Приключения Бобового Зёрнышка

Глава 5

Пока сны пробираются в мою болящую голову и успокаивают горящий огнем зад, а моя судьба, принявшая облик закованного в турнирную броню рыцаря, тихо гремя железом, осторожно шагает по внутреннему двору разрушенного замка, я позволю себе небольшое отступление. Я прекрасно помню, что обещал вам совсем недавно и позволю себе напомнить вам, что мне удалось продержаться почти целую главу, но сейчас мне необходимо прерваться. Нет, у меня ничего не чешется и не зудит. И если мое отступление расстраивает вас настолько, что с губ ваших готовы сорваться слова, что не принято озвучивать в приличном обществе, я возьму на себя смелость и напомню вам, что сейчас вы именно в таком обществе и находитесь. Но если вы не в силах сдержаться чтобы не произнести их, прошу вас только об одном, постарайтесь произнести их про себя, помните здесь могут быть дети. Моральная целостность и невредимость сознания присутствующих здесь взрослых дам, меня мало волнует. Они и не такое видели и слышали. Да и я на своем веку встречал женщин, что даже из черта душу вытрясут. Хех,… но об этом позже. Сейчас же прошу вас поверить, у меня есть причина так поступить и причина эта весьма веская. Килограмм этак восемьдесят чистых мышц и метра два ростом. Белокурые, слегка вьющиеся волосы до плеч, томный взгляд вечно усталых голубых глаз, слишком пухлые губы и острый нос, и совершенно нереальные моральные устои. Хочется вам того или нет, но я должен рассказать вам о славном рыцаре Роланде Гризе до того, как его кованная перчатка поднимет меня с лавки в сторожке охраны.

О, сэр Роланд! Один из величайших людей которых я знаю. Он не был слишком известен, когда мы познакомились и слишком скромен сейчас, чтобы признавать все то, что о нем говорят. Впрочем, говорят о нем не слишком часто и часто не слишком приятные вещи, припоминая ему именно тот период времени, когда мы с ним познакомились. А припомнить есть что. Меня зовут Бобовое Зернышко, но вы об этом знаете. Как знаете и то, что имечко мое иногда сокращают до Боб, но тут я не против. Или до Зерно, что мне сильно не нравится. Ну, или до Зернышка, что тоже не вызывает во мне восторга, но и отторжения не следует. Но вот прозвища у меня не было никогда. Зачем? С таким то именем. Сэр Роланд же имел вполне себе произносимое имя, благозвучное, от которого за версту несет аристократом, но и прозвище у него тоже было. Звали его Сэр Сплю Под Мостом. Замысловато, обидно, но по делу.

А дело было вот в чем. Как я уже говорил, у сэра Роланда нет и видимо никогда не было дома, он странствующий рыцарь, боец на турнирах, и мастер обращения с любым видом оружия. Почти с любым, но об этом ниже. Сейчас же о его прозвище. Ехал как-то сэр Роланд из одной малоприметной деревушки в другую, и застала его в пути непогода, и была она такая сильная, что ехать дальше он не смог. Тогда он добрался до моста через речушку, да и заночевал там. Под мостом. Утром осмотрел мост и как до деревни добрался, так и сказал старосте, что, мол, неплохо было бы починить опоры, а то прогнили все, едва ему на голову мост не свалили. Староста покивал головой, но промолчал. А вот бывший в то время в деревне, так же застигнутый непогодой один вельможа — нет. Самому сэру Роланду он в лицо ничего не сказал, зато добавил в историю красок, поднаврал, допридумал того чего не было и выдал ее за чистую монету, едва его жирненькая тушка оказалась в тепле, в окружении ушек, готовых его слушать. Ушки те услышали, сами собой накрутили еще подробностей и отправили историю дальше. Когда же история эта доползла до действительно знатных людей, то обросла такими подробностями, говорить о которых здесь я не стану, ведь здесь могут быть дети. Да и дамы, думается мне, не захотят этого слышать. Вскоре придуманные подробности отвались, история покрылась пылью и забылась вовсе, а вот прозвище плотно вцепилось в могучую спину сэра Роланда и прилипло к нему.

К чему я все это рассказываю, да к тому, что любой, или почти любой нормальный человек на месте заночевавшего под мостом рыцаря, попросту бы промолчал, но только не сэр Роланд. Его треклятые моральные устои и придуманные им же правила и обеты ни за что и никогда не дадут ему смолчать, если его внимательные глаза видят несправедливость, или же хотя бы непорядок. Все должно быть, как заведено, все должно быть чисто убрано, разложено по полочкам и желательно завернуто в свежие, выстиранные дочиста, тряпочки. Вот вы бы стали волноваться о том, что обвалится мост через речку, где даже воробей, желай он утопиться, сделать этого не сможет? Нет, конечно! Тем более что вы в этой деревне первый и вполне возможно последний раз. А он стал.

Да и бог с ней, с моралью сэра Роланда. Перейдем лучше к его достоинствам. А их тоже не мало. Высок, красив, мускулист, всегда опрятен. Хотя, в силу образа жизни, временами весьма ощутимо пованивает, но всегда исправляет это при первой возможности, не скупясь на горячую воду и мыло. Он может за пару минут сделать фарш из любого вышедшего на поединок с ним, причем предоставив выбор оружия противнику. Он владеет мечом, словно родился с ним. Турнирное копье в его руках словно обретает силу и напитывается божьей благодатью. Булава одним ударом превращает кирпич в пыль, а метательный топор входит в мишень по самую рукоять. Единственный вид оружия, так и не покорившийся сэру Роланду Гризу это лук. Стоит только рыцарю взять его в руки, как то тетива слетит и ударит его по носу, то стрела сорвется и упадет к его ногам. Как не пытался сэр Роланд овладеть им, дальше умения накладывать тетиву его старания не продвинулись. А потому к его седлу лук и не приторочен. Все остальное оружие, аккуратно завернуто в промасленную кожу и подвергается ежедневной обработке. Ну, или хотя бы еженедельной. Но больше чем за оружием сэр Роланд следил за доспехом.

Единственным богатством сэра Гриза был комплект турнирной брони, лично подаренной его прадеду королем. Одного этого упоминания должно быть достаточно, чтобы полностью описать состояние этого самого комплекта. За столько лет, и неимоверное количество турниров, он весьма серьезно поизносился. Да и образ жизни славного рыцаря ничуть не способствовал улучшению этого состояния.

Как я уже говорил, у сэра Гриза не было дома. Совсем. Никакого. У меня хоть развалины замка на тот момент имелись, а у него не было и этого. Ночевал он на сеновалах, если успевал добраться до какой-нибудь деревни до ночи, или в лесу, где сооружал себе шалаш из валежника, если везло его найти, или же в чистом поле, если ночь заставала там. В общем, сэр Гриз весьма неприхотлив к условиям своего существования. Не отличался он и разборчивостью в еде, что попадало под руку, то и шло в желудок. А как прикажите относиться к этому, если вся жизнь славного рыцаря проходила в дороге.

И дорога эта, петляя и изворачиваясь, довела его до разрушенного совсем недавно странным взрывом замка. Настала и нам пора вернуться в этот замок, тем более что солнце уже прорезало лучами небо на востоке, а латная перчатка сэра Гриза зависла над моим плечом и вот-вот его сожмет.

Больно было так, словно я провалился в нору голодных крыс и те с радостью приняли меня за свой обед. Болело все. Каждый ноготь, каждый волос на моем теле болел. Голова раскалывалась пополам и я, не открывая глаз, представил себе, как из нее вываливаются мозги. Зад жгло огнем, неимоверным, адским пламенем. Но и то и другое и третье меркло, перед тем как внезапно заболело сдавленное чем-то жестким плечо. Я открыл глаза. На меня, нависнув надо мной, смотрела голова огромного быка. С рогами и застывшими раздувающимися ноздрями. В первый миг я решил, что все еще сплю, но боль во всем теле доходчиво объяснила, что это не так. Во второй миг я понял, что чудовище, нависшее надо мной, должно быть голодно, иначе чего ему на меня так таращится? В третий же миг я осознал, что мне конец, потому как в памяти моей разом всплыли картинки из страшилок, что рассказывали долгими зимними ночами подмастерья на кухне, а я, прильнув щекой к остывающей печи, слушал их рассказы, стараясь ничем не выдать своего присутствия. И вот про такое чудовище я слышал от них ни один раз. А потому мне точно конец. Ну, и ладно. Что ж теперь, если смерть пришла за мной в таком виде, значит, будем умирать гордо, с высоко задранным носом и презрением в глазах. Хотелось бы мне, чтобы это было так, но вместо презрения в моих глазах вспыхнул ужас, а тело совершенно без моей команды подобралось и, вжавшись в стену, захныкало, умоляя чудовище, убить меня быстро или хотя бы не слишком сильно мучить.

Бычья голова дернулась, отодвинулась и прогудела.

— Прошу прощения, господин, я не хотел вас пугать, — руки в бронированных перчатках поднялись и легко сняли голову с плеч.

Мне стало дурно. Вот даже если со своей головой это чудовище управляется подобным образом, что оно сделает с моей? Страх парализовал меня. Я сидел и смотрел, как медленно поднимается голова, как отрывается от плеч, как совершает странное движение в мою сторону, как открывает пасть, готовясь меня сожрать. И вдруг она замерла. На уровне груди чудовища, а над ней появилась вполне себе человеческая. Синие глаза на светлом лице смотрели на меня, а слегка пухлые губы улыбались. В первый миг я принял его за женщину, но он заговорил, и я понял, что догадка моя не оправдалась. Однако от этого мне легче не стало. Вот если бы это была женщина, тогда она могла бы из сострадания пожалеть меня. Но мужчина. Мужчина это вряд ли сделает. Я ведь прекрасно помню, что сделали мужчины с людьми, жившими в замке. Мужчина в самом лучшем случае убьет меня быстро. Впрочем, и это не так плохо. Быстрая смерть это всегда не плохо. Я вздрогнул и постарался отползти подальше, но стены в сторожке, располагались так близко, что отползти было просто некуда. Рука в железной перчатке поднялась, и я закрыл глаза, ожидая первого, разминочного удара.

— Еще раз простите, ваша милость, — произнес мужчина, — я не хотел вас пугать. Просыпайтесь и приходите в себя. А как придете, выходите отсюда. Я буду снаружи.

И он ушел. Вот так просто, взял и ушел, оставив меня одного. Выходить я не торопился. Приходить в себя тоже. Я так и сидел, глядя на не закрывшуюся за спиной рыцаря дверь. Тогда я еще не знал, что он рыцарь с весьма высокими моральными устоями. Если бы я это знал, то может и не сидел бы столько времени, каждое мгновение, ожидая, что он вернется и вот уж тогда, тогда быть мне битому. В лучшем случае.

Но он не вернулся. Я сидел, пока солнце не вышло окончательно и не осветило развалины замка. Поднялся легкий ветерок и этот самый ветерок принес в мое маленькое убежище чудесный аромат чего-то, что готовилось на костре. Этот аромат треснул меня по голове, выбив страх и, схватив меня за нос, выволок из сторожки. Я шел на нетвердых ногах, зачем-то таща за собой длинный и тяжелый меч. Меч идти не хотел, он упирался то и дело попадал в выбоины в полу, намереваясь однажды свалить меня и, как мне стало казаться через пару шагов, непременно так, чтобы грудь моя без задержек оделась на его лезвие. Одежда тоже не горела желанием выходить на улицу, штаны путали ноги, рубаха выбивалась из-под куртки, а сама куртка, распустив рукава, цеплялась за нехитрый мебельный скарб. Но я шел. Шел, затуманенным разумом цепляясь за чарующий запах свежей еды. Пахло, конечно, не так прекрасно, как выходившие из рук господина старшего повара блюда для графского стола, но моему желудку, было на это плевать. И мне вместе с ним. Я не ел два дня и был готов сожрать хоть отбивную из крысы, хоть помои для свиней. Все равно, лишь бы в желудок что-то попало. Уловив мои мысли, желудок забурчал. Под этот аккомпанемент я и вышел из дверей. Вышел и замер. Передо мной, соорудив очаг из камней, некогда бывших частью стены, сидел рыцарь. В доспехах, но без шлема. Уродливая голова быка лежала возле его ног, на белоснежной тряпочке. Над очагом, на самодельных распорках покачивался котелок, и из него шел этот чарующий запах пищи.

Увидев меня, рыцарь широко улыбнулся, зачерпнул ложкой варево из котелка, плюхнул коричневую, слезнявую кашу в плоскую деревянную миску и протянул мне.

— Простите, еда у меня самая обычная, — сказал он, втирая тряпкой ложку. — Вы наверняка не привыкли к такому, но большего предложить вам не могу. Поешьте. А пока едите, расскажите мне о том, что здесь произошло.

Я осторожно приблизился. С каждым шагом желудок мой бурчал все больше, призывая меня шагать быстрее, но осторожность же напротив, сдерживала меня как могла. Желудок победил и последние несколько шагов я преодолел почти бегом.

С яростью сокола, почувствовавшего добычу, я накинулся на еду. Рыцарь, улыбаясь, смотрел на меня и слушал, как хрустит у меня за ушами. Желудок, получив первую порцию каши из бобов, сник, но протестовать не стал. Да, не объедки с графского стола, но большего он сегодня не получит. Даже хлеба не дам. Наверное. А, может быть, у этого человека в броне есть хлеб?

— Ешьте, ешьте, — рыцарь откинулся назад, упершись локтем в землю. — Меня зовут Роланд Гриз, — представился он, вонзив меж зубов короткую острозаточенную палочку и что-то с остервенением выискивая в щелях между прекрасными белоснежными зубами. — Я странствующий рыцарь. С кем имею честь?

Я вопроса его не понял. Точнее понял, но не сразу. Несколько мгновений ушло на то, чтобы осознать, что он говорит со мной, еще несколько на то, чтобы испугаться его слишком вежливого обращения. Со мной на «вы» никто никогда не говорил. Обращались ко мне в лучшем случае по имени и всякий раз со смешком, ну, или просто «эй, ты», а тут, на «вы» да еще и с почтением в голосе. Я замер, не донеся ложку до рта.

— Бобовое Зернышко, — проговорил я, преодолев последствия шока, вызванного подобным обращением.

— Где? — разом подобрался рыцарь.

Он внимательно осмотрел себя и, найдя зацепившейся за штаны кусочек каши, улыбнулся.

— Спасибо! — он покрутил в руках моего растительного тезку и, подмигнув мне, отправил его прямиком в рот. — Сбежать хотело, — хохотнул он. — Не выйдет.

Я сглотнул. Вот так поступают со всеми бобовыми большие люди. Ам, и нет больше на свете зернышка, а уж бобовое оно или нет, не важно. Такой судьбы мне не хотелось и я, положив ложку на край миски, поставил последнюю на землю.

— Что с вами? — не понял рыцарь. — Не вкусно? Вы ешьте, ешьте, пока горячее, не хорошо оставлять еду. Она когда остынет, все еще будет съедобной, но куда вкуснее, когда горячее, — я не двинулся, глядя на него и не понимая, на кой он меня откармливает. — Как ваше имя? — вновь спросил он.

— Бобовое Зернышко, — вновь ответил я.

— Еще одно? — удивился рыцарь и привстал. Он осматривал себя с тщательностью, но ничего не находил. — Где оно? — досадливо хлопая себя руками по бокам, говорил он. — Где этот маленький беглец? Где негодник? Где вы его видите?

— Нигде, — признал я. — Я Бобовое Зернышко. Меня так зовут.

— А? — в голосе рыцаря удивление смешалось с болью за все человечество и за меня вместе с ним. — Странное имя выбрал вам батюшка, — он покачал головой. — Или это прозвище?

— Имя.

— Имя? Да, что ж за странный лорд тут жил? И давно ли в наших местах так людей называют.

— Шестнадцать лет уже, — ответил я, облизываясь и глядя на недоеденную мною кашу.

— Да, видать не слишком о вас батюшка заботился. Вы ведь сынок местного хозяина?

А с чего это он взял. Неужто, моя перепачканная сажей и копотью, сияющая огромной шишкой на лбу физиономия похожа на дворянскую? Шишка! Вот что так болит на лбу. А на заду у меня что? Я покоился на свой зад и охнул, увидев, что его прикрывают графские шмотки. Даже моего не великого ума хватило, чтобы понять, почему рыцарь принял меня за дворянского сынка. Я выряжен в одежду графа с ног до головы, даже на моих ногах его видавшие виды ночные тапочки. Да, еще и меч, что я сумел чудом дотащить сюда, валяется у ног.

— Это не мои вещи, — сказал я, по-прежнему глядя на свой зад.

— Вот как, — рыцарь напрягся и подобрался. — А чьи? — его рука легла на рукоять меча.

— Графа, — честно ответил я.

— А ты кто? — уважительное «вы» сменилось на нейтральное «ты» и ему осталось совсем чуть-чуть, чтобы перейти в более привычное мне пренебрежительное «эй ты».

— Я тут. На кухне, — заблеял я, справедливо ожидая оплеухи. Голова втянулась в плечи, а из глаз сами собой брызнули слезы.

— Ну-ка, малец, успокойся и расскажи мне, что тут произошло. А начни с того, что расскажи о себе.

И я рассказал. Я рассказал все и как работал на кухне и получал вместо оплаты тумаки, и как спал за печкой, и как господин старший повар оставил меня на кухне одного, и как я справился с целым обедом, и как нашел спрятанный старшим поваром сахар, и как уснул, и как обделался. Не стал я и скрывать ничего о том, как проснулся, не забыл и о маге, что хотел сыграть какую-то шутку, пожалел о том, что не знаю какую, хотя шутки я и не очень люблю, но мне все же было интересно. О том, как очнулся в перевернутом шкафу и о том, что видел, выбираясь из подвала, я рассказывал со слезами на глазах. Когда же дошел до момента, когда забрел в сторожку я пожал плечами и замолчал. Больше сказать мне было нечего.

— Странно, — проговорил рыцарь. — Странно то, что люди, взявшие этот замок, покидали его в такой спешке, что забыли золото. Вон там валяются сундуки с ним. И странно то, что они так за ним и не вернулись. Ты не знаешь почему?

Я подал плечами и помотал головой. Откуда же мне знать, если я все это время пролежал в подвале под шкафом. Я даже не знаю, сколько я там пролежал.

— А ты значит местный кухонный дурачек, — почесав висок, уточнил рыцарь.

— Так люди говорят. Да я и сам знаю. Я не очень умен и понимаю это.

— Не очень умен, говоришь, — губы рыцаря скривились. — Однако ж ты жив, а все остальные нет. И все же странно, почему все так быстро отсюда убежали. И еще странно, то, что ты говоришь в подвале много мертвых, а тут их совсем нет. С чего бы это?

— Я не знаю, — всхлипнул я.

— Ну, ты посиди тут, — он с размаху хлопнул в миску большую ложку каши. — Перекуси пока, а я пойду, погляжу, что там внутри.

Он поднялся и ушел, а я не стал размышлять над всем этим, полностью сосредоточившись на каше.

— Дурачек, значит, — вдруг произнес смутно знакомый мужской голос. — Вот повезло, так повезло.

— Говорила же надо напугать, — голос женщины тоже был мне смутно знаком, не сам голос, его я не помнил, а вот ощущения внизу живота, которые он вызывал, еще как да.

— Теперь уже поздно, — вздохнул мужчина.

— Никогда меня не слушаешь, — обиженно произнесла женщина.

— Ну, извини, надо было послушать.

— Тише вы оба, — голос второй женщины был ласков и мягок, словно голос матери, укладывающий любимое чадо спать. — Посмотрим, может все не так и плохо.

И мужчина, и первая женщина с этим согласились. Правда, слов их я не слышал, скорее, почувствовал это. Я вскочил, оглядываясь, закрутил головой так, что шишка несколько раз проносилась у меня перед глазами. Я обежал сторожку, но ничего и никого не нашел. Успокоившись, я сел на землю, и отправил в рот еще одну ложку каши.

Рыцарь вернулся, когда я набил свое пузо до отказа, начисто вылизав все еще висящий на огне котелок, и дремал, привалившись к стене сторожки. Он быстро собрался, мимолетом оценив приложенные мною усилия по сохранению температуры пищи. Упаковал пожитки в мешки, проверил крепления сбруи, взгромоздил себе на голову шлем в виде бычьей головы и протянул мне руку.

— Тут лучше не оставаться, — сказал он. — Забирайся ко мне в седло, Бобовое Зернышко. Я довезу тебя до города, а там уж как-нибудь сам, — он протянул мне мешочек, весело звякнувший монетами внутри. — Считай это своим жалованием за шестнадцать лет труда и унижений. Местному графу они все равно уже не нужны.

— В городе? — услышал я тихий не уверенный женский голос, но даже едва слышного шепота хватило, чтобы пробудить во мне мужские чувства.

— Там, — ответила вторая.

Рыцарь покосился на меня сидящего за его спиной и покачал головой.

— Я только до города тебя довезу. Там и оставлю. А сам дальше поеду. Ты понял Зернышко? В городе расстанемся!

Я кивнул. В город. Я первый раз в жизни еду в город.

Ни я, ни рыцарь, ни даже странные голоса не знали тогда, что расстаться нам в городе не суждено и наше с ним приключение только начинается.