Придворный портной из Арилидилла (СИ)

29. Столица морей

Долго он слонялся бесцельно по дороге, терзаемый тоской и раздумьями. Он ходил по площади, по главной улице, и прохожие давно уже перестали обращать на него внимание. Изредка он мог поймать взгляд или грубый возглас натолкнувшегося на него человека. Но он не слышал этого и не отвечал им нагло с ухмылкой, как делал обычно. Только к вечеру лис приплёлся к дверям трактира, когда солнце спряталось за крыши домов. Когда Сонни поднял взор, ему показалось, что странное чувство тревоги снова возвращалось к нему. Будто ночь опять несла с собой этот ненавистный страх и тяжесть. Пересилив себя, он перешагнул порог. Внизу привычно не горел свет, стойка пустовала, столы были аккуратно убраны, а полы подметены. Поднявшись по лестнице, лис уже прикоснулся к двери, как вдруг она с силой распахнулась. Лицо Сонни встретилось с Анной, смотревшей на него снизу вверх большими испуганными глазами.

— Это ты…

Он молча оттолкнул девушку, скинул пальто на пол и упал на кровать лицом вниз. Смутное чувство владело им. Сонни жаждал скорее погрузиться в сон, чтобы снова увидеть эту красную маску. Он знал, что сейчас она снова явится во сне, чтобы принести ещё больше смятения. Но теперь он был готов. На этот раз он бы её не отпустил, схватил бы за горло и заставил ответить за всё… и на всё.

— Сонни, всё в порядке? Ты весь дрожишь.

— Тихо. Тихо… — прошептал он, сжав простыню руками и кусая губу до крови.

— Сонни?

***

В какой-то момент лис почувствовал, что уже не лежит там, в номере, а стоит на ногах. С силой раскрыв глаза, он снова увидел кладбище, бесконечное и холодное. Рядом кричал ворон, и ветер шевелил ветви мёртвого дерева на обрыве. Рывком повернув голову в сторону, Сонни увидел человека в костюме. Он сидел на ветке и болтал ногами.

— Кто ты? — бросил он в него с ходу.

— Ха! Думаешь я тебе вот так скажу? Даже если у тебя есть догадки, то ты заранее ошибаешься в самом истоке своих суждений! — выстрелил чередой слов Дюсаж. — Я не пытаюсь тебя обмануть. Мне достаточно указать на твои страхи и тревоги, сказать "фас", и они сожрут тебя без моей помощи!…

— Зачем тебе это? Почему я? — грубо оборвал его Сонни, будто он разговаривал не с человеком, а с предметом.

— А зачем мне тебе отвечать? Коли же у меня есть какой-либо замысел, то, естественно, я не стану отвечать на такие глупые, прямые вопросы.

— Заткнись!

— Ты же сам пожелал явиться сюда, а теперь затыкаешь мне рот, — пожал плечами щёголь, не переставая надменно улыбаться.

— Я хотел услышать ответы, а не этот лепет!

— Quod est rediculum, какие громкие слова!

Дюсаж сжал губы и звучно хмыкнул, стерев с лица притарную мину. Он спрыгнул с ветки и стукнул тростью по мёрзлой земле.

— Ответы? Что ж, получай их! — закричал вдруг он, перейдя на сломанный тенор, так же наиграно и мерзко, как самый паршивый и тщеславный актёришка, который впервые вышел на сцену театра.

Рука в белой перчатке взмыла в воздух, и Сонни окутала красная блестящая пыль. Через мгновение лис очутился в каком-то обширном помещении. В воздухе витал запах ладана, на досчатом полу мелькали разноцветные блики. Путник развернулся и понял, что стоял посреди церкви. Старая ветхая староверческая церковь тех времён, когда люди ещё поклонялись выдуманному богу и не знали о существовании Ноона. Вечернее солнце проникало внутрь сквозь круглое пыльное мозаичное окно над алтарём. Всё здесь было знакомо лису до боли. В конце зала крутился толстый мужчина в рясе и перебирал какие-то свитки, что-то с лёгкой грустью напевая. Взор Сонни упал на Дюсажа, сидящего на скамье в первом ряду.

— Узнаёшь это место? — повернулся он на лиса через плечо, придержав белый цилиндр.

Сонни промолчал, отведя взгляд.

— Свой первый тяжелейший грех ты принял на святой земле. Какая ирония, — Дюсаж покачал головой и закинул ногу на ногу, откинувшись на спинку скамьи. — Кажется, вечереет. Представление начнётся с минуты на минуту.

В церкви воцарилось мёртвое молчание. Лишь священник что-то мирно бурчал и кряхтел, шурша бумагами. Но через мгновение тишину разорвал оглушительный звон. Мозаичное окно разлетелось вдребезги, и в него влетел парень в капюшоне. Белые клыки сверкнули, отражая блики разноцветных осколков. В прыжке он повалил священника и одним взмахом перерезал ему горло. Кровь залила пол, и Сонни увидел в ней отражение лица убийцы. Зелёные бегающие глаза выражали детский страх, будто не он только что убил старика. Преступник вскочил, дико и бегло осмотревшись. Стиснув зубы, он швырнул нож на пол и выбежал из церкви, натягивая капюшон на голову, словно скрываясь от невидимых осуждающих взглядов. Сидевший всё это время с улыбкой на лице Дюсаж захлопал в ладоши и рассмеялся, запрокинув голову.

— Ах, quod est rediculum! Вот они, неподдельные людские чувства! Сложные и совершенно непостижимые! Это не просто страх, смущение или боль, это нечто более тонкое! Думаю, ты понимаешь?

Сонни замялся, смотря мёртвыми глазами в пустоту перед собой.

— Нет, — бессильно произнёс он.

— Почему ты лжёшь? Ты лжёшь самому себе!

Дюсаж схватился руками за голову и вскочил со скамьи. Он метнулся к трупу священника, упав на колено и театрально выставив руки на лиса.

— Я не могу понять тебя!

Человек в белом отвратительно картонно захохотал, приложив белую перчатку к груди и запрокинув голову. Сонни смотрел в пол, с трудом сдерживая себя. Вместе с воспоминаниями к нему возвращался рассудок. Он понимал, что Дюсаж пытался выдавить из него что-то, и сопротивлялся изо всех сил. Но эту боль уже было не унять.

— Тот священник был бесчестен. Он грабил своих прихожан, за что и поплатился… — тихо проговорил Сонни, пытаясь оправдаться не столько перед Дюсажем, сколько перед самим собой.

— Ты правда так думаешь? Ладно, попробуем кое-что другое! Нечто ещё более острое и пикантное! Я бы даже сказал, горько-сладкое.

Дюсаж вскочил и взмахнул своей тростью. Не успел лис моргнуть, как он оказался в маленькой тёмной комнатушке, освещённой лишь странным светом луны, походившим на блеск софитов. В постели лежала женщина, накрывшись одеялом по горло. Её большие мокрые глаза смотрели с диким ужасом на Сонни. Они беззвучно кричали, звали на помощь, но рядом не было ни души в ту минуту. Лишь безжалостный убийца в ночи стоял прямо перед ней. Лис хотел закрыться, отвернуться, сбежать, но вдруг почувствовал до боли знакомую тяжесть в руке. Опустив взор, он увидел кинжал. Окровавленный, блестящий в свете луны. А в алой крови отражение. Ужасающая пустая улыбка, белые звериные клыки и стеклянные неживые глаза, щурящиеся в ухмылке.

— Ты носишь маску, лис. А под ней другая, ещё более запятнанная. Клеймённая личина убийцы. Убийцы невинных.

Сонни в ужасе кинулся к двери. Ему не хотелось бороться, хотелось просто бежать, спасаться от этой силы. Ему казалось, что кто-то хватает его за ноги, что дверь отдаляется от него, что луна затухает, погружая всё во тьму. Он схватил дверную ручку, но та никак не поддавалась, выскальзывая из рук, будто намазанная маслом. А чудовище всё смеялось, смеялось, смеялось. Этот хохот заглушали крики, мольбы о пощаде, казалось, они приближались, вот они уже звучали за спиной! Наконец, дверь открылась, но там Сонни вместо спасительного выхода увидел огромное зеркало. А в нём стоял лис в накидке и со злобной хитрой ухмылкой. Отражение дёрнулось, и его рука прошла сквозь кромку зеркала, вонзив кинжал в горло Сонни и обдав всё его тело огнём. Он хотел закричать, но глотку сдавило, и лис издал лишь приглушённый хрип.

Сонни очнулся на кровати у себя в комнате. Над ним стояла Анна, трясла его, что-то кричала. В ушах звенело, всё вокруг покрывала рябь. Они встретились взглядами. В её огромных испуганных мокрых глазах он видел что-то земное и спасительное, цеплялся за это и пытаясь отдышаться в ледяном поту и треморе.

— Сонни! Очнись, очнись!

— Тихо. Тихо… — прошептал он ей в ответ дрожавшими губами, найдя в себе силы и взяв её за руки.

Увидя, что лис пришёл в себя, девушка приподнялась над кроватью и сжала его пальцы ещё сильнее.

— Подожди, я сейчас! Я сейчас! Ян! Ян!

Она выбежала из комнаты, крича дрожащим голосом. Сонни тяжело выдохнул и уронил голову на подушку. Она нестерпимо болела, и всё тело словно было разбито вместе с душой. Всё больше и больше ком подходил к горлу. Он сморщился, стиснув зубы, и тихо заплакал…