Приключения Бобового Зёрнышка

Глава 25

Яркое, теплое, ласковое солнышко заливает своим благостным мягким светом все вокруг. Жужжат пчелки и мухи, поют птички. Чудно, не предаваемо пахнут цветочки. А где-то не далеко плещется вода и плеск ее так миролюбив, так нежен, что на моих губах против воли проступает улыбка.

Где это я оказался? Последнее, что я помню, как яркая вспышка ослепила меня, а рядом со мной кусками осыпалась броня злобного, так не похожего на благородного рыцаря сэра Роланда Гриза, черного рыцаря. Я лежу средь цветочного поля, и по моему носу ползет божья коровка. Ее тонкие лапки щекотят меня, хочется чихнуть, но я держусь и лишь щурюсь и от щекотки и от солнца, что светит прямо в глаза.

Но ни то ни другое меня не раздражает. Я спокоен и почти счастлив. Я не чувствую голода, не чувствую боли. Мне хорошо, так хорошо, как мне не было с тех пор, как я украл индюшачью ногу с тарелки одного из кухонных подмастерьев мастера Люцелиуса Кярро. Мне, конечно, за это потом досталось и от подмастерьев, всех сразу, и отдельно от самого старшего повара, но оно того стоило. Что значат тумаки и затрещины, когда в желудке твоем плещется съеденная целая индюшачья нога.

Но все же где я? Давайте поднимемся вместе с взлетевшей с моего носа божьей коровкой и осмотримся. Что мы видим? Бескрайнее поле полное самых разнообразных цветов. И я сейчас не про те, что растут на тонких ножках и чудно пахнут, я про те, что радуют глаз и воняют, если ими только что покрасили стену. Что? Я неправильно употребил слово? Да ладно вам грамотеи, мне простительно, еще несколько лет назад я употреблял только те самые индюшачьи ножки, что уже поминал.

Так что же мы все же видим? А видим мы цветочное поле, но об этом я уже говорил, видим вдалеке черный горный пик, что почти сливается с небом. Видим бескрайнюю водную гладь, что нежно гладит золотой песок берега. И видим грязные голые пятки, неестественно торчащие из цветов и отравляющие все это великолепие. И кстати, это мои грязные пятки. Хотя стойте, а почему мы видим мои пятки? Где, черт возьми, мои почти не ношенные сапоги? Я выложил за них приличную сумму и вот так потерять их я не намерен! Тем более что прямо сейчас в одну из пяток впивается весьма наглый комар.

На укус комара я не отреагировал. Так и лежал с открытыми глазами и смотрел на плывущие надо мной белоснежные облачка, угадывая какое из них на что похоже. Странно, но меня абсолютно не волновало отсутствие рядом со мной сэра Роланда, монашки Бели и даже Воина Света Керанто. О последнем в моей памяти осталось только слабое воспоминание как о человеке, что весьма забавно машет ручками в полете. Ничего меня не волновало. Как я уже сказал, я был почти счастлив и спокоен.

— Ты проснулся, Бобовое Зернышко? — мой слух уловил полный нежности, ласковый женский голос, что лился в уши подобно сахарной патоке в рот.

Я моргнул, но никого не увидел и остался лежать, глазея на облака.

— Ты проснулся, Бобовое Зернышко? — все с той же нежностью и лаской повторил вопрос голос и на этот раз слова достигли не только ушей, но и смогли достучаться до занятого облаками мозга.

— Да! — отозвался мой рот, хотя я ничего говорить не хотел.

Тело мое согнулось и село, хотя и садиться я тоже не хотел. Вот не удивлюсь, если сейчас оно встанет и пойдет куда-нибудь само по себе. Но тело лишь село, глаза несколько раз моргнули и замерли, разглядывая, как бабочка с огромными черными глазами на крыльях пьет нектар. Сама бабочка белая, а глаза у нее черные огромные, такие и съедят, не поморщатся. Интересно, а бабочки умеют есть глазами? И рот их такой же большой и страшный? Если да, то я и представить боюсь, какие у нее зубки.

— Повернись ко мне, бобовое Зернышко! — не то попросил, не то потребовал голос.

Но если это и было требование, то произнесено оно было так, что противиться всей льющейся с ним ласке не было ни сил, ни смысла. Единственное, что меня напрягало, так это мое полное имя. Отвык я слышать его вот так. Роланд все проще Зернышком зовет. А когда последний раз я слышал полный вариант, моя шея потом долго ныла, получив по себе обваренными в пару пальцами-сосисками старшего повара мастера Кярро.

Воспоминания об этом событии заставили меня сжаться и постараться сделаться невидимым. Но я не бабочка и спрятаться в цветочек не могу, и я повернулся. Повернулся и застыл.

На меня смотрела шикарная светловолосая женщина. Кожаная броня облегала ее тело и, надо сказать, там было, что облегать. До этого момента я думал, что моя знакомая Суккуба имеет великолепные формы, но я ошибался. Грудь больше и едва не вываливается из открытого лифа, бедра куда как более округлые, да еще и затянутые в тонкие кожаные штаны едва не доходящие до колен. О, что это за коленки. Я засмотрелся на них и глубоко вздохнул. Боже, да я готов прямо сейчас припасти к ним и забыться навсегда, гладя хотя бы одну из них. А ниже, ниже. Мышцатые икры, перетянутые крест-накрест тонкими ремешками от сандалий. А вот пальчики, торчащие из сандалий, подкачали. Нет, они тоже красивые и ноготочки аккуратные, но сами пальцы слишком большие и торчат в разные стороны.

Вид пальцев меня отрезвил. Я вздрогнул и поднял взгляд, чтобы снова открыть рот и на этот раз пустить слюну. На меня смотрели два огромных бездонных ярко синих океана. И располагались они под тонкими слегка приподнятыми бровями. Высокий чуть сморщенный лоб, сияющая диадема в длинных золотистых волосах, ямочки на розовых щечках, тонкие улыбающиеся губки и ямочка на подбородке.

Кто она я не знал, но не сомневался ни секунды что либо принцесса почтила меня своим присутствием, либо богиня снизошла до меня. Мысль о богине несколько отрезвила, напомнив, что не каждая из них добра и милостива. Вспомнить, например, ту, которой служит монашка, она и человеческими жертвами не брезгует. Наверно. Не знаю. Но то, что запросто отправляет свою монашку людей крошить совершенно точно. Я тому свидетель.

Я вздрогнул, но только затем чтобы снова погрузиться в два океана глаз. Да наплевать, что я и не знал, что бывают океаны. Про озера знал, так что пусть будут озера, хотя это и слишком мелко. Я смотрел на нее, и внизу живота что-то шевелилось, разливаясь по телу теплом, и на этот раз я уже знал, что это и не боялся. Да, даже тогда мой сморщенный ничего не понимающий мозг мог понять, что подобная женщина не для меня, что мне с ней ничего не светит, даже если я попытаюсь взять ее силой. Я и силой, мда…

Но как только я об этом подумал, взгляд мой опустился чуть ниже, на пояс и все желания сразу так и улетучились. Тепло перестало разливаться по телу, штаны резко похудели и просели. На поясе у великолепной дамы висел не менее великолепный меч. Лезвие в ладонь шириной, рукоять с истертой, но вполне себе крепкой обмоткой, и рубин украшающий яблоко. И вид меча не могло перебить уже ни что, ни ее улыбка, ни глаза, ни грудь, что вполне сошла бы мне вместо подушки.

— Ну, — проскрипел знакомый голос за спиной. — Насмотрелся? Давай знакомиться.

Я повернулся. Черт стоял среди цветов, опершись на увесистую дубину, на его плече нежно прижимаясь или прячась за ней, висела Суккуб и оба они улыбались. Я сглотнул, перевел взгляд на стоящую передо мной женщину и снова сглотнул. Потом сообразил, в каком я виде и стер рукавом все еще текущую изо рта слюну.

— Зернышко, — запинаясь и заикаясь, произнес я. — Бобовое Зернышко!

— Я знаю, кто ты, — незнакомка ловким движением откинула чудовищный меч, а я и не заметил, как он оказался в ножнах, и опустилась на землю, подогнув под себя ноги.

— Я знаю, кто ты, — снова произнесла она.

— А вы? Кто вы?

— Кто, кто… — крякнул Черт. — Валькирия она, аль не признал?

— Кто?

— Валькирия! — он сбросил Суккубу с плеча, и хромая подошел к нам. — Наша третья. Младшенькая, так сказать. Баба-воин! Поборница светлых богов, чтоб им пусто было. Вот и эта светлая, аж спасу нет. Нахрена ты ее разбудил? А Зернышко, я тебя спрашиваю. Нахрена?

— Уймись рогатый, — ласково произнесла Валькирия, но Черт и не подумал униматься.

— Ведь спала себе спокойно, и так хорошо было, но ты ее разбудил. Бабе что нужно? Сиськи, — он схватил Суккубу за грудь, отчего та пискнула и закатила глаза, — и задница! — свободной рукой он шлепнул Суккубу по заду, отчего та довольно замычала. — А у этой и все вроде на месте, но ты только глянь вон на ту дрыну у нее на поясе!

Смотреть на меч мне не хотелось, куда приятней было смотреть в лиц Валькирии или немного ниже, где два крупных бугорка мерно поднимались в такт ее дыханию.

— Ладно эта, — продолжал Черт, выпустив Суккубу, чем сильно ее расстроил, — с ней хоть как-то договориться можно, чай не чужие, а с этой и договоришься хрен! Да и теперь со мной две бабы. Ты хоть подумал, Зернышко, как я с ними двумя теперь-то буду?

— Ну что ты на него взъелся, — промурлыкала Суккуба, — откуда он знал, что она проснется. Он вообще не знал, что она есть и спит. Ведь не знал, Зернышко?

Я с готовностью отчаянно закивал. Хоть и было понимание, что Черт мне ничего не сделает и вреда не причинит, только побурчит немного, но все равно портить отношения с ним не хотелось. Но предательская память подкинула воспоминания о том, что я слышал лежа в шкафу покойного ныне графа в ворохе его ставшей внезапно ничей одежды. О чем я и сказал.

— Вот видишь! — Черт аж подпрыгнул. — Знал он все! Знал!

— Но как разбудить ее он точно не знал, — продолжила заступаться за меня Суккуба.

И на это даже предательская память не нашла ничего в моей пустой голове.

— Он не знал и не мог знать, как меня разбудить, — спокойно сказала Валькирия. — Если хочешь кого-то в этом обвинить можешь смело обвинять рыцаря в черных доспехах. Я проснулась оттого, что кто-то едва не убил Бобовое Зернышко. И если бы не я, то он его убил бы.

— Не убил бы, — не согласился Черт, но голос его стал тихим и виноватым. — Мы нужны его повелителю. Знать бы кто он такой, я бы лично его удушил.

— Я дам тебе такую возможность, — улыбнулась ему Валькирия и Черт довольно вздохнул. — Теперь к тебе, Бобовое Зернышко, — она повернулась ко мне.

— Зернышко, — прошептал я. — Просто Зернышко.

— Хорошо, Просто Зернышко, — обворожительно улыбнулась она и, протянув руку, дотронулась до моей щеки.

Я задрожал, а по телу вновь потекло тепло. Точнее тепло отхлынуло от всего тела и собралось где-то под штанами, отчего те сразу стали на пару размеров меньше. Взгляд Валькирии скользнул по штанам, улыбка стала чуть шире, рука ушла с моей щеки. Я разочарованно выдохнул.

— Итак, Зернышко, — сказала она — ты знаешь, зачем и куда вы едете?

— Нет, — признал я.

А чего я должен их выгораживать? Я ведь не раз и не два их спрашивал, но они молчат. Молчат, не желая говорить о чем-то важном с дурачком, и я их понимаю. Сболтнет еще, не слишком умный, но очень уж падкий на сахарок, парень чего лишнего кому не надо и прощай тогда все. Хотя с чем нам стоит в этом случае попрощаться, я тоже не знал. Хотя у меня и были смутные предположения на счет моей жизни.

— Они с тобой не делятся? — угадала и повторила мои мысли Валькирия.

— Нет, — снова признал я и для убедительности всхлипнул и вытер нос рукавом.

Валькирия как-то странно взглянула на стоящего рядом Черта и тот кивнул.

— Да, — хрипло подтвердил он. — Нам повезло и наше новое вместилище не умнее моего сапога. Да что там, помнишь каменного истукана Дарага? Так вот, тот умнее был!

Валькирия грустно вздохнула, закрыла глаза и покачала головой. Поверила она Черту или нет мне не ведомо, но вопрос мне все же задала.

— Ты и, правда, дурачок?

— А то не видно, — прыснул Черт.

— Да, — сознался я и покраснел, словно признался в чем-то преступном. — Так люди говорят, — и я еще раз вытер нос рукавом, на этот раз вполне успешно размазав сопли по щекам.

Но и этому Валькирия не поверила и устроила мне проверку на знание сложения и вычитания, а так же географии и истории. Я все с честью провалил, кроме сложения до десяти, уж этому навыку старший повар Люцелиус Кярро обучил меня хорошо. Он искренне считал, что такому, как я, большего знать и не надо. Хотя писать и читать меня он тоже научил, но чем больше я об этом думаю, тем больше понимаю, что он и сам этого не умел.

— Ну, не все так плохо, — заключила Валькирия, когда в ответ на очередной ее вопрос я захныкал. — Есть потенциал, хотя и маленький. Как думаешь, сможем мы его обучить? — спросила она Черта.

— С оружием он вполне себе учится, — задумчиво произнес Черт, — а со всем остальным не знаю. Не знаю, как он сможет запомнить хоть что-то. Хорошо, что имя свое не забывает. Ты спроси его, о чем ты его только что спрашивала.

И она спросила. Я выпучил глаза и зарылся в память так глубоко, как только мог. Меня могут учить! Эта мысль заставила меня на несколько минут забыть о том, кто я есть, но когда в моей памяти кроме ветра и вкуса сахара не обнаружилось ничего дельного, и мысли об учении в том числе, я поник. Я вздыхал, не понимая, почему мне так плохо, словно я нашел большой кусок сладкого лакомства и забыл куда положил.

— Послушай, Зернышко, — ласково склонилась надо мной Валькирия. — Мне надо знать, что именно произошло в том замке, где ты получил нас.

— На задницу себе, — прыснул Черт и замолк под тяжелыми взглядами сразу двух женщин.

И я его понимал, мне и с одной монашкой тяжело бывает, хотя она меня и не трогает почти, лишь иногда, когда звереет и всем достается от нее, лишь тогда и перепадает мне. Но не чаще чем раз в месяц. Правда по нескольку дней, но все остальное время она спокойна и даже ласкова.

— Мне это нужно, чтобы помочь всем нам. Я понимаю, что ты ничего не можешь рассказать. Понимаю, что ты ничего не помнишь, но я могу узнать. Если ты мне это позволишь.

Вот как будто у меня был выбор. У свиньи, что ведут на бойню, тоже есть возможность выбора, либо сразу сдохнуть, либо дождаться когда тебе помогут. Вот и я сейчас был той самой свиньей. Я мог отказаться. Мог, но то, как потирал кулаки Черт и, то, как улыбалась Суккуба, не обещало ничего хорошего. А вот улыбка Валькирии сулила нечто большее, но что я тоже не знал.

— Ложись сюда, — Валькирия указала на примятые мною же цветы, — и ничего не бойся.

— Стой! — Суккуба подскочила к нам, села возле меня, приподняла мою голову и положила себе на колени. — Ничего не бойся! — она улыбнулась, прикоснулась пальцем к моим губам, наклонилась. — Ничего, — прошептала она чарующим голосом, — не, — ее взгляд стал мутным, и в мути этой я сумел-таки разглядеть отблески спокойствия и блаженства, — бойся, — ее губы коснулись моих, и я ощутил во рту ее гладкий язык.

— Ах, ты ж старая хитрая… — хохотнул Черт, но я больше ничего не видел и не слышал. Я лишь почувствовал, как на мой лоб легла горячая рука Валькирии, я лишь видел полные необъяснимого счастья глаза Суккубы. И больше ничего.

Перед моими глазами мелькали картинки, но зацепить что-то у меня получалось крайне редко. Я видел господина старшего повара, недовольно потрясающего полотенцем, видел лупящих меня и скалящихся подмастерий, видел сбегающий на печь соус. Это все я сумел хорошо рассмотреть, но дальше. Дальше картинки мелькали слишком быстро. Мне стало страшно, я заворочался и получил еще один долгий поцелуй от Суккубы. После него меня уже не волновали мельтешащие картинки. Да меня ничего больше не волновало, лишь бы поцелуй не прерывался. Но он прервался. И, наверное, как всегда на самом интересном месте. Не могу быть в этом уверен, я понятия не имею, что она делала, кроме того, что возила языком в моем рту. Мне хватало и этого.

Но поцелуй прервался. Мягкая рука Валькирии исчезла. Чудесный запах цветов растаял, а сами цветы засохли, почернели и сжались, вместо них появились тюки все еще зеленой, но воняющей выделениями травы. К запаху пота и все тех же выделений примешивалась вонь крови. Я не хотел открывать глаза, но открыл их, когда почувствовал, как на лоб опустилась холодная, мокрая тряпка. Открыл и закрыл их снова. Я не хотел видеть, того, что увидел. Я хотел обратно на цветочный луг.

Потому что надо мной скрипела всеми досками сразу, разваливающаяся на ходу, крытая повозка, и внутри нее что-то, мягко говоря, воняло. Я приподнялся, а точнее попытался, но бинты, коими я был обмотан с ног до головы, а так же крепкая рука Бели не позволили мне этого сделать. Зато я понял, что здесь так воняло. Я. Вонял в повозке я! Точнее мое тело. В еще точнее то, во что были пропитаны бинты коими я и был обмотан.

— Лежи, — ласково произнесла Бели, продолжая совсем не ласково сжимать мне плечо. — Лежи, Зернышко. Все хорошо. Ты жив, — она на мгновение отвернулась, свободной рукой смахнула слезу, а может, почесала нос, вонял-то я будь здоров. — Ты поправишься, — пообещала она, и я ей почему-то поверил.

Если бы я знал, что со мной, то не поверил бы ни за что! Если бы я знал, каких мук будет мне стоить выздоровление, то сдох бы сразу. Но я поверил и не стал дергаться, улегшись на место и закрыв глаза. Куда двигалась повозка с воняющим грузом и монашкой жалобно смотрящая на этот груз, я не знал. Мне чертовски надоело не знать, куда я еду, но как только я открыл рот и попытался что-то спросить, Бели тут же влила в него лошадиную дозу какого-то пойла, и я мгновенно отключился. Но перед этим успел увидеть лицо Роланда, просунувшееся в повозку. На нем красовались несколько синяков, заплывший глаз и порванная губа. Верхняя, что не помешало ему улыбнуться, увидев, что я на него смотрю. Он открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Бели вытолкала его, а я провалился в сон.

И очень жаль, что на этот раз мне не приснился не цветочный луг пусть и без моих постоянных, но невольных спутников. Мне снился дракон, но об этом сне я расскажу вам позже. Или не расскажу, так как дракон будут мне сниться еще не раз.

Повозка скрипела, переваливалась с одного бока на другой, стонала, но ехала. Рядом с ней, гордо восседая на верном Праведнике, ехал благородный рыцарь сэр Роланд Гриз. Рядом же с ним, на низенькой семенящей ножками кобылке ехала принцесса. За ними, не отводя от них зорких, настороженных взглядов, но и не подъезжая ближе, держались дама, присматривающая за принцессой, и мужичек с торчащими усами, присматривающий и за принцессой и за Роландом и за дамой. Последнюю, он иногда позволял себе придержать за талию, но руки его норовили забраться выше. Впрочем, дама не особо возражала.

Перед повозкой, выстроившись клином, ехали побитые гвардейцы, точнее то, что от них осталось. А за повозкой, вдыхая весь аромат издаваемый процессией, понуро опустив голову, плелся Керанто и единственный его уцелевший солдат. Воин Света шел пешком, в то время как его человек ехал верхом, что напрочь нарушало субординацию, но показывало, каким человеком был Керанто. Солдат хоть и уцелел, но нога его была в пропитанных кровью бинтах от стопы до середины бедра.

Так мы и ехали. Я конечно ни о чем этом не знал, как никто не знал, что где-то прямо в этот момент рыцарь в черных доспехах стоит перед дверью из железных прутьев и смотрит, как человекоподобное существо жадно поедает сырое мясо. Он стоял и смотрел, как она есть, как ее зубы разрывают толстые куски мяса, как ее длинные когти впиваются в тело свиньи, выдирая из него внутренности. Смотрел, с какой жадностью она пьет еще теплую кровь и улыбался.

— Ты готова! — тихо произнес он, улыбнувшись под шлемом и протянув руку, ухватил за волосы стоявшую рядом связанную девушку. — Она твоя! Нравится?

Существо остановилось, взглянуло на девушку и отошло в дальний угол. Черный рыцарь открыл дверь, втолкнул девушку внутрь. Дальше он не смотрел. Даже ему, убивавшему и отправлявшему на смерть сотни людей, было неприятно смотреть на то, что будет там происходить. Жуткий, душераздирающий вопль несчастной жертвы догнал его в тот миг, когда он выходил из комнаты. Железная дверь закрылась, отрезая звук. Рыцарь привалился к стене и глубоко вдохнув, снял шлем.

— Больше никогда, — прошептал он, вытирая пот кружевным платком.

О том, что под шлемом есть самое обычное лицо мы тоже не знали.