Прыжок "Лисицы" (СИ)

Глава 23 Тифлис не Тбилиси

Я достал свою бумагу-«вездеход». Часовой принялся ее изучать. Наконец, спокойствие ему изменило. Было видно, что он не знает, как с нами поступить. Все-таки моя бумажка-броня что-то да значила. «Почесав репу», старшой принял единственно верное решение, столь характерное для российской действительности. В деле «Лисицы» я вдосталь налюбовался на такую манеру что у армейцев или флотских, что у чиновников. Смысл простой: кабы чего не вышло. Отсюда выход: вот буду я теперь с вами разбираться⁈ Оно мне надо? Вон, есть начальство, пусть они головы ломают! У них и зарплата побольше! А моё дело маленькое!

Все это было написано на лице служаки. Так что я был почти на сто процентов уверен, какое решение он примет.

— Я дам вам сопровождающего. Он препроводит вас в корпусной Штаб. Пусть там решают, что с вами делать!

Кто бы сомневался!

— Милютин! — позвал старший одного из подчиненных.

Милютин подбежал к нам.

— Проводи до штаба! — приказал, передав ему мои бумаги. — Пропусти!

Это он крикнул уже рядовому у шлагбаума. Тот быстро исполнил приказ. Мы пересекли линию. Теперь, наверное, можно было сказать, что въехали в город.

Но так можно было сказать только на словах. Застава была выдвинута далеко в поле. Не иначе как с запасом на расширение города. И нам пришлось довольно значительное время ехать по извилистой дороге через, практически, пустырь. Справа были обрывистые возвышения. Слева — овраги, упирающиеся в берег Куры.

И тем не менее, сердце моё билось учащённо. В голове я лихорадочно «лопатил» карту Тбилиси моего детства, представляя, что тут будет через сотню лет. Примерно представлял. И пустырь уже не вызывал удивления. Наоборот, умилял. Тем более, что впереди показался великолепный сад. Я не удержался. Просто ткнул рукой в его направлении, взглянув на Милютина. Тот охотно взял на себя роль гида.

— Мадатовский остров…

— Остров? — я не удержался.

Сколько себя помнил, ни о каком острове в Тбилиси речи не было.

— Ну да. Остров. Там Кура. Там протока, — Милютин тыкал рукой в нужном направлении.

Тогда понятно! Протоку явно потом засыпали. Стало даже немного стыдно за то, что не знал такого факта о родном городе. Стоп! Теперь, кажется, понятно, почему один из каменных мостов у нас назывался Сухим! Наверняка, был перекинут через эту протоку.

— Принадлежит генералу Мадатову, — продолжал Милютин. — Он купил его у князя Орбелиани. И засадил виноградом, яблонями и персиками.

Я поймал себя на мысли, что не ошарашен. Не сбит с толку и не хочу рыдать от увиденной картины — от совершенно азиатского города с плоскими крышами и куполами домов-дорбази[1]. Что-что, а историю родины знал неплохо. И был морально готов к столкновению веков. Не как в Стамбуле с его Средневековьем. Не как в Одессе, утонувшей в пыли. Не как в Ялте, которую застал в детских штанишках на лямках. Нет. Тут все было по-другому. Тут я домой вернулся! А декорации… Главные же на месте! Замок, гора, церковь Давида. И Куру уже облепили домики. И шашлыком, на сухой лозе запеченным, пахнет. И вино льется рекой!

Я всегда больше всего любил сентябрь и октябрь в Тбилиси. Но можно было порадоваться, что мы попали в него в мае. Тоже дивное время. Ещё нет удушающей жары летних месяцев. И всё цветёт! Даже Бахадур впечатлился. Улыбался, вертел головой, с шумом вдыхал аромат цветения. Тамара вела себя спокойнее. Хотя мне казалось, что тоже должна радоваться возвращению в столицу. Но в случае с моей грузинкой следовало бы реже употреблять понятие «спокойно». А то и вовсе убрать из лексикона. С нею — «вечный бой»! Что она и доказала всем нам, вдруг резко поворотив коня в сторону. Мы ошалели. Застыли, не понимая, что происходит.

— Эээээ, — единственное, что смог произнести опешивший Милютин, вытягивая руку в сторону Тамары.

Но она уже напугала сначала извозчика, а потом двух дам, сидящих в странном экипаже с продольной скамейкой вместо сидения[2]. Двоим там устроиться без риска выпасть на повороте было сложно. Но женщины — судя по всему, мама и дочь — нашли выход. Старшая усадила младшую себе на колени так, чтобы получился наездник о двух спаренных ногах.

Милютин было рванулся за Томой. Я его придержал.

— Все в порядке. Не волнуйся. И не обращай внимания. Сейчас вернется.

Милютин поверил. Стали наблюдать.

Моя фифа, так напугавшая благородное армянское семейство, уже через пару секунд после начала разговора заставила мамашу расплыться в улыбке. Армянская маман тут же взяла Тамару за руку, затараторила. Тамара кивала головой. Потом, очевидно, поблагодарила. Маман заставила Тамару наклониться к ней, чтобы поцеловаться. Потом бросила взгляд на меня. Кивнула. Я низко склонил голову. Маман улыбнулась, покачала головой. Готов был биться об заклад, что она хотела мне сказать, как мне повезло с Томой! Моя грузинка еще раз поблагодарила семью. Подъехала к нам.

— Что это было? — я не возмущался. Меня съедало любопытство.

— Когда устроимся, я лягу спать. Ты пойдёшь на Армянский базар. Найдёшь лавку Мнацакана Папоева. Скажешь, что от Ануш Тамамшевой. И выкупишь платье, отложенное для её дочери! Я договорилась!

Она, видите ли, договорилась! Зевс-громовержец! Где предел её обаянию и наглости⁈ Как⁈ Как ей это удаётся⁈ За полминуты она мамашу и дочь так перетянула на свою сторону, что они уступили ей платье! Не удивился бы, что если бы захотела, то и ночевала бы сегодня в их доме!

— Как⁈ — я не удержался.

— Так! — улыбнулась.

— А размер, если…?

— На меня сшито!

Бесполезно! Просто нужно признать и с этим жить. Этой женщине, кажется, все подвластно! Я махнул рукой.

Мы уже двигались в приличной толпе людей. Многоязычный гомон со всех сторон. В основном — на армянском. Для меня в этом не было ровным счетом ничего удивительного. Факт, конечно, неохотно признаваемый грузинами. Но что было, то было. Грузины только в начале XX века смогли по численности опередить армян. В тот момент, когда мы оказались в Тифлисе три четверти всего населения города были армяне! Я, например, хорошо помнил вычитанную где-то цифру, что в 1803 году из 2700 домов, насчитываемых тогда в Тифлисе, 2500 принадлежало армянам. И еще наизусть помнил неутешительную для грузин финальную цитату по этому поводу: "Таким образом, столица составляла тогда вполне собственность армянскую'[3]. Конечно, за прошедшие тридцать пять лет соотношение изменилось. Но, думаю, ненамного. Если, вообще, изменилось.

Соответственно все, что касалось строительства, ремесел, торговли также было заслугой армян.[4] Большинство домов в европейском стиле было обязано своим возникновением не только русской администрации, но и армянской предприимчивости.

Наверняка, именно эта особенность Тифлиса была одной из главных причин вечных взаимных подколок между грузинами и армянами. Эпиграфом к этой перепалке поневоле следует поставить знаменитый анекдот. Грузины (армяне) лучше, чем армяне (грузины). Чем лучше⁈ Чем армяне (грузины). В зависимости от того, кто его рассказывал. Нам, грекам, русским, азербайджанцам и прочим, всегда было весело наблюдать за этой «войной». В городе моего детства она была беззлобной. Город моего детства всегда с гордостью сообщал во всех путеводителях, победных рапортах, что Тбилиси — один из самых многонациональных городов страны, в котором мирно уживаются представители 106 национальностей и народностей! И это так и было! Пока не пришла кучка идиотов, решившая, что 106 наций — это слишком много. Достаточно одной. Титульной. И не стало того города Тбилиси, который я знал. Поэтому, когда меня довольно часто спрашивали, а не скучаю ли я по Тбилиси, я всегда отвечал: и да, и нет. Я скучаю по тому великолепному городу, настоящему театру под открытым небом, в котором я вырос. И совсем не скучаю по нынешнему. Хотя всегда желаю ему процветания и счастья.

«Так что, — я улыбнулся своим мыслям, — я уехал из города, который уже не был моим. И въехал в город, который еще не стал моим».

Добрались до Эриванской площади.[5] Тут я не мог не остановить коня. Глазам своим не поверил. Центральная площадь города. Площадь Ленина моего детства. Площадь Независимости свободной Грузии. И так выглядит! Нет, на ней красовались штаб, гимназия, полиция и домов пять новейшей архитектуры. И даже настоящая французская ресторация, принадлежащая, судя по вывеске, некоему Жан-Полю Матасси[6]. Но больше поражала широко размытая, проточенная водой рытвина, которая рассекала площадь во всю ее длину, с юга на север, после чего сворачивала на восток, по направлению к Куре. Этакая миргородская лужа тифлисского разлива!

…Милютин уже готов был с нами распрощаться, когда я спросил его про гостиницу.

— В городе только одна гостиница, — «обрадовал» нас Милютин. — Еврейская. Соломона. Называется «Справедливая Россия».

Здесь он вынужден был переждать, пока я справился со смехом.

— Извини, извини! Это у меня… Про своё. Так, так. И что это за «Справедливая Россия». Как найти? Что с нумерами?

— Найти легко, — Милютин указал направление. — Ни с чем не спутаете. Там на вывеске лев, терзающий огромную змею. Но я вам туда не советую соваться.

— ?

— Уверен, что все нумера заняты. И пансион такой… Господа офицеры ругают.

— Тогда?

— Переезжайте через реку. Ищите квартиру на Песках. У немецких колонистов. Там пять или шесть колонистских домов стоят на самом берегу реки, под Авлабарской горой. У них дома на две половины. В одной помещаются сами, а в другую пускают наемщиков поденно и понедельно. И, если угодно, с полным продовольствием. И прямо вам скажу: комнаты у них светлее, чище, постели несравненно опрятнее и обед удобосваримее, чем в «Справедливой России»!

Я от всей души поблагодарил его за столь ценную информацию. Милютин пожелал нам удачи. Сдал нас на руки дежурному по штабу и ушёл.

Я ждал приёма. Поневоле задумался о «Справедливой России», продолжая умирать от хохота. Что символизирует вывеска? Справедливость для России по-еврейски? Этому Соломону — прямая дорога в Одессу! Если он честно предупреждает постояльцев, что, как гордый еврейский лев, готов растерзать гостя-змея, то на фиг, на фиг такой отель! Если же он предложил аллегорию, где все тот же еврейский лев готов растерзать любую конкурирующую фирму — тех же колонистов — и в это заключена, по его мнению, российская справедливость, то стоит вспомнить вечную истину: патриотизм — последнее прибежище негодяя!

— Господин Варваци! Подойдите к столу формулярных списков! — прервал мой внутренний стенд-ап чиновник канцелярии корпусного Штаба.

Я вздрогнул. Что за странное обращение? Что за дьявольский привет из прошлой жизни⁈

— Прошу меня извинить, но моя фамилия Варвакис. Константин Спиридонович, к вашим услугам.

Мы прошли в большой зал, заставленный столами. Собственно, весь штаб огромного Кавказского Отдельного корпуса и был этим самым залом! И пустующий стол под портретом императора был не иначе как «кабинетом» его начальника — отсутствующего ныне генерала Вольховского.

Пребывание начштаба на мысе Адлер сказалось не лучшим образом на состоянии дел во вверенной его заботам армейской структуре. Офицеры в форме артиллеристов и военные чиновники-письмоводители вид имели расслабленный. Лицом и фигурой изображали скуку, которую не разогнало даже мое появление.

— Вынужден вас огорчить, — елейным голоском уведомил меня чиновник. — В документы вкралась досадная ошибка. Мой предшественник, служивший ранее в интендантском комиссионерстве, почему-то решил, что вы сродственник таганрогских икорных королей Варваци. Дабы избежать досадного промаха, он внес вас в формулярные списки именно как Варваци, а не Варвакиса. Теперь же, видя бумагу от господина Фонтона, понимаю, что ошибся штаб. Но ничего поделать не могу! Не переписывать же все ведомости и отчеты за полгода!

— Постойте, постойте… Объясните толком! Я ничего не понимаю! Какие списки? Какие формуляры?

— Что ж тут непонятного⁈ По представлению секретной части Канцелярии главноначальствующего на Кавказе вы были зачислены в декабре прошлого года в 13-й Эриванский лейб-гренадерский полк и прикомандированы к означенной секретной части в унтер-офицерском звании. Юнкером! В ведомостях на получение довольствия и кормовых денег не расписывались, формы с полкового цейхгауза не получали. Я понимаю, что по роду вашей деятельности, на кою недвусмысленно намекает ваш наряд, вы пребываете на службе в качестве лазутчика. Но хоть раз за полгода можно явиться в штаб, чтобы подписать все бумаги⁈

Проделки Фонтона! Это все проделки чертова Фонтона! Он же намекал мне на поступление на службу! Но я и помыслить не мог, что все будет так скоропалительно!

— Почему юнкер? — выдавил из себя первое, что пришло в голову.

Теперь пришла очередь удивляться чиновнику.

— А как еще следует называть вольноопределяющегося из студентов? По происхождению, увы, вы сами знаете, чем не вышли, чтобы на унтер-офицерское звание рассчитывать. Вот Азиатский Департамент МИД и передал нам ваши документы об обучении языкам. Вы же языками владеете?

Я машинально кивнул и прохрипел:

— Шестью.

— Выходит, минимум в драгоманы полковые годитесь! А то и дивизионные! Глядишь, годика через два экзамен на офицерский чин сдадите. А то и раньше, если начальство отметит!

Ну, Фонтон! Ну, сукин сын! Подлог и подделка — главное оружие шпиона!

— Константин Спиридонович! Ау! Очнитесь! — позвал меня чиновник. — Ну что вы, право, так близко к сердцу приняли сей анекдотец⁈ Ну, вкралась ошибочка! С кем не бывает! По глубокому моему разумению, поимеете больше выгод от связи — пусть и эфемерной — с богатым торговым домом.

Я помотал головой и перекрестился: чур меня, чур! Вот и новый пазл встал на свое место в истории рода Варвакисов-Варваци. Какая ирония судьбы! Я в прошлой жизни носил фамилию, исковерканную по прихоти чиновника-интенданта!

— Могу я увидеть полковника Хан-Гирея?

— Жаловаться будете? — тоскливо протянул чиновник.

— Доложиться о прибытии!

— Он прав, — вмешался один из офицеров штаба. По-моему, он с товарищами с трудом сдерживались, чтобы не рассмеяться. — Доложиться по команде — наипервейшее дело!

Он, часом, не родня Ване Мавромихали?

— Полковник в штабе бывает редко. Вам его следует искать во дворце наместника, где располагается секретная часть. Вы уж, голубчик, про нас не забудьте. Как доложитесь, извольте явиться в Штаб и подписать все бумаги! Хватит вам на все про все трех дней? — Я кивнул. — В таком случае, не задерживаю. Дежурный офицер! Извольте проводить!

— А моя бумага?

— Вот подпишите все, и бумага не понадобится! Пущай пока в Штабе побудет.

Я расстроено махнул рукой и поплелся на выход. Перед дверью обернулся и спросил, понимая всю глупость моего вопроса:

— Где здесь ордена выдают?

Ответом мне стал взрыв хохота всего зала.

Вышел на улицу.

— Ну, как у тебя все прошло? — спросила обеспокоенно Тамара, оценив мой растерянный вид.

— Дали три дня на разграбление города! — попытался за шуткой скрыть недоумение. — Поехали в предместье напротив монастыря святого Давида.

Милютин, спасибо ему, дал хорошую наводку. Быстро нашли приличный дом, с двумя сдаваемыми комнатами. Бахадур, по-моему, еле сдержал слёзы, когда я ему указал на его отдельную комнату. Чтобы остановить его благодарности, спросил, не пойдет ли со мной исполнять повеление царицы. Он сослался на усталость. Хотя, думаю, хотел вовсю насладиться ощущением хозяина отдельной жилплощади. Тома, как и грозилась, тут же завалилась спать. Не удержалась от соблазна и еще раз проверила меня, насколько я запомнил необходимые инструкции и имена. Удовлетворилась. Как только её головка коснулась подушки, тихо засопела. Я поцеловал её в щёчку. Пошёл на Армянский базар.

Сразу на себе почувствовал, насколько утомительна и в чем-то даже была опасна пешая прогулка по Тифлису середины XIX века. В городе почти не существовало мостовой. Благо, что сейчас было сухо. Но я представлял, что будет, если пройдет дождь. Пусть даже легкий. Очевидно, что все улицы тут же покроются непроходимой грязью. На некоторых улицах мостовая местами присутствовала. Но, наверное, её клали любители квестов. Или шутники. Поскольку они были такого рода головоломными, что поневоле рука тянулась осенить себя крестным знамением, дабы избежать напасти. При этом от меня требовалось не только смотреть под ноги, но и стараться не попасть под чьи-то другие. Или под копыта.

Потому что мимо меня беспрерывным потоком двигалась пестрая кавалькада. Здесь были верховые на конях со стриженными гривами и идущая гусем пара лошадок с подвешенными между ними крытыми носилками. Армяне с навьюченными верблюдами (!), грузины с арбами, ослы с вязанками дров, кони с кожаными мехами на спине, налитыми водою или кахетинским вином. Плюс еще и женщины, покрытые белыми покрывалами.

Их цеплять не стоило ни в коем случае. Лучше уж верблюду под брюхо! Благо на улицах женщин было мало. Едва встретилась одна на сорок человек мужчин. Себе дороже выйдет толкать женщин в городе, в котором все мужчины поголовно вооружены! Причем, многие не только традиционными кинжалами, но и ружьями с пистолетами! Куда только полиция смотрит⁈

Дошёл до базара. Ряд одно-, двухэтажных домов с плоскими крышами и крытыми галереями образовывали тесную кривую улицу, упиравшуюся в мост через Куру. Ну, тут картина была привычной. Что-что, а восточный базар, наверное, практически не подвергся никаким изменениям за века. Забитый до отказа всем! Фруктовые лавки соседствовали с лавками портных, сапожников, брадобреев, чеканщиков и других ремесленников. Тонкие шелковые платочки и кашемировые шали, ковры… И через пару шагов — оружие с богатейшей и щегольской отделкой серебром: ружья, пистолеты, шашки и кинжалы. Вино-водочные магазинчики примыкали к жаровням, на которых пекли чурек. Тут же рот наполнялся слюной, потому что уже никуда нельзя было деться от запаха готовящейся баранины и плова. Мимо проходили довольные мужчины, только что от стола, с лоснящимися щеками, с глазами навыкате, затуманенными винным жаром! Так хотелось приобрести такой же сытый, пьяный и лоснящийся вид! Но прежде следовало выполнить обязательную программу! Произвольную оставим на вечер. Исполним с Тамарой и Бахадуром.

Нашел лавку. Мнацакан, как я и ожидал, несколько опешил, когда я ему передал указание Ануш Тамамшевой относительно платья. Задумался. С понятным недоверием смотрел на меня. Я же как раз рассчитывал на такую реакцию. У меня были свои планы.

— Уважаемый Мнацакан! — я был сама вежливость. — Мне понятны ваши опасения. Давайте, поступим так. Я сейчас отлучусь на пару часов. Вы за это время сможете все проверить. Успокоитесь. Потому что это — правда. Уважаемая госпожа Тамашева так и распорядилась. Я вернусь и заберу платье. Только предупреждаю. Это платье позарез нужно моей жене. Если я вернусь без него — мне не жить!

Мнацакан тут рассмеялся. Я поддержал его.

— Вы же не хотите лишить меня жизни? — поинтересовался я.

— Я думаю, что в таком случае, вы уйдете на тот свет, прихватив и меня! — парировал Мнацакан.

— Вы правильно думаете!

Мы опять дружно заржали.

— Договорились! — согласился Мнацакан. — Только зачем вам беспокоиться? Скажите адрес, я пошлю сына с платьем туда.

— Благодарю вас! Я остановился у колонистов. Но я хочу сам принести платье жене. И… — я замялся.

— К такому платью, — улыбнулся Мнацакан, понимая причину моего замешательства, — требуются и особые женские… штучки. Вы это имели в виду, уважаемый?

Везет же мне на мудрых армянских лавочников!

— От вашего опытного глаза и острого ума ничего не скроешь, уважаемый, Мнацакан. Именно это я и имел в виду!

— Я все подготовлю! — уверил меня лавочник. — Жена будет довольна, а вы сохраните жизнь! Более того, я уверен, что она вас вознаградит за такое внимание!

Мы не отказали себе в удовольствии еще раз синхронно рассмеяться.

— Мне очень приятно, уважаемый Мнацакан, встретить в вашем лице такого приятного собеседника.

— В таком случае, могу ли я удовлетворить своё любопытство и спросить? — Мнацакан прищурился.

— Конечно. Отвечу без утайки!

— Ваш вид… Вроде, настоящий горец. Но я впервые встречаю горца с таким знанием армянского!

— Ваши сомнения справедливы. Я грек. Мой внешний вид пусть вас не пугает. Необходимость.

— Фуф! — выдохнул Мнацакан. — Гора с плеч! И последний вопрос.

— Да.

— Как вам удалось убедить госпожу Тамамшеву отдать такое платье?

— Это не я. Это жена провернула. Не поверите, но ей потребовалось на это две минуты!

— Ах-ха-ха! — восхищенно воскликнул лавочник. — Теперь все встало на места. Я бы сам опасался гнева такой женщины! Все, друг! Жду вас через два часа. В городе впервые? Что-нибудь подсказать?

— Нет. Спасибо! — улыбнулся, но не стал говорить, что родился здесь. Правда, через полтора века.

… Вышел с базара. У меня было два полновесных часа. И я не желал ими с кем-нибудь делиться. Я жаждал посвятить их себе любимому.

«А, иди-ка, ты, Коста, в баню!» — послал я сам себя.

[1] Дорбазы (дорбази) — весьма распространённый тип жилых зданий в Закавказье и, в частности, в Тифлисе до 1840-х. Представляли собой конические сооружения со световым и дымовым люком наверху купола с одним общим помещением на всю семью, с общей тахтой и очагом для приготовления пищи.

[2] Экипаж-гитара. Место для пассажиров — это, по сути, продольная скамейка, мало подходящая для дам. Но лихие тифлисские армянки наловчились ездить на ней вчетвером, цепко переплетая руки и сажая двух спутниц на колени. Сзади ещё умудрялся цепляться мальчик-бичо.

[3] «Путеводитель и собеседник в путешествии по Кавказу М. Владыкина» (Москва, 1885).

[4] Ну, например, «Кавказский календарь на 1849 год, изданный от Канцелярии Наместника Кавказского» (Тифлис, 1848), сообщает: «Здешние ремесла производятся большею частью армянами — из 1 926 ремесленников, по сведениям 1845 г., армян считалось 1 448».

[5] Площадь получила название в честь побед Паскевича-Эриванского, с 1827 года и до революции ее называли площадью генерал-фельдмаршала Паскевича, графа Эриванского, или просто — площадью Эриванского.

[6] Кухмистерская Жан-Поля Матасси, французского гренадера, попавшего в плен в 1812 г. и привезенного в Тифлис А. П. Ермоловым, открылась в 1834 г. До этого француз держал небольшую гостиницу со столом, в которой останавливался А. С. Пушкин в 1829 г. По сути, ресторацию Матасси на Эриванской площади следует считать первым рестораном Тифлиса европейского образца. По мнению других исследователей, уже в 1818 г. при гостинице Матасси был ресторан-клуб, который часто посещал А. С. Грибоедов.