Приключения Бобового Зёрнышка

Глава 2

Всю ночь, до самого утра, Люцелиус Кярро, провел, обучая, меняя премудростям поварского дела. Бедняге старшему повару приходилось нелегко. Он по нескольку раз повторял, каким именно образом шинковать капусту и фаршировать перепелку перловкой. А чтобы я лучше запоминал, он задействовал все, что было в его небольшом воспитательном арсенале: от теплых и ласковых слов, до увесистых кулаков. Последние заставляли мой скромный мозг работать на всю катушку. Ноющие ребра и расползающийся по щеке синяк многократно увеличивали его возможности. Добрые слова тоже действовали. Всякий раз, слыша какой я молодец, мой нос взлетал до прокопченного потолка кухни и я совершал непростительную на взгляд Кярро ошибку, за что тут же получал вознаграждение в виде тычка под ребра. К утру, старший повар истощил весь запас тычков, и добрые слова с его губ срывались все чаще.

Перед самым рассветом он отошел и сев на мешок с луком позволил мне в одиночку не только почистить рыбу, разогреть сковороду маслом, но и пожарить саамы рыбу. Я справился. Я не сжег себе руки кипящим маслом, не отрезал собственный палец ножом и даже не пересолил рыбу.

— А ты молодец, — выковыривая косточки из мягкой рыбьей плоти, заедая ее головкой лука, проворчал старший повар. — Я не ожидал, — он покачал головой. — Неужто и, правда, тебя надо было всего лишь похвалить.

Я смущенно опустил глаза в пол и бормотал что-то оправдательное. Нож в моих руках медленно раскачивался, пока я не забыл про него напрочь. Я поднял руку, чтобы утереть пот, нож выскользнул. Он несся к полу, надеясь на радостную звонкую встречу, но на пути его стояла моя нога.

И пока нож падает, я снова вынужден прервать историю. «Зачем?» — спросите меня вы. «Ты еще историю рассказывать не начал, а только и делаешь, что останавливаешь ее в самых ответственных местах. И что там с твоей ногой?». И будете правы. Обещаю, больше этого не делать, в пределах этой главы точно. Но может быть разок. Или два. Но не больше. Так же спешу, вас успокоить с ногой все будет хорошо. Как? Старший повар наш обладал не только внушительным ростом, но и завидной меткостью, брошенная им луковица сбила нож. И хотя на моей лодыжке остался весьма внушительный синяк, пальцы мои тоже остались на месте.

Так зачем же я прервал плавное течение истории? Я должен пояснить, что на кухне мои обязанности сводились к тому, что я подносил продукты к готовящим их людям. Я выносил мусор, оставляя на полу грязные разводы, которые потом с самозабвением отмывал, возюкая грязной тряпкой по не менее грязному полу. Но основной моей обязанностью было получать тумаки, при каждом удобном случае. Если граф оказывался не совсем доволен едой, а такое бывало не редко, то я получал тумаки со всей злостью, что родилась благодаря, данной неудачи. Если же граф был доволен, то я получал тумаки, потому что на душе кухонных было радостно. Все работники кухни как один полагали, что моего умишки на это как раз хватало. На что-то большее нет. К ножам, а уж тем более к печам меня никто не попускал. Особенно после того, как я едва не сжег весь замок, пытаясь подкинуть дров в затухающую печь. На тот момент я не то, что не умел готовить, я не знал с какой стороны нужно брать нож, чтобы не отрезать себе пальцы. Мы с господином Кярро потратили добрых два часа, прежде чем я уяснил, что такое рукоять, а что такое лезвие. И что браться за это самое лезвие не стоит. Еще час ушел на то, чтобы мои руки перестали трястись.

И вот когда господин старший повар доверил мне нож, я уронил его прямиком себе на ногу и если бы не упомянутая выше ловкость Кярро, всенепременно отрезал бы себе палец.

Итак, луковица сбила падающий нож и врезалась мне в ногу. Я упал, схватился обеими руками за горящую огнем ногу и завыл. Я катался по полу, собирая на себя луковые очистки и счищенную с рыбы чешую. Я заливал все вокруг слезами и забрызгивал соплями.

Кярро медленно поднялся, подошел ко мне и сев на корточки погладим меня по спутавшимся волосам.

— Дурачок, — нежно произнес он. — Боб, ты справишься. Ты должен справиться, просто помни, что нож может прокормить тебя, а может оставить без ноги. Но ты справишься. А если не справишься, мы вместе с тобой пойдем искать новую работу. Я не хочу уходить. А потому ты справишься.

Его красные, распухшие пальцы впились мне в волосы и приподняли голову, полные сочувствия глаза взглянули в мое залитое слезами лицо.

— Ты не можешь не справиться, — проворчал он, и его ноздри подозрительно раздулись.

Это движение его ноздрей было мне знакомо до боли во всем теле. Я приготовился к полету и не ошибся. Приподняв меня левой рукой над полом, правой Кярро, что было духу, врезал мне в живот, отправляя в недалекой полет на мешки с луком.

На этот раз я не буду прерывать историю. Я ведь обещал. Скажу лишь, что ничуть не завидую птицам. Я не имею ни малейшего понятия, как и почему они летают, но если у каждой из них есть такой вот старший повар, то к черту крылья.

Кярро присел рядом, помог мне выбраться из очередного, порванного моей головой мешка с луком и сунул мне в руки тарелку с начисто избавленной от костей рыбой и кое-каким гарниром из варенных овощей.

— Светает, — протянул он, глядя на малюсенькое зарешеченное окошко под самым потолком. Окошко это было здесь специально, хотя и было единственным на кухне. Оно не давало света, но помогало всем нам не задохнуться в вечном пару и запахах готовящейся пищи.

— Светает, — повторил он, гладя меня по голове. — Скоро стража сменится, — он задумчиво почесал небритую щеку. — А мне скоро надо будет уезжать. Ты кушай, кушай, — он снова погладил меня по голове. — А как покушаешь, пойди, поспи. Но пока ты ешь, послушай меня. Мы с тобой за сегодняшнюю ночь приготовили блюд, которых хватит почти на весь завтрашний день. Твоя задача их лишь разогреть. Ты понимаешь? Ты знаешь, как разогревать?

— В руках подержать? — другие способы мне были неизвестны, к печам-то меня не допускали.

— Дурачок!

Кярро ласково погладил меня по голове и даже совершил слабую попытку обнять меня. Она была настолько слаба, что рука его лишь скользнула по моему плечу и спине, но мне и этого хватило. Я почувствовал такое тепло, что чувствовал только в те моменты, когда меня, совсем еще маленького обнимала мать. Я расплылся и попытался прижаться к старшему повару, но вовремя спохватился, и нырнул в тарелку. Не то, чтобы я его боялся, хотя и это тоже, но лишиться еды я боялся больше.

— Вон там, — продолжал говорить Кярро, — есть печь, — он указал на жуткого, черного от копоти монстра, к которому я никогда не подходил. — Я ее разожгу и так и оставлю. Ты, когда проснешься, должен будешь поставить туда еду. Ты понимаешь? — я кивнул. — Хорошо, когда она разогреется, ты должен будешь ее снять. Не руками! Ты понял? Руками туда не лезь. Вот, — он ногой подтянул к нам валяющийся на полу ухват, тогда я названия его не знал. — Это называется ухват. — Он стукнул им об пол, и я навсегда запомнил, как называется эта штука. Что-то в моей памяти шевельнулось и я, улыбаясь, словно нашел золотую монету, поделился с Кярро тем как именно надо его использовать.

— Ну, можно и так, — усмехнулся старший повар, — но завтра тебе не нужно будет лупить им себя по спине. Ты зацепишь котелок, стоящий на плите, и поставишь вот сюда. На этот стол. Потом возьмешь тарелку, он ту фарфоровою и наложишь в нее еду. Понял?

Я понял. Как не понять. Оказывается ухват на кухне не только для того, чтобы им меня гонять, но и чтобы котелки с огня снимать, а тарелки не только для того чтобы их о мою голову разбивать, но и чтобы еду в них накладывать. Про тарелки я собственно подозревал и раньше, но теперь точно был уверен, что подмастерья используют их неправильно. Про ухват такого сказать не могу, сомнения все еще жили в моей голове, отзываясь в не раз получавшей ухватом спине.

— Доел? — Кярро сморщился, глядя, как я вылизываю железную миску. Я не перестал, кто знает, когда в следующий раз в мой желудок попадет такая вкуснятина.

— Давай! — он силой отнял у меня миску, не забыв ткнуть меня кулаком под ребра. Не сильно. Все же Люцелиус Кярро хороший человек. — Я помечу тут, какое блюдо, когда подавать. Как проснешься, я тебе все расскажу. Это значит завтрак, — он черкнул что-то угольком на тряпке и повесил ее на дверцу, за которой и находился завтрак графа. — Это обед, — он снова что-то чиркнул и повесил тряпку на другую дверь.

Я гордо кивал, я же умею читать, сам старший повар меня и обучил. Но, то, что чертил на тряпках старший повар, не было ни словами, ни даже буквами и если он об этом знал, то я пребывал в блаженном неведенье. А потому был горд собой и своими знаниями.

— Иди, — он легко подтолкнул меня в бок, — спи!

Отказываться я не стал и завалился спать.

Выспаться мне не дал все тот же Кярро. Он разбудил меня, уже одетый по-дорожному и вывалил очередную порцию инструкций, большая часть которых вошла в одно мое ухо и не оставив в разуме ни следа вышла через другое. Он не заставил меня все повторить, и быть может зря, если бы он знал, что я не запомнил почти ничего, быть может, он и не уехал бы. Но старший повар уехал. Он пожелал мне удачи и крепко, так, что воздух покинул мои легкие, обнял на прощание.

Едва же за ним закрылась дверь, как явился распорядитель и приказал подавать кушанья к столу.

Я не стану описывать этот свой день. Нет-нет, я не прерываюсь, я же обещал. Я просто не стану его описывать. Предпочту опустить подробности всех травм и неприятностей, свалившихся на меня в тот день. Предпочту о них вообще не вспоминать.

К вечеру, когда довольный граф соизволил отправиться ко сну, я свалился прямо посреди кухни совершенно без сил. Приготовить и разогреть столько блюд и сделать все это в одиночку, наверное, не смог бы и сам Кярро, куда уж мне. Я и кружку с водой с трудом держу. Но я справился. По крайней мере, я на это наделся и надо сказать не без оснований. Никто за весь день не пришел и не оторвал моей пустой головы, а я так этого боялся.

Свалившись посреди кухни, я захрапел. Сил моих хватило только на это, доползти до тех тряпок, что служили мне спальней, или хотя бы до ставших уже родными мешков с луком я не смог. Но и выспаться мне не дали. Все тот же графский распорядитель ввалился в кухню и с порога заорал:

— Кярро!

Я шмыгну носом, его крик прогнал такой прекрасный сон, где я бегал по зеленому лугу, охотясь за бабочками. И я бегал! Я не калека и бегать могу, только мозга моего хватает лишь на то, чтобы переставлять ноги, уже через пару шагов я напрочь забываю, куда именно я бежал и зачем. Потому я предпочитаю ходить. Но и здесь я не застрахован от того, что могу забыть куда шел. Особенно если мне попадется интересный камушек или трещина в стене. По этой причине, если мне что-то поручают, я чтобы не забыть без конца повторяю это. А потому, дворовая челядь давно привыкла видеть меня бредущим куда-то с поручением, глядящим на свои ноги и бормочущим что-то себе под нос. Наверное, поэтому меня ни с какими поручениями никуда и не отправляют. Я и на кухне, в этой единственной комнате, умудряюсь все забыть.

Но я отвлекся. Замете, я не прервал истории, а просто отвлекся. Обещания я стараюсь выполнять.

Итак, крик распорядителя разбудил меня.

— Кярро! — вновь закричал он не получив ответа на первый свой крик.

Третий застрял у него в глотке, когда он не увидел на кухне никого, кроме меня.

— Зерно? — спросил он нахмурившись.

В отличие от старшего повара, господин распорядитель предпочитал сокращать вторую часть моего имени. В его устах это всегда звучало пренебрежительно и как-то унижающе, но тогда я этого не понимал.

— Ты здесь один? — спросил он, шагнув внутрь и придерживая дверь так, чтобы можно было сбежать. Словно я мог бы на него напасть. Да, даже если бы я хотел, никогда не стал бы этого делать.

— Господин раскредлегдилетель, — я с пятой попытки выговорил его должность. — Я один тут.

— А где Кярро?

— Уехал за продуктами, еще утром.

— И все блюда сегодня подавал ты?

— Я.

— Один?

— Один.

Я отвечал на его вопросы, не думая о том, что старший повар обеспечил меня почти целым запасом готовых блюд на этот день. Я не забыл об этом, но распорядитель меня об этом не спрашивал. Если бы спросил, я бы конечно ответил. Но многолетняя привычка и скудоумие приучили меня отвечать на поставленный вопрос, а потому заслуги Кярро были мной, мягко говоря, приниженны.

— Быть может мы не того за старшего повара держим, — задумчиво вздохнул распорядитель. — Тогда считай, что тебе повезло, повар. Завтра наш досточтимый граф, со всей свитой, отправляется на двухдневную охоту. Считай, что у тебя выходной. Можешь пока составить меню. И прибери тут все. Экая грязь на кухне. Не хорошо.

— Я приберу, — пообещал я, вскочил, взял в руки тряпку, наклонился к ведру и опрокинул его.

— Я пришлю кого-нибудь, — закрыв глаза и сморщившись еще больше, пообещал распорядитель.

И слово свое он сдержал, прислав мне в помощь Гергерту, дородную старушку лет шестидесяти вооруженную ведром с чистой водой и новенькими тряпочками, бывшими когда-то чьим-то платьем. Гергерта заполнила собой всю кухню, позволив мне на законных основаниях завалиться на боковую. А чуть позже к ней присоединился и ее сын Гулас. Он сменился с поста, не нашел мать ни дома, ни в зале, где граф проводил большую часть жизни поглощая приготовленные на кухне кушанья, а Гергерта там убирала после этого и пришел сюда. Вместе они, отстранив меня от уборки, но, не давая спать вопросами, быстро и четко прибрались. Гулас оттащил в угол мешки с луком, наконец, освободив центр кухни, отчего она стала казаться куда больше, чем была.

После чего, он, собрав остатки еды, повел меня на стену, полюбоваться полной луной. Собственно эти двое были очень хорошими людьми, куда лучше, чем даже старший повар. От Гергерты мне лишь разок перепало мокрой тряпкой по заднице, а Гулас и вовсе не тронул меня ни разу. Но, к сожалению, с ними мне пересекаться приходилось крайне редко. Хотя как знать, если бы наши встречи с Гергертой были более частыми, быть может, я превратился бы в ее копию. Только мужского пола и совершенно без мозгов. Хотя Гуласу этой участи удалось избежать.

На лестнице нас остановил стражник и, покосившись на меня, спрятавшегося за ногой Гуласа, спросил:

— Ты куда это его ведешь? Неужто, решил избавить нас от этого мусора и со стены сбросить?

Страх мгновенно сковал мои ноги, я отшагнул назад, готовясь броситься наутек, но Гулас прижал меня к себе широкой ладонью.

— Веду его посмотреть на луну. Она сегодня дюже как хороша.

— И с чего вдруг? На кой черт тебе возиться с этим дурачком? Того и гляди сам со стены сиганет. Аль ты на это и рассчитываешь?

— Пошел к черту, — отмахнулся Гулас. — Этот парень сегодня в одиночку графа накормил. Я думаю, он заслужил немного красоты.

— В одиночку? Правда? — глаза стражника превратились в узкие щелочки. — И как он смог? Тому пять раз по пять блюд подать надо. Как он их сосчитал? Скажи, дурачок, ты хоть считать-то умеешь?

— И читать! — я гордо выпятил грудь.

— Правда? — стражник порылся в складках формы, достал бумажку и, протянув ее мне, подсветил факелом — И что тут написано?

— А тут не по-нашему! — ответил я. Меня распирала гордость. Все считают меня дурачком, а истинный дурак сейчас стоит на посту. Я умею читать, а этот увалень нет.

Стражник согнулся в приступе хохота, копье его выскользнуло из рук и, громко звякнув, покатилось по лестнице. Я же, гордо неся в руках тарелку с объедками, ставшими мне ужином, прошел мимо него, не забыв показать ему язык. На мое счастье он этого не видел.

Мы с Гуласом расположились на стене и, молча, смотрели в небо, ожидая, когда тучи разойдутся, и на небе покажется полная луна. Вот края туч осветились серебряным светом, и через мгновение на небе показалась полная луна. Никогда прежде я не видел ничего прекрасней. Я смотрел на нее, открыв рот и совершенно позабыв о еде.

Ни я, ни Гулас, ни графский распорядитель, ни сам отправляющийся на охоту граф, ни его челядь не знали, что войска герцога Фонгорда уже перешли реку Сташу, близь городка Плиса и остановились на ночевку, разбив походный лагерь, меж холмов. Сам же герцог, стоя на холме, смотрел в сторону нашего замка, сжимая пальцами рукоять висящего на поясе меча. За герцогом, стоя у своего шатра, слегка склонив голову, наблюдал придворный маг. Маг этот улыбался себе в капюшон и был доволен происходящим. Единственное, что вызывало в нем негодование это походная жизнь, но у него была цель, ради которой он был готов вытерпеть и ее.