Приключения Бобового Зёрнышка

Глава 21

Где-то далеко, под заснеженными горами, в тишине темных пещер, в удалении от людей, в окружении лишь летучих мышей, под живущими на нем полчищами мокриц и прочих многоногих созданий, просыпался дракон. Черный, древнее самого мира, он медленно, словно нехотя вдыхал затхлый спертый воздух. Его ноздри расширялись, закрытые веки слегка дергались, заставляя насекомых разбегаться по темным углам пещеры. Его притихшее тысячи лет назад сердце совершило первый удар, веки открылись, позволив золотым глазам взглянуть на тьму мира вокруг.

На другом конце света, в ничем не примечательной таверне с кружкой темного пива в руках сидел человек. Он, улыбаясь, смотрел, как совсем еще юная, прислуживающая за столами девушка, ловко разносит заказы и неприкрыто любовался ее красотой. Он не оценивал свои шансы провести с ней ночь, если бы он захотел, он бы устроил это с легкостью. Ему нравилось ее лицо, ее фигура, ее светлые, собранные в тугую косу волосы. Ему просто нравилось наблюдать за ней. И глядя на нее, он улыбался. Он был доволен и спокоен и темное пиво, глоток за глотком обжигающее его желудок, успокаивало все больше. Человек поднес кружку к губам, сделал глоток. Его тело выпрямилось, глаза округлились, пальцы непроизвольно разжались, и кружка со звоном разбилась об пол.

— Вот дерьмо! — выругался человек, растерянно глядя на дрожащие негнущиеся пальцы.

— Не беспокойтесь, господин, — девушка подскочила к нему и присев на корточки принялась вытирать пол. — Не беспокойтесь, такое случается, я сейчас все уберу. Но, — она подняла на гостя большие, синие, словно небо глаза, — но вам придется заплатить за кружку.

— Вот дерьмо! — повторил человек и, бросив на стол золотую монету, покинул таверну.

Все было так, или почти так. За достоверность пробуждения дракона и несчастную судьбу разбившейся кружки я поручиться не могу. Скажу только, что черный дракон действительно проснулся, а человек действительно покинул таверну. И если дракон еще ворочался с бока на бок, то человек мчался по дорогам, загоняя одного коня за другим. Куда он мчался? Узнаете. Не торопитесь.

Пока же мы с вами можем вернуться в тихую деревеньку, что всего за один день и радостной и погруженной в праздник по случаю смерти дракона превратилась в мрачную, пропитанную горем по семи погибшим людям. По поводу исчезновения старосты никто особо не переживал, был один, выберут и другого, а вот гибель хороших мужиков едва не сломала деревенских. Сэр рыцарь не без оснований переживал, что местные обвинят нас в произошедшем, но Керанто, наш доблестный Воин Света прочитал такую пламенную речь, что местные и не подумали нас в чем-то обвинять, напротив, весь их гнев обрушился на сидящего в подвале старосту.

А-а, мне кажется, я понял, почему никто не обвинял нас. Да, только сейчас! И не надо смеяться, еще несколько лет назад я был глуп как пень, иногда случаются помутнения. Забавно, тогда случались озарения, а сейчас помутнения.

Но я отвлекся. Вернемся же к нам. Так. Давайте посмотрим. За столом сидит благородный рыцарь, сэр Роланд Гриз, он напряжен и задумчив. На столе горит одинокая лампа, дающая света ровно столько, чтобы стоящий перед столом, связанный по рукам и ногам, на коленях стоит покрытый морщинами старик не потерялся в темноте. Возле ног его лежит разрубленный пополам посох. Рядом со столом, невинно поигрывая острым, как бритва кинжалом, расположилась монашка. Балахон ее слегка расстегнулся, оголив коленку и низ бедра снизу и позволив груди немного подышать воздухом сверху. Однако этот факт ее ничуть не смущает. Рыцарю нет никакого дела до ее прелестей, он и не смотри на нее вовсе. Старик иногда поднимает глаза, но лишь для того, чтобы скользнуть взглядом по бедру и, упершись в нож, мелькающий в руках монашки отвести взгляд. Керанто с нами нет, вот он, может быть, и позволил бы себе отвлечься от допроса и указать монашке, что все видят то, что она, как честная женщина, скрывает ото всех.

А я есть. Номинально. Не скажу, чтобы мое присутствие на что-то влияло, да и вообще было бы обязательным. Я мог бы с таким же успехом находиться где угодно, скажем, лежать, зарывшись в траву на ближайшем к деревне лугу, или купаясь в реке, или море. Я мог бы идти по дороге или забираться в горы, или заниматься чем-то еще, это все равно ничего бы не изменило. Так, где же я? А вон там. Видите в темном углу, ворох тряпок? А один глаз и кончик носа торчащие из него? Вот это я! Собственной персоной. А знаете ли вы, чего ради я туда залез? О, тут все просто. Я боюсь. Боюсь сильно, меня аж трясет от страха. Страх этот странный, стоит о нем подумать, и он исчезает, уступая место так привычному мне безразличию. А когда безразличие заполняет все мое естество, оно выгоняет из головы мысли, и тогда я снова становлюсь собой, пускаю слюни и наблюдаю, как дрожит огонек лампы. До тех пор, пока снова не встречаюсь взглядом с пустыми глазницами черепа на посохе. Вот тогда снова приходит страх. Сейчас, по прошествии многих лет, когда страх этот остался лишь в воспоминаниях, я начинаю думать, что он мне не принадлежал. Сдается мне, что это Черт и Суккуб перепугались до смерти и, обнявшись, дрожали в моей почти пустой голове. Признаюсь, мысли эти веселят меня до сих пор, главное чтобы эти двое о них не узнали, но здесь я спокоен, вы же им не скажите.

В общем, я боюсь, монашка, сверкая прелестями, играет с ножичком, а сэр рыцарь задает один вопрос за другим. Старик упорно молчит, отвечая редко и в основном описывая дорогу, которой стоит пойти рыцарю. Рыцарь не соглашается ни с направлением, ни с тем, что ему вообще стоит поднимать зад от лавки и куда-то идти. Все благородство сэра Роланда направлено на то, чтобы держать себя в руках, но с каждым указанием пути, держать себя в руках ему все сложнее. Я вижу это из своего угла, по сжимающимся кулакам и по тому, как взбухают желваки на его щеках. Но он пока держится. Бели же в допрос не лезет, четко обозначая свою позицию и всячески показывая, что нож в ее руках не просто так и готов пуститься в дело в любой момент. Но мы не продвигаемся. Мы не узнаем ничего нового. Хотя тут я не прав, новое мы узнаем, пути, куда следует отправиться рыцарю все более дальние и запутанные, но нас они никак не продвигают.

Рыцарь вздохнул, сложил руки в замок и опустил на них голову. Не отводя взгляда от старика, он тихо прошептал:

— Так можно долго продолжать, — он вздохнул еще раз и вздох этот вышел куда как более тягостным. — Бели, может быть, ты попробуешь развязать ему язык? Слышал я, у вас в храме практикуют некоторые техники.

— С удовольствием! — монашка подкинула нож, тот трижды перевернулся в воздухе и лег рукоятью на ее ладонь.

Я охнул. Во, дает! Она же даже на ножик не смотрела! Просто подкинула его и поймала, а взгляд ее в этот момент старика буравил.

Лицо Бели расплылось в улыбке. Если бы мне так улыбнулась девушка, я бы предпочел помереть прямо тут, чем провести в обществе такой улыбки хотя бы пару минут. Старик, однако, ее словно не заметил. Его взгляд скользнул по почти выпавшей груди Бели, и на губах его появилась улыбка.

— Пытай меня! — прошипел он. — Доставь мне радость боли перед смертью!

Бели на мгновение замерла, на лице ее появилось удивленное выражение, но оно быстро исчезло, сменившись злостью. Она обошла стол и присела на его краешек, позволяя взгляду старика нырнуть ей под юбку.

— Ты даже не представляешь, как может быть больно, — осклабилась она.

— Боль не что, — усмехнулся старик, — по сравнению с разочарованием, Господина.

Мне показалось, или последнее слово он произнес с таким неподдельным ужасом в голосе, что и у меня выступил пот на спине.

— И что же может сделать твой господин, чего не смогу сделать я? — с любопытством спросила Бели, приподнимая брови.

— Не советую такой жалкой дуре как ты, это узнавать, — осклабился старик, обнажив желтые почти сгнившие зубы.

Словно подтверждая его слова, череп на посохе клацнул зубами и уставился на меня. Я вздрогнул. Было что-то во взгляде пустых глазниц такое, такое… Говоря проще, мне показалось, что он меня сейчас съест. Я зарылся глубже в свои тряпочки, но легче не стало. Странные ощущения пронизывали каждую клеточку моего тела. Вот прямо так. Мне казалось, что череп покрывает меня сеткой, а затем в каждый квадратик или клеточку, если так удобней впивается с интересом и какой-то радостью. Он словно поглощал меня. И мне это не понравилось и быстро надоело.

Бели продолжала препираться со стариком, рыцарь наблюдал за ними с интересом, а потому никто не заметил, как я отбросил тряпки и встал в полный рост. Рост мой не слишком впечатляющ, я не могу похвастаться такой мощной грудной клеткой как у рыцаря или хотя бы Керанто. Да и храбростью тоже. Но и выносить плотоядный, поглощающий меня взгляд черепа сил больше не было. Череп довольно клацнул зубами. Клянусь, он улыбался во всю свою клыкастую пасть.

Я медленно двинулся к нему, не понимая его радости. Подойдя, я застыл перед ним. Монашка умолкла, так и не задав старику очередного вопроса, а сам старик уставился на меня с удивлением. Череп же продолжал клацать зубами. Я сел перед ним на корточки и заглянул в глаза. Ничего кроме пустоты в них я не увидел. Тогда я протянул руку и поднял обрубок посоха. Я слышал, как рыцарь что-то кричит, чувствовал, как рука Бели схватила меня за плечо, но рыцаря я не слушал, а руку Бели просто стряхнул. Череп клацал зубами, старик нервно сглатывал. Я поднял посох так, чтобы глазницы черепа оказались напротив моих глаз и тихо прошептал в них:

— Тебе, наверное, больно сидеть насаженным на этот кол? Хочешь, я тебе помогу? — Я протянул руку к черепу, в глазницах его вспыхнули и погасли красные огоньки. — Я могу тебе помочь, — сказал я — но мне не нравятся твои зубы. Да и тебе они, наверное, мешают. Давай я их вырву?

Череп захлопнул пасть, повернулся к старику. Я тоже. Старик беспомощно хватал ртом воздух, словно рыба на берегу и, судя по крупным каплям пота, стекающим по его лицу, ей он сейчас и был.

— Это не больно, — я погладил череп по макушке. — Я видел, как это делают. Раз! И все!

Я вытащил нож и придвинул к зубам.

— Я быстро. Обещаю!

Череп сжал челюсти.

— Тогда хватит на меня смотреть! — и я со всей силы приложил череп об пол.

— Нет! — заверещал старик, на затылке его проступила кровь.

— Да! — подпрыгнул рыцарь.

— Да! — Бели выхватила посох из моих рук, а самого меня отпихнула в сторону.

— Ну, что, старик? — рассмеялся рыцарь. — Поговорим?

И старик сдался.

Я не особенно слушал, я вообще не любитель слушать, но как уже рассказывал вам раньше, далеко не глухой. Впрочем, самое интересное, что поведал нам старик, до того, как Бели к чертям разломала череп, и он умер в конвульсиях, я вам уже рассказал. Добавлю лишь, что господина своего он боялся больше смерти, в возможность которой не верил, до того момента пока не испустил дух.

Вот после этого я и отправился спать и проспал сном невинного младенца до следующего вечера. Об одном я тогда жалел, что Бели не позволила мне самому разбить череп. То, что перед этим она провела какой-то обряд, танцуя вокруг лежащего, окруженного свечами куска посоха меня совершенно не заботило. Но и об этом я быстро забыл, погрузившись в сладкий сон.

Вечер был теплым. В комнате никого не было, кроме меня, конечно. С улицы, через распахнутое настежь окно, доносились приглушенные голоса. Я слышал знакомый бархатный голос рыцаря, пищащие недовольные возгласы Бели и мрачный бас Керанто. К ним примешивались еще голоса. Чужие, незнакомые, нарочито вежливые и какие-то печальные. Я встал, подтянул портки, накинул куртку, влез в башмаки и высунулся в окно.

На площади где еще недавно мы сражались с мужиками в коричневых куртках стояли люди. Мужики и бабы, прижимающие к подолам заинтересованно разглядывающих рыцаря, ребятишек. Перед ними, выйдя на шаг вперед, стоял широкоплечий детина с красным, словно обгоревшим лицом и огромными бицепсами. Бицепсы эти размером с мою голову каждый произвели на меня впечатление. Я уставился на них, потом взглянул на свои, поднял руку, напряг мышцу, печально посмотрел на то, что у меня получилось, вздохнул и отошел от окна.

К тому времени, когда я добрался до площади, там остался только широкоплечий мужик и наша славная троица. Все прочие деревенские люди либо разошлись по домам, либо стояли в сторонке, ожидая итога переговоров. Широкоплечий тоже ждал. Он лениво облокотился на огромный молот и, склонив голову, жевал губы. Я прикинул шансы поднять такое оружие, понял, что даже если у меня развяжется пупок, я не оторву этот молот и от земли и подошел к совещающейся троице.

— Выспался? — поприветствовал меня рыцарь. Я же вместо ответа широко зевнул. — И куда в тебя столько сна лезет.

Я, молча, хлопнул себя по брюху. Рыцарь усмехнулся.

— Скоро поешь! — пообещал он, чем полностью меня удовлетворил.

Словам рыцаря можно верить, он благороден, хотя и не богат, но слов своих он на ветер не бросает. Если сказал, что скоро покормят, значит, так оно и будет. И нет смысла канючить и хныкать. Это я за наше долгое путешествие уяснил хорошо. Кстати, интересно, а сколько мы вообще путешествуем? Сколько прошло с того дня как на замок нашего графа напали и я остался без дома, но с великолепным ожогом на заднице? Я задумался, незаметно и для самого себя засунул палец в рот и, пустив слюну, застыл.

Тем временем моя свита посовещалась, пришла к какому-то решению, и рыцарь позвал широкоплечего.

— Мы поможем, — сказал рыцарь. — Хотя это и не в наших интересах и существенно нас задержит, но мы поможем тебе и твоим людям.

— Благодарю вас, добрые господа, — широкоплечий низко поклонился.

— Но и нам нужна будет ваша помощь, — продолжал рыцарь. — У нас нет времени бегать по окрестным лесам выискивая, где дракон могла отложить яйцо. Могут ли твои люди взять это на себя?

— Конечно! — широкоплечий ударил себя огромный кулаком в мощную грудь. — У нас в деревне есть несколько охотников. Они прекрасно знают окрестности и постараются найти возможное гнездовье.

— Ты учился где-то? — прищурился рыцарь.

— Я служил в армии нашего величества, был под командованием генерала Шронка. Участвовал в Кайской кампании.

— И выжил? — прищурился рыцарь.

— Один из немногих, — помрачнел широкоплечий.

— Мы дадим твоим людям, — меняя тему разговора, произнес рыцарь, — два дня. Больше дать не сможем. Если за два дня они не найдут гнездо, мы уходим.

— Я понимаю, — кивнул широкоплечий и грустно вздохнул. — Мы можем еще что-то для вас сделать?

— Да. Тех парней, что сидят в подвале, лучше всего бы повесить, но не думаю, что вы на это пойдете без суда. Я напишу письмо твоему лорду, а ты его отправишь. Еще ты я так понимаю кузнец? — широкоплечий кивнул и радостно улыбнулся. — Праведник давненько не бывал у кузнеца.

— Праведник? — глаза широкоплечего кузнеца стали огромные, словно блюдца.

Я его понимал. До сих пор не могу привыкнуть к имени коня сэра рыцаря. А уж какой эффект оно производит на случайных людей. Вы только представьте монаха с подковами на пятках. Впрочем, я это уже говорил. Но как же весело смотреть в удивленные глаза людей.

— Мой конь, — улыбнулся рыцарь.

— Всех перекуем! — с нескрываемым облегчением произнес кузнец. — Будут ваши лошадки бегать резвее прежнего!

— Вот и хорошо, — рыцарь развернулся, намереваясь уйти. Я подскочил к нему и тронул за руку. Он вздохнул. — И покормите вот этого молодого человека. Предупреждаю, ест он много, не смотри, что дохлый как скелет.

— Всех покормим! — кузнец снова хлопнул себя кулаком по груди.

Слово свое кузнец, он же новый староста деревни сдержал. Лошадей перековал, нас накормил, людей по лесам отправил. Все, как и было оговорено. Два дня. Целых два дня я только и делал, что ел от пуза, да спал за семерых. А еще я слушал, о чем говорят три совершенно разных человека, что проявляют обо мне всяческую заботу. И если Бели и Керанто делали это из чувства долга, накрепко связанные приказами своего начальства, то рыцарь делал это совсем не потому, что кому-то что-то пообещал. Но об этом я тогда не задумывался. Как не задумывался и над тем, что слышал от них. Ясно мне было только то, что старик с черепом на посохе подкинул им головной боли. Теперь нам следовало держаться подальше от больших городов и проезжих дорог. И совсем не потому, что так мы были бы в большей безопасности. Как раз напротив, и рыцарь и Керанто горели желанием вытягивать на меня по одному приспешников какого-то господина, что страстно желал моего тела, пусть даже и в мертвом виде, да и лучше не всего, а только кусок кожи с пятой точки. Бели была против, но куда ей переспорить двух мужиков. Они уже принял решение. Меня, конечно, никто ни о чем не спросил. А могли бы. Подошли бы ко мне, сунули бы сахарок в ладошку и спросили: не против, ли ты Зернышко, чтобы на тебя охотились всякие супостаты, а мы бы их убивали? Нет, я понимаю, что на меня и так и так охота шла, но спросить то меня они бы могли.

На второй день вернулся один из посланных по лесам охотников и доложил, что нашел место похожее на гнездо. Рыцарь и Керанто со всеми своими людьми засобирались, явно намереваясь отцепить меня и Бели от приключения. Но я не позволил им этого сделать и увязался следом. Мало того, еще и монашку увязал. Рыцарь моему обществу не то, что не обрадовался, он просто не стал мне мешать, а вот монашка была против. Она вообще была против всего, что говорил рыцарь. Всегда против. Даже если он говорил, что пора есть, она заявляла что еще не время. Вот и на этот раз она завела песню, что меня подвергают неоправданному риску, что только подтолкнуло Роланда взять меня с собой.

Мы ехали по лесу, следом за ведущим нас охотником и совсем не знали, что где-то далеко-далеко могущественный чародей, страстно желающий получить принадлежащий мне ожог, очень горевал по потерянному черепу. Его совершенно не волновала судьба морщинистого старика, что толку переживать за живого слугу. Умрет всегда можно нанять нового, а вот череп, такой череп большая редкость и плевать, что таких черепов у него половина подвала. Но он горевал. Этот череп был ему дорог. И стоящий рядом с ним рыцарь в черных доспехах клятвенно пообещал, что сдерет кожу с лица того, кто его разбил. Бедная, бедная Бели. А еще не мы, не чародей не знали, что дракон под горой уже пытается встать на лапы, а разбивший кружку человек во весь опор мчится мимо нас всего в каком-то десятке километров. Если бы он почувствовал, что я сейчас иду убивать маленького дракончика, он бы остановился, и все закончилось бы значительно раньше, но Черт и Суккуб надежно легли на дно и человек проехал мимо.