Призма тишины

Глава 16 Усыпальница

– Ну, – проговорил Райт, – и кто тогда пойдет первым?

– Да погоди ты! – оборвала его Туори, и я почувствовал, как что-то мягко коснулось моего предплечья. – Эпине, ты как?

Я долго молчал, не в силах оторвать взгляда от расползшейся впереди тьмы. Чудилось, будто она была живой, и только ждала, когда какой-нибудь залетный дурак перемахнет каменный порог ее домика.

– Эпине?

– Сети! СЕТИ!!!

Оглянуться стоило чудовищных усилий.

– Что?

Райт и Туори парили вплотную друг к другу, и сквозь прозрачное забрало шлемов на лицах каждого виднелась одинаковая и, что самое удивительное, искренняя обеспокоенность.

– Ты завис, – сказала Туори. – С тобой все в порядке?

Я опустил взгляд на свою левую руку, на сгибе которой лежала скрытая под перчаткой ладонь портакианки. Манеры требовали что-то ответить. Одна беда – мыслей в голове практически не было, а те, что остались, напоминали мешанину образов, почерпнутых из видения. Дворец в колючем лесу. Битва. Побег. Имена…

Глаза зачесались. Пришлось проморгаться.

– Дверь открыта, – сказал я ровным тоном. – Добро пожаловать.

Никто, однако, не сдвинулся с места. Райт и Туори переглянулись и, посторонившись, пропустили вперед Дазу с ее немигающим и тяжелым взглядом единственного окуляра.

– Расскажи, что ты сделал с ней, детка. Такие дверки не открываются сами по себе, это всем ясно. Но Мама-то знает больше, чем все, да? Даже если часть этих знаний из ее старого ума вытравил вакуум и радиация. Мама ничегошеньки не помнит. Но знает. Знает: чтобы открыть эту дверь, нужен больше, чем просто лейр. Нужен лейр, отмеченный судьбой. Тот самый, особенный…

Последнее слово разнеслось внутри моего шлема гонгом, и долгое время рикошетом билось о стенки моего же черепа. Вспомнилась неясная любовь паучихи к в высшей степени неуместному эпитету, и тут же – небольшое происшествие на борту Обсерватории, оставившее на моем запястье едва заметный теневой след. Разгоряченное только что пережитыми видениями сознание лихо провело несколько пунктирных линий между этим событием и тем, что в конечном итоге привело нас всех в глубины астероида. Могло ли это оказаться подстроенным нарочно и мое место на борту «Гнезда-17» не случайно? Или же я слишком много значения придаю домыслам и череде нелепых случайностей?

Я вперился взглядом в черный окуляр, но не в надежде разглядеть за ним треугольную рожу со светящимися глазами, а скорей проявляя недоверие.

Откуда паучихе было знать, что я на борту Обсерватории? Томеи сказали? Или что я обожгу там себе руку? Тоже они? Все это время прятали устройство связи, пока мы, как идиоты, блуждали в гиперпространстве? Плохо верится.

Да, Мама Курта заставила меня плясать под свою дудку, и выбрала для этого весьма убедительную мелодию. И, тем не менее, весь ее план множество раз едва не скатывался в бездну. Нападение куатов и стражей леди Риссы, атака лейров на Риомм! Меня могли прикончить в любой из этих моментов. Разве что…

И тут по голове будто молотом ударили.

Я отпрянул и, вытаращив глаза, по очереди стал переводить взгляд с Дазы на Райта и обратно.

– Вы что, заодно?

Синее лицо за стеклом шлема скривилось:

– Ты о чем?

Я ощутил себя тем неудачником-отщепенцем, который вечно недоволен командой и постоянно воображает, будто друзья и коллеги за глаза поливают его грязью. Подобные предположения со стороны могли казаться, мягко говоря, надуманным, но в глубине души я слишком привык полагаться на интуицию, чтобы просто игнорировать ее настойчивые сигналы. «Ничто и никогда не происходит случайно», – говорили мастера в Цитадели, и на этот раз у меня не было причин с ними не соглашаться.

– Ты понял меня, Райти, – на грани слышимости проговорил я. – Вы все поняли.

Выражение лица ассасина расправилось, будто салфетка под отпаривателем.

– Мы тратим кислород, а ты, Сети, по-моему, загоняешься.

– Ответь на вопрос.

Повисла долгая и напряженная тишина. Хотя, быть может, она лишь для меня была напряженной. Все остальные, включая, как ни странно, Дазу, выглядели так, словно оказались заперты в одной комнате с буйным помешанным: один неосторожный взгляд или слово – и нападет, клочков не соберешь.

Я задышал вдвое чаще. И, конечно же, не обошлось без ставшего уже привычным спутником жжения. Разумеется, это изменило движение Теней вокруг, чего двое лейров рядом упустить из виду попросту не могли.

– Ты что-то увидел, Сет? – вкрадчиво спросила Туори. – Расскажи.

Ответом ее, однако, наградила паучиха.

– Наш прелестник, похоже, просто перетрудился, пока общался с этой дверкой. Ничего удивительного. Человеческие котелки такие ранимые. В особенности те, что заточены на поиски скрытых смыслов в старых и темных уголках. Хватит и одной плохо поставленной ловушки, чтобы навсегда их поломать. Но мы ведь не хотим испортить светлую головушку нашего Сета, верно?

– Вам не уйти от ответа, – предупредил я.

– Мы и не станем, – мурлыкнула паучиха. – Правда, друзья? Но каждый ответ хорош по-своему и в свой черед. А перед нами сейчас более насущная проблема. Окунемся же в нее с головой!

Вдруг, что изумило всех, Даза, никого не дожидаясь, первой нырнула в проход – просто проскользнула, как рыбка в пасть катраны, и растворилась в темноте.

Едва роботесса исчезла, я опять развернулся к напарникам и на полном серьезе предупредил их:

– Если ты, Райти, затеял какую-то игру, знай, я в ней не проиграю.

Ассасин остался невозмутим.

– Сети, ты слишком переживаешь за то, чего нет. Пока мы не прилетели сюда, ты был рад нашей компании, не так ли? Что-то изменилось. Сам догадаешься? – Он не дал мне возможности ответить. – Ты говорил, что не почуял здесь странностей. Думал, что ты особенный. Не зря же старуха все время это повторяет. Но, похоже, твоя особенность с другого конца. Ты куда сильней подвержен местному эху, чем мы с Миной. И именно это тебя бесит. Так что, пожалуйста, не перекладывай с больной головы на здоровую. Ты сам ввязался в эту историю. Мы только помогаем.

Его слова звучали разумно, если бы не одно «но» – после того, как помог мне одолеть Ра и Навигатора, Райт дал клятву отомстить Бавкиде за предательство. Почему бы не поверить, что это и есть его способ мести?

Но я решил пока притормозить с поисками ответов.

– Похоже, что так и есть, – сказал я наконец и это заметно расслабило лейров.

Райт, подплыв ближе, мягко подтолкнул меня в сторону черного прохода.

– Ты сказал, это склеп. Чей он?

Я заговорил лишь после того, как мы втроем вплыли внутрь усыпальницы. Нас встретил коридор, длинный и похожий на вырытую червем нору, при этом достаточно просторную, чтобы троим взрослым разумникам не пришлось тесниться. Округлые стены были в буквальном смысле испещрены убористыми надписями на том же древнем языке, что и у входа. Дазы нигде не наблюдалось.

– Вы знаете, кто такой Адис?

– Ты это сейчас к чему? – ожидаемо удивилась Туори.

– Лейр, в чью честь был назван наш Орден, Сети, – ответил ассасин, с куда большим вниманием приглядываясь к письменам и барельефам, что все чаще попадались на глаза по мере того, как мы углублялись внутрь усыпальницы. Наши фонарики лишь вскользь касались причудливых (и очень реалистичных) фигур, застывших в подобие предсмертной агонии, но игра света придавала украшениям особенно трагический и даже жуткий вид.

– Как-то зловеще, не находите? – заметила Туори, указав на особенно мерзопакостную картину, изображавшую разумницу с гротескно растянутым в беззвучном вопле ртом. Глаза разумницы казались вылезшими из орбит, а кожа на лице и руках как будто грозила сползти, словно плохо прилаженная маска. Если присмотреться, то практически все, кто был изображен на стенах, выглядели схожим образом. Как будто не украшали место упокоения, а предупреждали о чем-то.

Так и не дождавшись внятного ответа, портакианка вставила:

– Он был анаки, насколько я знаю. – И оглянулась, как бы с намереньем убедиться, что мы понимаем, о чем речь. – Этот Адис. Он ведь был анаки, не так ли?

– Беглец, – нехотя согласился Райт. – Бросил Паракс во время гражданской войны или что-то вроде того. Слушай, Сети, я не силен в истории. Давай ты уже выложишь нам все и не будешь голову морочить?

Но это было бы слишком легко. К тому же, я и сам не до конца верил собственным умозаключениям.

Туори догадалась первой. Ну, или почти.

– Он думает, это его гробница. Так ведь, Сети?

Ассасин громко хмыкнул.

– Ерунда! Гробница Адиса давно изучена. Черный дворец на Хотепе-12. Может, слышали про такой?

Я с большим трудом оторвал взгляд от еще одной фигуры, казалось, пытавшейся выбраться из стены: женщина с обезображенным и перекошенным от неведомых, но безусловно чудовищных мук лицом тянула вперед беспалые руки, как будто моля о спасении. Обожженную ладонь уже привычно дернуло, но мне было не до нее. Я сказал Райту:

– Что, если гробница на Хотепе – подделка? И что, если Адис, историю которого нас заставляли заучивать, совсем не такой, каким представлялось наставникам?

– Поясни.

– Достоверных изображений его до наших дней не сохранилось, ведь так? Все, что о нем известно – что он был анаки и что он сбежал с Паракса, когда лей-ири проиграли войну нормалам.

– Ну и? В чем тут противоречие?

– А в том, Райти, что Адис был не просто рядовым лей-ири, избежавшим смерти. Это тот самый Безымянный Паяц! Первый лей-ири! Первый лейр!

Повисла долгая пауза.

– Чепуха! – первой отреагировала Туори, громко фыркнув. – Никто не знает, что стало с останками Паяца. Все только спорят. А иногда даже дерутся. Сама, кстати, видела, как мастер Шенг засветил кому-то из алитов, за то, что тот сказал нечто нелестное про Паяца.

– Шенг? – не сумел не удивиться я.

Туори кивнула:

– Ну, да. Эта пухленькая булочка буквально помешана на истории лейров. Бредит Параксом, лей-ири и куатами. Сутками торчит в архивах, в надежде откопать что-нибудь стоящее. Неужто ты не знал?

Меня на самом деле мало заботило все, что было связано с толстым иланианцем. Включая его личные пристрастия и увлечения. Тем не менее кое-что из слов Туори зацепилось за ухо.

– Ты сказала, он изучал архивы лей-ири. А на Параксе он, случайно, не бывал?

– Да будет тебе известно, Сети, я не шпионю за мастерами.

Я уловил тень недосказанности.

– Но?..

Туори небрежно оттолкнулась от стены и поплыла дальше, тогда как голос ее продолжал раздаваться внутри наших шлемов:

– Но так уж вышло, что я люблю проветриться по ночам. – Она тут же оговорилась: – Правилами это не запрещено, так что не думайте ничего такого. Просто ненадолго выбираюсь наружу и брожу у подножья Цитадели. Здорово помогает проветрить мысли.

– Не спорю. Но что ты видела? Или думаешь, что видела?

– Корабль. Ночной визитер. Думала, это был кто-то из заказчиков, но его никто не встречал. Мне стало любопытно, и я подкралась поближе. Жирный ублюдок даже не понял, что за ним наблюдают. Сполз по трапу с таким видом, будто вручную перепахал всю параксанскую равнину. Он в буквальном смысле еле на ногах держался, но, что самое странное, был в скафандре, с ног до головы перемазанном в какой-то странной пыли.

Я приложил максимум усилий, чтобы голос звучал ровно.

– Как давно это было?

Туори оглянулась. На ее полосатом лице блуждала легкая улыбка.

– Примерно тогда же, когда тебя забрал на поруки великий Аверре.

Осмыслить это и хоть как-то отреагировать мне не позволил искаженный статикой голос, вклинившийся в наш уютный тройничок:

– Извините, что прерываю, деточки, но Маме очень сильно хочется, чтобы вы кое-что увидели. Оно тут недалеко, за ближайшим поворотом.

Мы втроем переместились ближе к роботессе, а конкретней – через весь коридор, оказавшийся удивительно длинным, в центральную часть усыпальницы, то есть туда, где, как и следовало предполагать, покоился саркофаг с телом. Сама комната представляла собой сферу и немалую, примерно десяток метров в диаметре, с облицованными черными плитами стенами. Часть плит в форме равнобедренно треугольника несла на себе едва видимые насечки и, в общем, составляла один большой и крайне сложный геометрический орнамент. Ни статуй, ни барельефов, ни иных украшений. Только монолитная обсидиановая глыба в центре, закрепленная в перекрестье держателей. И больше ничего.

– Гроб? – хмыкнул Райт. – Вы хотели удивить нас гробом?

Даза, чьи встроенные фонарики двумя конусами охватывали лишь часть бесшовного на первый взгляд саркофага, развернулась и выдала голосом паучихи:

– Надо найти способ вскрыть эту штуку.

– Зачем?

– Чтобы убедиться, что там именно тот, кто нам нужен, – ответила она таким тоном, словно не было на свете ничего очевидней.

Я поперхнулся воздухом и, вопреки желанию, все-таки подплыл ближе. Сам гроб меня мало заботил, но то, с каким неистовством вокруг него закручивались Тени, не могло не заинтересовать. Чьи бы останки ни покоились внутри, их не просто так туда упрятали.

– И зачем же нам понадобился труп?

– Ты, детка, видно забыл, зачем Мама Курта отправила вас сюда?

– Не забыл. Маме хотелось знать, что хранится на дне астероида. И вот она это выяснила. Дело сделано. Возвращаемся на корабль.

– Не так быстро, дорогуша. Важно докопаться до самой сути. Скажи, ты можешь прочесть эти символы?

Я рефлекторно перевел взгляд обратно на саркофаг, поверхность которого оставалась девственно чистой. Райт и Туори тоже приблизились, но, как и следовало ожидать, не заметили того, о чем паучиха говорит.

– Похоже, фоторецепторы вашего дрона пошаливают, – фыркнул ассасин. – Тут ничего нет. Просто гладкий, черный камень.

– Присмотритесь внимательней!

Ясно, что она имела в виду не обычное зрение. Тем не менее прежде чем позволить себе уступить этой странной просьбе, я вдруг ощутил настолько острый приступ боли, что успел только всхлипнуть и согнуться колесом.

Разумеется, это все заметили.

– Сети?

– Эпине?

– Детка, что с тобой?

Их обеспокоенный оклик доносился до сознания как будто из неимоверной дали и практически не задевал его, растворяясь в чудовищном жжении, которое обволокло мою руку. Прижав проклятую кисть к животу, я стиснул зубы и попытался сдержать вопль, что неистово рвался наружу. Долго терпеть не получилось и где-то между мыслью стянуть перчатку, чтоб хоть немного остудить кожу, и идеей попросту отстрелить к демонам кусок страдающей плоти я отчаянно завыл.

Уверен, что перепугал своих спутников до полусмерти. Или хотя бы до того, чтобы каждый из них пожалел, что связался со мной. При этом где-то в перерывах между чувством, что мои пальцы окунают в чашу с расплавленным металлом, мелькала рациональная мысль, что сама боль – лишь иллюзия и что для ее устранения нужно отыскать причину.

Титаническим усилием заставив себя распрямиться, я, не обращая внимания ни на Райта, пытавшегося поддержать, ни на Туори, предпочетшую не путаться под ногами, ни на Маму Курту, квохчущую, казалось, прямо в ухо, подплыл к гробу и со всего маху ударил по нему больной рукой.

Это был один из самых глупых и, на первый взгляд, бессмысленных поступков, но нечто скрытое в кривых извилинах под крышкой моего черепа настаивало на правильности. И я ударил еще раз.

– Идиот! – вскрикнул Райт. – Ты же повредишь скафандр!

– Отстань, Райти! Я знаю, что делаю!

В это, по крайней мере, хотелось верить. И я бил и бил распластанной ладонью до тех пор, пока боль от призрачного жжения и настоящая, физическая боль не уравновесили друг друга и не превратили мою агонию в подобие транса, за которым последовала череда новых видений.

Погружение в этот призрачный водоворот напоминало прыжок в прохладную воду. Реальность подернулась дымкой, на смену пропитавшемуся потом скафандру пришло ощущение свободы и легкости. А боль…

А что такое боль?

«Правильный вопрос».

Я не услышал, но почувствовал, как кто-то… не произнес, нет, но подумал эти слова, оформил их смысл и вложил в поток Теней так, чтобы они отпечатались на кромке моего сознания призрачными письменами. Теми же, что обрамляли вход в гробницу и составляли замок, с помощью которого Бавкида запретила доступ к системам Обсерватории.

Символы юхани.

«Еще один плюс в копилку. А ты, парень, молодец».

– Кто ты? – Уверен, что произнес эти слова, хотя в том мире, где я оказался, они отображались теми же витиеватыми знаками, что трепетали при каждом даже самом малейшем движении пространства вокруг.

В ответ я услышал смешок.

«А ведь все так хорошо начиналось».

Пары секунд (или того, чем здесь считалось время) хватило, чтобы сообразить.

– Ты не можешь быть жив!

«Нет? – Веселье в тоне превратилось в неприкрытый сарказм. – А кто может? Твой учитель Батул? Или никчемный паразит, что роет норки внутри твоего разума? А? Кто может? Скажи мне, Сет Эпине!»

– Откуда ты знаешь мое имя?

«А вот это-то как раз и несложно. При всех своих талантах, ты до смешного не способен держать мысли в узде. С тех пор, как ты и твои школяры явились к моим дверям, каждое твое побуждение отзывалось эхом в моем саркофаге. Ты разбудил меня, Сет Эпине. И теперь я хочу знать, для чего?»

Стало не до смеха. Совсем. Даже несмотря на то, что сама ситуация казалась анекдотической. Алитов сызмальства учили, что каждый лейр, проходящий обряд пробуждения, навсегда связывает свою душу с Тенями, он пропитывается потоками, не только наполняясь могуществом, но и выстраивая нерушимую связь с реальностью, и чем сильнее лейр, тем крепче эта связь. Именно потому лейры очень медленно стареют, а среди недалеких умом зовутся неуязвимыми. В силу этих же обстоятельств, даже когда наступал неотвратимый для всего живого момент, сознания самых великих лейров отказывались растворяться в едином потоке, мало-помалу превращаясь в неупокоенные духи, все еще способные влиять на мир вокруг. Чтобы предотвратить подобное влияние, этих лейров хоронили в наиболее уединенных и труднодоступных местах, огораживая самыми крепкими психическими замками.

Чужая мысль без спросу ворвалась в ручеек моих размышлений:

«Видно, не настолько крепкими, раз даже такой зеленый юнец, как ты, с ними справился. Но не нервничай так сильно. Я знаю, кто я, и знаю, что мертв. Вопрос лишь в том, чем выгодно это знание?»

– Если ты такой всеведущий, то знаешь, что я здесь не по своей воле.

Холодный смешок пронзил мои мысли стрелой.

«А еще я знаю, зачем тебя вообще сюда привели».

Я запретил себе пугаться, хотя, не стану скрывать: что-то внутри меня после услышанного сделалось мягким и трепетало, как желе. Я не был глуп – уж точно не глупее большинства разумников, с которыми сталкивала меня судьба, – но даже мне не хватало разумения придумать, зачем кому-то, вроде Мамы Курты, лезть в эту клоаку.

«Как?! И старушка Курта здесь?! А я и не заметил!»

Я не стал объяснять, из-за чего так случилось, рассудив, что мертвец обо всем догадается. В крайнем случае, вычитает в моем мысленном потоке.

«Для мертвеца я слишком много говорю, не находишь? Впрочем, в одном ты действительно прав: старая добрая Кельвинья разумно поступила, не рискнув соваться в мой дом во второй раз».

– Она рассказала, как ей не поздоровилось в прошлый раз. Только мне не кажется, что приложил к этому руку именно ты. Или я неправ?

«Предпочту оставить это без ответа. Так интереснее. Знаешь, жизнь в гробу не настолько занятна, как может показаться с первого взгляда. Да, время воспринимается иначе, тысячи лет проходят, словно сон, вот только от скуки это все равно не спасает. Зато на это способны редкие гости».

– Почему твой разум до сих пор не угас?

«А ведь должен был бы, не так ли? Тебя это удручает? Или пугает? Постой, не говори. Я угадаю! Хе-хе. Ты в замешательстве! – Последнее слово растянулось в пространстве и времени, подобно газопылевому облаку после взрыва сверхновой. – Но не думай, будто я не понимаю твоих страхов. С этим-то все более-менее очевидно. Совсем другой вопрос, как ты поступишь, когда осознаешь, что именно стоит на кону?»

Я ощутил, что пришла пора огрызаться.

– Я и так это знаю. И ты тут ни при чем.

Но призрак, судя по всему, думал иначе.

«О, мой славный мальчик! Да ты прост, как только что отлитый цитерий[1], и очевидного не замечаешь. Думаешь, тебя привели сюда просто, чтобы пожелать мне доброго утра? Наивное дитя! Дать тебе время на размышления? Не зря же, в конце концов, она все время зовет тебя особенным!»

Я отпрянул бы, если б мог. Развернулся бы да бросился прочь и чем дальше, тем лучше. Но мой разум оставался опутанным теневым захватом и, на каждую попытку разорвать связь, отзывался резкой и практически нестерпимой болью.

«Куда же ты так рьяно? Побереги мозги, Сет! Явственно вижу, они нам обоим еще неплохо послужат».

Где-то в коротких промежутках между спазмами, рассекавшими сознание ослепительными молниями, я умудрился прошипеть:

– Ты меня не заполучишь!

«Разве? – усмехнулся голос. – А по-моему, именно для того тебя сюда и привели. Не стану отрицать, ты – лакомый кусочек. Молод и силен. Одна жалость – человек. Но, думаю, с этим недостатком я как-нибудь прожить смогу. Куда лучше, чем просто томиться в гробу».

– Нет!

«Нет? Нет – что? Нет, не лучше? Или нет, ты не достаточно хорош? – Пока я мучился, он смеялся. – С последним на самом деле трудно поспорить. Я действительно неподражаем. В былые времена таким был и до сих пор остаюсь. К чему отрицать очевидное? Когда мои лей-ири только постигали путь познания Теней, они уже на голову превосходили всех тех так называемых лейров, что явились им на смену. Признаю, в том есть и доля моей вины. Мне пришлось искать учеников среди чужих, раскрывать величайшие секреты тем, кто не желал понимать того величия, что на них снизошло. Но это вопрос выживания. Ты и сам должен понимать».

Все еще разрываемый жуткими головными болями, я не выдержал и взревел:

– Заткнись!

«К чему так злиться, друг мой? Я всего лишь пытаюсь облегчить тебе дорогу к принятию истины. Переход уже начался, а боль – она лишь часть процесса перерождения. Но в одном можешь быть уверен: таким, как прежде, ты не покинешь эту гробницу».

Боль выжигает страх, как кислота избавляет тело от папиллом и прочей неприятной дряни, способной вырасти на коже. Она туманит сознание похлеще наркотика. Она снимает покровы цивилизованности, превращая разумника в дикое животное, способное лишь кусаться и выть. А еще боль заставляет поверить в иллюзию, что все будет хорошо, когда она закончится.

Но хорошо не будет. И я понимал это со всей полнотой восприятия, еще доступного мне на той стадии «перехода», до которой мы успели дойти.

«Тебя разве не воодушевляет осознание, что твое тело послужит вместилищем для кого-то настолько великого? Не стану притворяться, я бы чувствовал себя польщенным».

– Еще бы! Такая честь! А не пошел бы ты…

«Грубости тут не помогут. К тому же, я не уверен, что твое предложение физически осуществимо. Скажи, все эти ругательства хоть что-нибудь значат?»

– Гораздо больше, чем ты можешь себе представить!

«Вот как? Тогда как насчет?..»

Мысль повисла в пустоте неоконченной, а я, в полной мере ощущая себя рыбой, которую намеревались как следует нафаршировать, оказался посреди пустоты. Вот так просто, по щелчку: мгновение назад еще было сознание, и был голос, а теперь все это превратилось в темное ничто, чьи холодные липкие щупальца так и норовили залезть ко мне под воротничок.

– Что случилось? – вопрос оформился, но не прозвучал, отскочил рикошетом от невидимой стенки и отпечатался чем-то вроде негатива на кромке моего сознания.

Лишь добрую минуту спустя, до меня дошло, что боли больше нет. Пропала, как отмершая бородавка – незаметно и без возврата.

Неясность всего происходящего наполнила меня тревогой. Вместе с чужеродным холодом в мысли начал проникать страх. Что, если затея Паяца удалась? Что, если пустота – единственное, что мне осталось? Не смерть, не забвение, но вечное прозябание в плену собственного тела, без возможности это даже осознать?

Я еще раз попробовал окликнуть кого-нибудь, но результат остался неизменным. Каждая мысль, как будто отскакивая от невидимого барьера, возвращалась обратно, оставляя язву на том месте, которого касалась. Тревога медленно уползла в нору, а на ее месте явился страх. Тот самый уродливый заморыш, который незаметно грызет тебя ночами, и отвязаться от которого невозможно. Но страх такого рода не ходит один, а значит, где-то неподалеку притаилась и паника. Я сглотнул ком или сделал нечто очень похожее на это действо. В любом случае, легче от этого не стало.

По крайней мере, до той поры, пока в темноте не прозвучало едва уловимое:

«Сети?»

Голос! И знакомый! Но… как?!

Вокруг по-прежнему не было ничего, но некое знакомое присутствие мерно колыхалось где-то на границе восприятия. Крутанувшись на месте, как будто от этого мог быть какой-то толк, я выпалил в пространство:

– Ра?!

«Твое изумление меня оскорбляет. – Яд в голосе бывшей подруги мог бы убить население крупной деревни, вот только растворенный в немощи теперь казался не страшнее микстуры от кашля. – Ты прекрасно понимал, что от меня так легко не отделаться».

– Это либо очередной трюк, либо…

«Либо, что, Сети? – усмехнулась Ра. – Ты только не дергайся. Меня сейчас меньше, чем когда-либо. Практически нет. Бледная тень былого. И слышишь ты меня сейчас лишь потому, что ничего другого тебе не осталось».

Я бы с этим поспорил, а еще засыпал бы ее подозрениями, которые рождались одно за другим на протяжении всего путешествия, но на данный момент меня волновало одно:

– Ты поможешь мне выбраться?

Очередной смешок, пощекотавший мое сознание, оказался холоднее света на внешней стороне иллюминатора.

«Если б и могла, не стала бы. Смирись, Сети. У тебя нет другого выхода, кроме как на своей шкуре ощутить, что такое все время оставаться взаперти, видеть и чувствовать, но не в силах как-то повлиять».

– Ты сама выбрала такой путь, – напомнил я, не поскупившись на язвительные нотки. – Сама решила, будто сильнее и хитрее всех в Цитадели!

«А ты стал наперсником предательницы. Ну и кто из нас здесь больший лицемер?»

– Лейры и мораль? Нонсенс!

«Как и твоя мечта справиться с древним злом. Ты не чета старому лей-ири, Сети. Если он положил глаз на твое тело, все, что остается тебе, только медленно сходить с ума от собственной беспомощности. Да и то лишь в том случае, если он позволит такому паразиту сосуществовать рядом с собой».

Ее слова пугали. Но по-другому, наверное, быть и не могло. Беспомощность и неочевидность всего происходящего – превосходная почва для выращивания ужаса высшего сорта. Того, который не оставлял места разумности и парализовал любые формы осознанности. И в момент, когда Ра начала тихонько посмеиваться, я ощутил, как по моим венам заструилось нечто холодное и парализующее волю.

«Все правильно, Сети. За что боролся, на то и напоролся!»

– Но ты тоже сдохнешь! Стоит ли так радоваться?

Ра предпочла огрызнуться:

«А я и без того все равно что мертва! Так какая разница? Или ты думаешь, провести остаток дней, заключенной внутри твоего черепка, беспомощной, бесполезной – такая уж великая милость? Да я лучше сдохну! А если заодно помрешь и ты, то так тому и быть! Считай это своеобразной местью за предательство! Ха-ха-ха!»

Мне было чем крыть, но к сожалению (или же к счастью?) слегка безумный хохот Ра оборвался, будто кто-то невидимый вынул штекер из гнезда. Тьма и тишина накрыли меня куполом, густым и непроницаемым, словно внутренности гадательного шара. Я ожидал, что, быть может, вернется боль или отголосок зловредного ликования – намека на победу и, соответственно, на мой окончательный провал. Но все оставалось без изменений. И чем дольше так продолжалось, тем беспокойней я делался.

Хотелось что-нибудь сказать, да язык не слушался. Полностью осознавая бессмысленность действия, я поднял руку (или вернее думал, что поднял) и попытался дотронуться пальцами до кончика языка – убедиться, что он по-прежнему на месте. Разумеется, ни того, ни другого мне выполнить не удалось. А вот в чем я преуспел, так это в несколько запоздалой попытке припомнить уроки Бавкиды, которыми та была щедра делиться, когда у нее хватало на это желания и времени. Старуха не была элийрой, но побольше оных разбиралась в принципах, по которым работают сознания разумников, окунавшихся в воды Теней. Она неустанно повторяла никогда не забывать про точку опоры. «Пока ваше сознание при вас, говорила наставница, вам всегда есть от чего оттолкнуться. Помните, кто вы».

Нелепость совета заключалась в том, что я и так ни на мгновение не забывал, кто я такой. Вот только легче от этого не становилось. Паяц исчез, Ра заткнулась, но сама ситуация яснее не сделалась. Если уж на то пошло, она стала еще более запутанной. Потому что я до сих пор так и не понял, отчего огрызок души бывшей подруги вдруг заговорил со мной. Ослабленная настолько, что все это время провела в тени моего разума, ни разу не заявив о себе, с чего она решилась вставить свои два риммкоина? Захотела позлорадствовать напоследок? Или рассчитывала на нечто иное? Да и рассчитывала ли? Ведь нет никаких надежных свидетельств, что весь наш разговор – не плод моего воображения, воспаленного уловками Паяца. Как нет доказательств и тому, что он уже не завладел моим телом, а мне оставил только крошечный кусочек ментального пространства, зацикленного на себе. Изощренная пытка, как ни посмотри.

И все же я чувствовал, что это еще не конец. Как будто в темном куполе, окружавшем меня со всех сторон, где-то за слоями сжиженного одиночества, оставалось открытым крошечное оконце, сквозь которое сочился слабый ветерок надежды. Или же нечто чуть менее пафосное, но настолько же вдохновляющее. Иными словами, я на целую секунду испытал прилив веры в собственные силы, пока не услышал:

– Думаешь, на этом все?

На сей раз голос не был воображаемым отпечатком чужой мысли, решившей наследить в моем сознании, но звучал отчетливо и исходил со стороны. А конкретней – из густеющей тьмы впереди. И казался он самым близким и самым родным из всех, что я готов был таковым признать.

И еще до того, как тьма расступилась, и передо мной предстала стройная фигура в простом белом платье, я потрясенно выдохнул:

– Мам?