Крепкие благородные руки вырвали меня из нежных объятий слегка мокрой от росы травы, нежно и ласково поставили на ноги и даже слегка отряхнули коленки от налипших на них листиков. После чего утратили часть вложенного от рождения в них благородства, резко развернули меня в сторону города. А затем, напрочь забыв, к какому благородному телу, они приставлены, отправили меня в этот самый город весьма увесистым тычком.
От тычка этого, я едва не свалился с ног, лишь чудом, благодаря умению вовремя махать руками, да хвататься за все, что проносится мимо, получилось не вспахать носом землю. Но я не обиделся. И дело не в том, что благородный рыцарь, сэр Роланд Гриз не желал мне никакого зла, об этом я догадывался, но знать наверняка не мог. Все дело в том, что детство мое прошло в окружении весьма заботливых людей, что со всей присущей им щедростью раздавали и тычки и затрещины. А иногда, когда забота их била через край и пинком могли порадовать. Я же всегда сносил это с гордостью и пониманием. Да, мне не доставлял ни малейшего удовольствия ноющий затылок, но я всегда свято верил в необходимость и в единственную правильность их заботы. Иной я не знал, да и не понимал, что проявить ее можно иначе.
Вот и сейчас получив от Роланда не то сильный тычок, не то нежную затрещину ничуть на него не обиделся. Как раз наоборот, губы мои расплылись в довольной улыбке, глаза счастливо заблестели от выступивших радостных слез, а нос непроизвольно зашмыгал, не желая выпускать на волю подступившие довольные сопли.
Роланд же, заметив, как сумел порадовать меня, ткнул еще раз и почему-то мрачно проворчал:
— Пошевеливайся, Зернышко, нам бы до ночи в городишко этот попасть.
Я повернулся к нему, но он на меня и не смотрел. Он смотрел на Суккубу, и не сказать, что во взгляде его был хоть намек на похоть, скорее наоборот, он смотрел на нее сугубо с практическими соображениями.
— Я ведь правильно понимаю, — тем же шепотом заговорщика прошипел он, — сестрица твоя ночью сильнее?
Суккуба вздохнула и, не тратя силы на слова, кивнула. Роланд сжал губы, отчего они превратились в узкую полоску и тоже кивнул. Я ожидал, что он скажет хоть слово, но вместо этого его благородная ладонь вновь и еще более ощутимо толкнула меня в бок.
— Пойдем, Зернышко! Пойдем!
И мы пошли. Вдвоем. Двое жителей преисподней и одна светлая, но очень злая воительница предпочли исчезнуть. И я их понимал. Зачем продираться через кусты, разрывая в клочья одежду, получая синяки и ссадины, украшая руки и ноги царапинами, когда можно вполне себе безопасно прокатиться, просто вернувшись в ожог на моем заду. Нам же с Роландом достались все удовольствия путешествия по лесу.
Почему мы не вернулись к импровизированному лагерю? Почему мы не взяли с собой Керанто с его едва живым человеком? Или хотя бы людей принцессы. Да на худой конец и монашке бы с ее ножичком ничего не сообщили, я не знаю. В ту пору задаваться такими вопросами я был не склонен, а позже они и вовсе утратили всякий смысл. Немного позже. Совсем чуть-чуть позже.
Оставив нас пробирающихся через заросли и посмотрим на то, что творится в городе, где совсем скоро состоится то, что если не перевернет нашу жизнь, то уж точно заставит ее заиграть новыми красками. Я ведь уже говорил вам, что там нам предстоит без преувеличения судьбоносная встреча? О чем это я, конечно же, говорил! Причем совсем недавно. Так вот я не могу отказать себе в удовольствии, чтобы не заставить вас немного погадать с кем же мы встретимся. Вы ведь наверняка думаете, что это будет старшая сестренка нашей славной Суккубы? И ошибаетесь. Нет, с ней мы, конечно, тоже встретимся, но вам придется немного подождать. Да-да, еще немного. Так с кем тогда? С мужиком, что разбил кружку, почувствовав, как просыпается дракон? Или даже с самим драконом? Нет. Нет. И еще раз нет! ни светлые боги, ни демоны ада и сами не представляли, кого судьба закинула на наш путь. Да, я думаю, и сама судьба тоже не особо представляла.
А пока мы идем, а вы гадаете, я все же расскажу о том, что происходило в городе и чего мы знать не могли. Итак, как вы, конечно же, помните, красивая женщина, испугавшись чего-то, обратилась за помощью к кому-то. Понимаю, путано, чего она испугалась и к кому за помощью обратилась не понятно, но поверьте, это не имеет значения. Решающего точно не имеет. Забегая вперед надо сказать, что на самом деле красивой она не была, да и женщиной ее назвать можно только с натяжкой. А именно если натянуть на нее чужое тело. Красивое тело. Говоря как есть: уродливая душа в чужом красивом теле очень сильно испугалась. Нет, она не увидела себя в зеркале, я про истинную себя, а не оболочку. Если бы это случилось, то может быть, она настолько испугалась, что сама на нож прыгнула. И жаль, что так не случилось, это избавило бы нас от некоторых неприятностей. Но она этого не сделала, о чем, надеюсь, пожалела сама.
Но, как бы то ни было, она обратилась за помощью и не к кому-то одному. И получив ответ, вернулась к окну и начала ждать. С одной стороны она начала ждать нас ковыляющих по лесу, с другой она начала ждать тех, кто должен был ей помочь, собственно как и с третьей стороны, а с четвертой она начала ждать того, кого она почувствовала и, почувствовав, очень сильно испугалась. И если мы, ковыляя по лесу, вызывали в ней радостные чувства, а приближающиеся помощники действовали успокаивающе, то тот, кто несся по дороге, загоняя лошадей, вызывал в ней страх. И чтобы отвлечься, она стала следить за священником, что нес в руках каменную статуэтку и завывал молитвы.
Молитвы на нее не действовали, уж и не знаю, на что рассчитывал священник, распевая их. Как не действовал и идол в его руках. Еще бы! Она ведь не какая-то там мелкая тварь, она демон и демон высший в адской иерархии, а потому все потуги священника вызывали в ней смех. И голод. Голод ее был настолько силен, что она была готова сожрать и самого священника и его статуэтку, да запить все это святой водой. Но как демон высшего адского порядка, она понимала, что утолить голод сейчас конечно можно, но это может весьма сильно осложнить ей жизнь.
— Но ведь об этом никто не узнает, — прошептала она, облизнув губы. — Никто-никто. Никогда не узнает.
Она поднялась, взглянула на сферу все еще валяющуюся на кровати, вздохнула и, улыбнувшись, выскользнула за дверь. Сладкий запах только что появившейся жизни был слишком силен, чтобы ему сопротивляться.
Священник остановился, обвел глазами следовавших за ним людей и резким движением руки оборвал молитву. Он набрал в грудь воздуха, намереваясь прочитать пламенную молитву, что уже завтра принесет в его храм великолепные подношения, да так и застыл с открытым ртом, глядя куда-то поверх крыш. Он был бы рад, если бы слова сорвались с его губ, но из груди его вырвался только хрип. И чем дольше звучал этот славленый звук, тем больше священник понимал, что никаких подношений завтра у него не будет. И люди в его храм не придут, и значит, он снова ляжет спать с пустым противно урчащим желудком. Но, даже понимая это, даже зная, что он должен что-то сказать он продолжал стоять, смотреть поверх крыш в небо и тихо хрипеть, медленно выпуская воздух.
Народ, что удалось собрать священнику, смотрел на него и в глазах их таял тот свет, что еще совсем недавно пробудила молитва. Но никто не спешил поворачивать голову, чтобы узнать, что именно так напугало, или удивило священника.
Они этого не сделали, а мы с вами вполне можем себе позволить оставить священника таращиться на небо, а красивую женщину, буду называть ее так, потому что тело ее действительно было красиво, медленно спускаться по лестнице и посмотрим на небо. На первый взгляд мы не увидим там ничего особенного, ну подумаешь, с далеких гор медленно спускается ставшая в лучах заходящего солнца черной туча. Но если приглядеться к ней повнимательней, то и здесь мы не обнаружим ничего необычного. Ну да, слишком темная, да, слишком плотная, да в глубине ее пробиваются яркие молнии. Но не гроза же так напугала божьего человека? И да, не гроза.
Туч священник не боялся. За свою жизнь он достаточно помок под дождями. Воспринимая их иногда как благо и дар богов, он смывал под ними пыль дорог, кровь врагов и различных паразитов, что неизменно заводятся на теле, если к нему достаточно долго не прикасается тряпка и мыло. А вот то, что скользило по небу под самой тучей, его напугало весьма.
Видите вон ту маленькую точку, ту, что пытается бороться с ветром? А за ней еще парочку таких же? А за ними еще и еще? Видите? Нет? Я их тоже не видел, но зрение у священника, было куда как острее моего, да и, не смотря на то, что я уже имел сомнительное удовольствие путешествовать на спине одного такого, я бы ни за что не узнал орла.
Красивая женщина вышла из гостиницы, потянулась, довольно улыбнулась, чувствуя сладкий щекочущий, манящий, лишающий разума и воли запах. Она обогнула дом, увидела таращащегося на небо священника, проследила его взгляд и замерла рядом с ним, в точности повторяя его позу и хрип все еще вырывающийся из его горла. Так они и стояли: красивая оболочка с черной голодной душой внутри и некрасивый старый священник с сытой душой и пустым брюхом. Два голодных существа смотрели на приближающихся орлов и гадали, какого черта здесь понадобилось орлам и тем более их наездникам.
Туча все росла, орлы все приближались. Священник очнулся первым, он повернул голову к застывшей подле него женщине и тихо вскрикнул. И у него были на то причины. Женщина все еще оставалась красивой, но то, что делали ее пальцы одной лишь красотой не объяснить. Нет, бывает, что женщине настолько разонравилось ее платье, что она готова его голыми руками в клочки изорвать, но не такими же тонкими, враз почерневшими, с отросшими длинными когтями.
Священник коротко вскрикнул, отпрыгнул в сторону и, пока медленно утрачивающая красоту женщина поворачивалась к нему, нанес ей удар тем, что имел в руках. Он ударил ее статуей. Каменной статуей. И ударил умело и сильно. Женщина охнула и повалилась на колено. А священник ударил ее еще раз. И он бы наверняка ее убил, если бы она была, скажем оборотнем, самым обычным, ну вы знаете, встречали, наверное. Но она была демоном. Старшим демоном. А потому удары священника проходили для нее почти незаметно. Почти, потому как был ее священник не абы чем, в статуей, посвященной какой-то святой, что чтут только в этом богами забытым месте. И вот это демону не нравилось.
Взмахнув рукой, она попыталась выбить статую из его рук, но промахнулась и врезала ему в грудь. Бедолага пролетел шагов тридцать, прежде чем упасть на землю и выпустить статую из рук. На этом бы все и закончилось. Не сомневаюсь ни минуты, что красивая женщина непременно убила бы священника, а после разделалась бы и остальными людьми, собравшимися на площади, а уж потом спокойно утолила мучающий ее голод. И пришли бы мы в совершенно пустой город. Однако сделать такое она не смогла.
Статуя вылетела из рук священника, перевернулась в воздухе и пала на землю, расколовшись пополам. Площадь мгновенно оказалась залита нестерпимым светом, таким ярким, что даже мы, с Роландом находясь еще достаточно далеко от городских стен, невольно зажмурились, а когда проморгались, против воли ускорили шаг.
Здесь я снова немного отвлекусь от моих сбивчивых фантазий. Да, я не знаю как все произошло на самом деле и всецело полагаюсь на рассказ того самого священника и не верить ему у меня оснований нет. Но все же простите, поскольку я не был непосредственным участником тех событий, они могут быть немного преувеличены, сначала священником, а теперь уже и мною.
Вернемся в город. Священник лежит на земле, рядом с ним расколотая статуя сияет ярче солнца в погожий денек, красивая женщина оторопело смотрит на то, что медленно проступает в центре света, а орлы просто пролетают мимо, и на их спинах нет ни единого наездника. Куда и зачем они летели, я не знаю до сих пор. Да и не видел я их. Священник видел, а я нет. И Роланд тоже нет. Да мы с ним и тучи не видели.
Как бы то ни было, но красивая тело с очень не красивой душой внутри не стало дожидаться, что же там появится, когда свет угаснет, а может, она это прекрасно знала и подтверждение собственных глаз ей было не нужно. В любом случае, она бросилась наутек со всей скоростью, на которую было способно ее красивое, но совершенно не тренированное тело. Вот если бы на ее месте была монашка, она могла бы легко обогнать сестренку Суккубы и встретить ее на финише, ковыряясь ножичком в ногтях. Но монашки с нами не было, а мы с Роландом и не подозревали, что надо кого-то догонять. Скажу больше, даже Суккуба и та не подозревала, что сестра ее улепетывает так, что только пятки сверкают.
Священник же кое-как смог подняться на ноги, но лишь для того, чтобы упасть, снова отбивая головой об землю, ритм молитвы, что тут же торопливо стал читать. А из облака света вышла женщина. Самая обычная, если не сказать что не красивая. Вот совсем не красивая. И это меня сильно порадовала. Суккуба тоже красотой не отличается. Формами еще как! Но красота ее лица сомнительна, хотя губы и сладки. А вот красивая Валькирия на деле оказалась куда как неприятным существом. Язык не поворачивается назвать ее человеком. И я не стану его ломать, чтобы это сделать.
Следом за священником на колени попали и все те, кто пришел за ним на площадь. Вот в этой странной позе их и застали мы с Роландом.
Мы, наконец, добрались. Я изорвал и штаны, и куртку и даже башмаки о лесные колючки. Роланд же, наверное, отбил себе ладонь о мой затылок так подгонял и торопил меня. И вот когда мы миновали городские ворота и вышли на площадь то застали там такое зрелище: перед стоящей на коленях и что-то завывающей толпой склонив голову на бок и протянув над людьми руки, стоит женщина лет так пятидесяти. С не плохой для возраста фигурой, не провисшей, сохранившей форму грудью, осиной талией и взглядом, в котором отражается вся боль собравшихся здесь людей. Собственно это снова мои фантазии. Я увидел лишь три десятка повернутый ко мне задниц и стоящую над ними и почему-то сияющую бабу. Судя по тому, что пробормотал Роланд, он увидел примерно тоже самое. Но в отличие от меня он был хорошо воспитан, я бы на его месте сказал бы громко, а он только пробормотал.
Но и бормотания оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание светящейся женщины. Она внимательно посмотрела на нас, улыбнулась, подняла руку. Я видел, как с пальцев ее сорвались два малюсеньких огонька. Я успел услышать в голове короткий женский вскрик, но понять, кому он принадлежит, не усел. А вот хриплый голос Черта различил весьма четко и как-то радости в нем не обнаружил. Роланд тоже увидел летящие к нам огоньки и попытался если и не увернуться от них, то хотя бы избежать их попадания в важные для жизни места. Не успел. Огоньки врезались ему в плечо, а мне в грудь. Сразу стало тепло и спокойно, навалилась усталость, глаза закрылись сами собой.
— Не спать! — рявкнул в моей голове Черт.
Это ты бабушке своей скажи, мелькнула мысль, смысл которой я не понял до сих пор и я рухнул в теплую мягкую темноту. Последнее, что я видел, как тело Роланда упало рядом. Его голова, ударившись о землю, подпрыгнула, пальцы впились в пыль, но голова рухнула снова и глаза Роланда закрылись.
Мы не знали, еще бы мы знали, будучи без сознания, что нас аккуратно приподняли с земли и не менее аккуратно доставили в местный храм, где еще более аккуратно уложили на лавках и даже накрыли одеялами. О судьбе сбежавшей сестренки Суккубы я тогда совершенно не думал, да я вообще о ней никогда не думал.
Как не думал я и о том мужчине, что остановился прямо посреди дороги и, нахмурившись, смотрел в сторону города. Он не мог его видеть, до городка оставалось еще пара дней пути, но он больше не чувствовал опасности, хотя и от того что он чувствовал радости он испытывал мало. Почесав шею и тихо выругавшись, он медленно направился дальше.
И никто их, нас не знал, что зловредная сестра моей знакомой не просто бежит, она бежит во вполне себе определенное место, где уже открывается темный проход, откуда один за другим выходят бледные как смерть воины.