и смотрел, куда уносит дым. Его уносило в нужную сторону. Капитан был доволен. Кочерма на приличной скорости удалялась от турецких берегов.

— Присаживайтесь рядом! Поговорим, — сказал Белл, похлопав рукой по свободному месту на диванчике.

Я кочевряжиться не стал.

— Зачем меня было похищать? — первым делом спросил, удобно расположившись. По сигналу кэпа мне сунули в руки чашку с кофе.

— А что мне было делать? Вы встали в позу. А мне нужно, чтобы мы попали в Черкесию вместе.

Я подозрительно смотрел на чашку, не решаясь сделать первый глоток. Вздохнул. Чего уж там, пусть будет, как будет. И выпил.

— Не воображайте себе невесть что о своей персоне, — Белл даже в нынешней ситуации оставался верен себе. — Задержание «Лисицы» и наш с вами арест произвел очень дурное впечатление на горцев. Они засомневались в могуществе моей страны. И нет лучше способа развеять их опасения, как обоим им показаться там!

— Это все причины? — уточнил я, возвращая турку-слуге пустую чашку.

— Нет, не все. Вами крайне недоволен лорд Понсонби. До него дошли известия, что вы имели наглость передавать в Лондон какие-то сообщения. А это — прерогатива исключительно посла. Ему решать, что, как и когда сообщать.

— Или искажать? — хмыкнул я.

Белл пропустил мимо ушей мою ремарку.

— Он просил вас уведомить, что не желает вашего присутствия в Турции! Если бы вы не были нужны мне в Черкесии, все могло бы повернуться иначе.

Что ж, все яснее ясного. Лишь стечение обстоятельств меня уберегло от того, чтобы мой труп с высунутым языком не нашли в синопской канаве. Чертовы аристократы! Им плевать, что я оказал английской короне неоценимые услуги!

— Я не понимаю, чем вы сейчас недовольны? — искренне признался Белл. — Вы хотели попасть в Черкесию. Мы туда плывём под всеми парусами. С отличным экипажем. Вы только посмотрите, как они ловко управляются с парусами. Здесь, на «Ени», я чувствую себя в большей безопасности, чем на «Аяксе» с его командой из новичков.

— У меня не было возможности оценить выучку моряков русского брига, — напомнил я Беллу пикантный нюанс. — Я в трюме сидел — в цепях!

— Зато сейчас плывете, куда вам нужно. И совершенно бесплатно! А мне наша поездка обошлась в две тысячи пиастров. И — вы только представьте — Кодер в последний момент потребовал удвоить сумму. Сколько споров мне пришлось выдержать! Лишь Лука смог уговорить его соблюдать взятые на себя обязательства!

— Думаю, в ближайшее время из него не выйдет достойного переговорщика! — рассмеялся я громко.

— Что вы с ним сделали? — взволнованно вскричал Белл.

— Попортил ножом его слащавую рожу!

Белл вскочил.

— Вы — чудовище! — он бросился на бак.

— Какой сегодня день? — крикнул ему в спину.

— 14 апреля, пятница! — ответил он, не оборачиваясь[1].

Я очень удивился. Конечно, солнце уже давно перевалило за полдень (не хило я поспал после зелья Белла), но отплыть в священный для мусульман день?

— Капитан Кодер! — обратился я к турку. — Как так вышло, что вы отплыли именно сегодня?

— Какие проблемы, мой друг? Или ты мулла и считаешь, что в пятницу не достойно работать? Моряка кормит ветер! Всю неделю он менялся, как цены на базаре накануне рамадана. Мы сходили в мечеть через час после полудня и совершили все молитвы за счастливое путешествие. Более ничто не мешало нам отправиться в путь.

— Насколько вы уверены, что оно действительно выйдет счастливым? Мне нужно как можно быстрее добраться до Абхазии!

— Кто же сможет тебе ответить, Зелим-бей? Я двадцать пять лет хожу к берегам Черкесии. Многое повидал. Однажды нас чуть не сцапал русский крейсер. Пришлось бросить корабль и плыть на шлюпке до Синопа. С нами была одна черкешенка. Сам знаешь, чем мы рисковали.

Я тяжело вздохнул. Безбожно выбился из графика. Трагически! Теперь оставалось лишь уповать на то, чтобы перехватить Тамару на пути ко двору князя Шервашидзе. Знать бы еще, кому ее предназначили в жены⁈

— Не печалься, храбрый воин, — попытался успокоить меня Кодер. — Раздели со мной вечернюю трапезу!

По его сигналу кок подал нам ужин. Одну тарелку на двоих с соленой бараниной, обжаренной с луком и яйцами. Я съел половину. Передал капитану остатки. Стоявший сзади нас рулевой — молодой красавчик-турок — бросал на нас завистливые взгляды, опираясь на брус, служивший рулем.

Мне бы его заботы! Я нервничал всю ночь из-за капризов ветра. Он то стихал, то принимался дуть с хорошей силой. Сколько мы продвинулись, я не понимал.

… Неделю! Целую неделю мы болтались в море, то приближаясь, то упархивая от кавказских берегов.

Белл вел все это время дневник и зачитывал капитану написанное утром или вечером. Это абсолютно прозаичное событие он обставлял таким образом, будто являл миру новый акт «Гамлета». Читал всегда стоя, чуть отставив руку с дневником. Его описание, например, завтрака, подавалось, чуть ли не как решающая драка между принцем датским и Лаэртом. Не меньше и не больше!

«Ну, конечно! — злился я. — Он же уверен, что не дневник ведёт. Он уверен, что пишет историю! Господи! Как же я его ненавижу! И этот голос! Смазать бы тебе там шестеренки, пройтись по твоим связкам ножичком, чтобы не скрипели, писателишка недоделанный!»

Моё раздражение этими его ежедневными «посланиями к человечеству» было настолько велико, что уже на третий день мой мозг стал в пику ему вести свой дневник.

'15 апреля, суббота.

Ветер особых беспокойств не доставил. Лишь на один час он почти стих, но потом задул с прежней силой. По словам капитана, прошли не менее восьмидесяти миль или более.

Белл на палубе не появлялся. Оставался с Лукой. Еду им отнесли в каюту.

16 апреля, воскресенье.

Царило почти полное безветрие. Великолепная весенняя солнечная погода не радовала. Капитан заявил, что без крепкого попутного ветра нам не прорваться сквозь строй русских крейсеров.

Мулла предложил беспроигрышный способ. Написать на бумажке строчку стихов из Корана, прикрепить ее к мачте на самом верху, а с обратной стороны привязать томик со священным текстом, который нашелся у одного из пассажиров. Так и сделали. Турки совершили вечерний намаз. Ветер услышал их молитвы и усилился.

17 апреля, понедельник.

Весь день болтались в море, не продвинувшись и на милю. Все на борту погрузились в уныние. Даже звуки веселой мелодии, которую исполнил Хассан на своем похожим на примитивный гобой инструменте, не тронули мое сердце. Я не отрывал глаз от туманного горизонта в надежде увидеть берега Кавказа.

18 апреля, вторник.

Ночью поймали попутный ветер и продвинулись серьезно вперед. Утро выдалось туманным. В этом белесом мареве, где-то вдали, слева по курсу, раздались двенадцать выстрелов пушки. Все переполошились. Капитан решительно направил корабль южнее.

Утром заметили вершины гор. Разгорелся спор, куда мы вышли — к Анапе или Геленджику? Но особого смысла в нем не было. Поднялся сильный восточный ветер. Волнение, вызванное мощным течением, стало играть с кочермой. Кодер заявил, что возвращается в Синоп.

Я решительно возражал, жалея, что Белл не вернул мне кинжал. Он, словно почувствовав мою злость, прибежал на корму. Присоединился к моим уговорам. Как-никак, но профессиональный шиппер разбирался в навигации куда лучше меня. Совместными усилиями мы убедили капитана взять курс на юг. Стало очевидно, что, если ветер не переменится, о Пшаде Беллу нечего и мечтать. По моим прикидкам, мы приблизились к Туапсе.

19 апреля, среда.

Ветер снова стих, но сильное волнение стало сносить нас к северу. У нас не было ни возможности направиться к берегу, ни уйти от русских морских патрулей. Попасть в плен я не боялся. Но потеря времени! Когда счет идет на дни, если не на часы!

— Давайте возьмемся за весла! — вскричал юный музыкант Хассан, притворявшийся пастушком.

Проблема заключалась в том, что сильная облачность закрывала нам горные хребты, а туман над водой — сам берег. Приблизившись к нему, мы рисковали налететь на скалы или столкнуться нос к носу с вражеским кораблем. Выставили наблюдателя на мачту. Он периодически нас пугал своими криками о том, что видит что-то вдали. Мне хотелось его пристрелить!

20 апреля, четверг.

Восточное Причерноморье не зря прозвали ложем Борея. Ночью поднялся мощнейший северный ветер. Мы устремились на юг, выглядывая сигнальные костры черкесов. Но берег скрывался в ночной темноте.

Рассвет не принес облегчения. Мы отчаянно нуждались в каких-то ориентирах. Белл и Кодер склонились над своими картами, спорили и занимались каким-то вычислениями.

Зачем все? Что они выяснят? Я не понимал. Мы полностью во власти течения и ветра. Он снова переменился, задул от берега, и нам пришлось уходить в открытое море. Как же не было похоже это плавание на мои экспедиции на «Блиде» и «Виксене»! Теперь я на собственной шкуре испытал все тяготы турецкой контрабанды на черкесский берег! Тяжела и терниста жизнь турецкого контрабандиста! Бизнес — не приведи Господи!

21 апреля, пятница.

Восхитительное полнолуние, без единой тучки на темном небе, и легкий бриз позволили нам ночью значительно приблизиться к побережью, смещаясь на юго-восток. Все измучились от ожидания и напряжения. Спали на палубе вповалку. Рулевой, чтобы не заснуть, напевал какую-то песенку. Я дремал на диванчике рядом…'.

— Вижу парус! — прервал мои грезы крик наблюдателя. Он с рассвета дежурил на мачте. — Еще паруса!

— Это русские! — закричали матросы. — Мы пропали!

С севера на нас надвигались два корабля. Впереди шел трехмачтовый кораблик с шестью пушками. За ним поспешал бриг с вооружением помощнее. Мы разглядели эти подробности в подзорные трубы. Русские имели явное преимущество в парусной оснастке.

— Это куттер![2] Неплохой ходок! Нужно выбросить за борт все лишнее! — завопил Белл. — Карронаду! От нее никакого прока. Бочку с водой! Припасы!

Капитан Кодер выбросил лишь зеленый флаг Белла и приказал спустить на воду шлюпку. Матросы ставили все паруса, какие возможно. Черкесы и турки-торговцы бросились вниз, на гребную палубу, и, разобрав восемь весел, уселись по двое за каждое. Вскоре снизу стало задаваться знакомое: «Ки-ри-ра! А-ки-ри-ра!» Так черкесы подбадривали себя и задавали ритм гребле.

— Несите мои револьверы, Белл! И кинжал. Возможно, нам предстоит вступить в бой. И гоните Луку подменить уставшего гребца!

— Он недомогает по вашей милости!

— Могу его подбодрить! Для симметрии рожу располосую с правой стороны!

Белл кинул на меня злобный взгляд, но подчинился. Вскоре моя «прелесть» в виде двух револьверов оказалась у меня в руках.

Не успел я зарядить творения мастера Коллиера, русские корабли открыли огонь. Несколько выстрелов лишь вспенили воду, но один — самый удачный — разнес в щепки шлюпку.

— Нужно спускать паруса и сдаваться! — закричали турки-матросы.

Я пригрозил им револьверами.

— Никто не сдается! Ступайте вниз подменить гребцов! — крикнул непререкаемо. Даже Белл подчинился моему приказу.

На палубу поднялась парочка уставших черкесов. Они без долгих разговоров расхватали свои ружья и принялись их заряжать.

— Поберегите патроны! Если дело дойдет до абордажа, они пригодятся! — попытался я их остановить.

Но черкесы, не слушая меня, открыли огонь по куттеру, подходившему на дистанцию мушкетного выстрела.

— Кажется, я снял одного! — похвалился один горец.

— И чего ты добился? Только разозлил их! — я не скрывал своего раздражения. Ситуация выходила из-под контроля.

Он бесстрастно пожал плечами и снова начал заряжать свой древний карамультук.

Ядра все чаще пролетали над нами. В корму пару раз ощутимо прилетело. Одно ядро проделало дыру в парусе. Спасало то, что у куттера пушки были несерьезных калибров, а артиллеристы — явные новички. И он откровенно мешал бригу, перекрыв ему сектор обстрела. Видимо, сам нацелился на приз.

«Вот смеху бы было, — грустно подумал я, — если бы сейчас нас атаковал бы конфискованный „Виксен“. Белл бы этого не перенес!»

Капитан куттера совершал явные ошибки одну за другой. Вместо того, чтобы обогнать нас и отрезать от берега, он то шел на сближение, мешая своим пушкарям, то сбивался с курса, меняя галс. Тем не менее, на палубе «Ени» нарастала паника. Матросы плакали. Вставали на колени, умоляя капитана остановиться. Лишь горцы со мной во главе вынуждали их управляться с парусами. Но даже наши угрозы не спасали дело: один лисель оказался безнадежно запутан в снастях.

Казалось, ничто не могло нас спасти. Пробегая мимо открытого люка, я заметил отчаяние на лицах гребцов. Но, как ни странно, берег был все ближе и ближе. И уже было видно, как с гор к морю сбегаются толпы народу. Через короткое мгновение несколько полностью забитых вооруженными людьми длинных лодок рванули нам навстречу. Спасение было близко.

Капитан куттера решился на крайний шаг. Он хотел притереться к нам бортом и забросить абордажную команду на нашу палубу.

— Все черкесы — наверх! — заорал я что есть мочи и стал стрелять из револьвера поверх голов русских матросов, стягивающихся к месту атаки.

Они отпрянули. Кое-кто бросился на палубу. Я мог в деталях разглядеть белые, как мел, лица и растерянные взгляды. Когда я разрядил первый револьвер и поднял второй, матросы стали прятаться за фальшборт.

Русский офицер кричал на них и грозил мне кулаком. Момент был безнадежно упущен. Черкесские лодки приближались. Куттер не решился вступить с ними в бой и изменил курс.

Вскоре одна из длинных лодок горцев прижалась к нашему борту. С кочермы кинули канат. На нашу палубу легко взобрался молодой черкес с кривой саблей в руках.

— Курчок-али! Как я рад тебя видеть! — я сунул револьверы за пояс и распахнул объятья княжичу, как старому другу.

По-моему, судьба мне улыбнулась. После недельных мытарств на море мы прибыли туда, куда я стремился: во владения Хоттабыча!

[1] Очень странный момент содержится в дневниках Дж. Белла. Он сообщает, что отплытие в Черкесию задержалось до утра пятницы 14 апреля 1837 г. из-за наступления священного дня для мусульман. Но правоверные обязаны посетить мечеть в час дня. Лишь потом можно заняться другими делами. Мы решили отступить от исторического источника, руководствуясь логикой.

[2] Белл ошибся. Судя по всему, его кочерму преследовал люггер «Геленджик». Остается лишь догадываться, как опытный шиппер мог спутать люггер с куттером, легким посыльным двухмачтовым судном.