Все было готово къ отправленію. Пришлось долго ждать Мару, которой никто не видѣлъ еще со вчерашняго вечера. Присоединилась, наконецъ, къ своимъ друзьямъ и она, — молчаливая, съ каменнымъ лицомъ, Не спускала глазъ съ Кредо, который уѣзжалъ неохотно, но послушно.
И въ самую послѣднюю минуту донеслась вдругъ вѣсть со дна долины:
— Случилось небывалое. Убитый человѣкъ лежитъ среди поля, покрытый собственной кровью.
Замеръ смѣхъ. Смертнымъ ужасомъ, ужасомъ давно забытаго преступленія повѣяло отъ этихъ словъ. И не сговариваясь, всѣ вмѣстѣ, ученики и строители, устремились туда, въ долину, не желая вѣрить и уже убѣжденные въ томъ, что свершилось.
Вся сонная долина шумѣла растревоженнымъ муравейникомъ. Толпы людей сливались вмѣстѣ и стремились къ одной точкѣ, туда, гдѣ кто-то невѣдомый осквернилъ землю. Даже съ лица Ліи сбѣжало спокойствіе. Она шла вмѣстѣ съ Коро и Формикой, и страннымъ контрастомъ представлялись лица этихъ двухъ женщинъ: одна — гнѣвная, какъ древнее правосудіе, съ горящими глазами, въ огнѣ растрепавшихся волосъ, другая — угнетенная и подавленная, съ тоской во взглядѣ, похожей на тоску раненнаго оленя.
Быстрой пчелой неслась Абела. И раньше всѣхъ была уже у трупа.
Онъ лежалъ на краю дороги, съ закинутой назадъ головой и уродливо скорченными ногами. Одну руку прижалъ къ груди, какъ бы защищаясь отъ все еще грозящаго удара. Другая глубоко зарылась въ песокъ закоченѣвшими пальцами. Широко открытые глаза смотрѣли вверхъ, но небо не отражалось въ нихъ.
Волосы на головѣ слиплись отъ чего-то темнаго и густого, и мозгъ сѣрымъ дряблымъ комочкомъ вылѣзалъ изъ раздробленнаго темени.
Сначала Абела не могла уловить ни одной знакомой черты въ этомъ искаженномъ лицѣ. Только остеклѣвшіе глаза напоминали что-то недавнее. Можетъ быть, такой взглядъ былъ у Кредо, когда писатель находился подъ дѣйствіемъ опьяняющаго яда.
Подошла еще ближе, чтобы вглядѣться. Но нога наступила на что-то скользкое, растекавшееся отъ головы широкой лужей. Противное красное пятно осталось на обуви. Такъ вотъ она — кровь, пролитая убійцей. И сейчасъ же, еще исполненная отвращенія, вспомнила, — кто это.
Когда подошелъ Акро, сказала ему:
— Ты видишь? Убили Виса.
Злобный отшельникъ лежалъ на сырой отъ недавняго дождя землѣ, на той землѣ, которую онъ такъ ненавидѣлъ. Казалось, она сама ополчилась на своего врага, сжала его въ своихъ каменныхъ объятіяхъ, задушила, залила кровью. Не вѣрилось, что участвовала здѣсь преступная рука человѣка.
И если бы это сдѣлала сама земля, — это было-бы страшно, но красиво, — и никто не посмѣлъ бы отнять у нея права на судъ.
Тѣснымъ кругомъ склонились надъ трупомъ живыя, внимательныя головы. Кто то со стономъ упалъ на колѣни у самой кровяной лужи.
— Кредо, зачѣмъ ты здѣсь?
Никто не замѣтилъ, какъ онъ пришелъ, пока не увидѣли его, упавшаго передъ трупомъ. Но на его лицѣ не было сожалѣнія къ погибшему. Одинъ только ужасъ, — какъ будто писатель догадывался о чемъ то, что не было извѣстно никому другому. Акро поднялъ его и отвелъ всторону. Зубы Кредо стучали подъ полосой блѣдныхъ губъ.
— Ужасъ! Ужасъ! Я не могу видѣть его больше! Уведи меня.
И кое гдѣ мелькали еще въ толпѣ блѣдныя, утомленныя лица съ расширенными зрачками, съ дрожащими, слабыми членами, — многіе изъ тѣхъ, которые приходили къ Вису за его напиткомъ. Они стонали и плакали, словно дѣти, разбившіе любимую игрушку. Но никто изъ нихъ не рѣшался подойти къ трупу настолько близко, чтобы заглянуть ему прямо въ лицо.
Смертельный ударъ, несомнѣнно, былъ нанесенъ спереди, человѣкомъ довольно высокаго роста и очень крѣпкаго сложенія. Орудіе преступленія валялось тутъ же, — простой круглый булыжникъ, окровавленный, съ прилипнувшей прядью волосъ Виса.
Убитаго подняли и унесли. Но широкая кровавая лужа осталась на мѣстѣ, а на мягкомъ сыромъ пескѣ отпечатались очертанія человѣческаго тѣла.
— Будутъ ли искать убійцу? — спросилъ Коро кого-то изъ жителей долины, который убиралъ трупъ, а теперь мылъ въ ручьѣ испачканныя руки.
Тотъ отрицательно покачалъ головой.
— Зачѣмъ? Если онъ, дѣйствительно, виновенъ, то рано или поздно онъ казнитъ себя самъ. Мы не знаемъ, что заставило его поднять камень. Можетъ быть, настоящій убійца именно тотъ, кто лежалъ сейчасъ посреди поля.
Другіе разсказывали еще съ откровенной ненавистью, которой не могла погасить даже сама смерть, что Висъ часто выходилъ по ночамъ изъ своего жилища, потому-что многимъ онъ раздавалъ свой напитокъ прямо на дорогахъ. Было похоже, что онъ ждалъ чего-то, — но, во всякомъ случаѣ, не этой смерти.
— Онъ былъ злой и опасный человѣкъ. Должно быть, кто-нибудь изъ давнихъ враговъ подстерегъ его и убилъ. Во всякомъ случаѣ, онъ былъ не трусъ, по-тому-что встрѣтился съ Висомъ лицомъ къ лицу, а не напалъ на него изъ-за угла.
Сказалъ какой-то старикъ:
— Я зналъ хорошо своего дѣда. И онъ никогда не разсказывалъ мнѣ ни о какомъ убійствѣ. А злыхъ людей, я думаю, и прежде было не меньше, чѣмъ теперь. Наши поля опозорены. Что можетъ вырости изъ этой крови? Такое сѣмя не даетъ хорошихъ всходовъ.
— Да, но некому больше отравлять нашихъ братьевъ.
Слушая это, Коро вспомнилъ о тайнѣ Виса. Никто не знаетъ теперь состава напитка. И тайна яда умретъ вмѣстѣ съ его творцомъ. Ему начинало казаться, что убійцей руководила мысль болѣе твердая и болѣе разумная, чѣмъ можно было судить по самой гнусности небывалаго поступка.
Если онъ виновенъ — онъ самъ найдетъ свою казнь. Но почему-то хотѣлось — хотя кровь на пескѣ еще не высохла — что-бы больше не было никакого ужаса и никакой казни.
Расходились съ мѣста убійства медленно, унося тяжелый грузъ печали и смутныхъ думъ. Слишкомъ непривычно было самое зрѣлище внезапной и злой смерти, чтобы вспоминать и пересчитывать грѣхи убитаго.
— Нехорошо только, что мертвый онъ былъ столь же безобразенъ, какъ и живой! — говорила Абела. — Смерть должна была очистить его.
Акро поддерживалъ писателя, чувствовавшаго себя совсѣмъ больнымъ. Его мозгъ, ослабленный ядомъ, реагировалъ теперь слишкомъ болѣзненно.
— Мнѣ кажется, что моя собственная голова расколота надвое, какъ гнилой орѣхъ… Ты думаешь, я знаю, кто это сдѣлалъ? Нѣтъ, я не знаю. Не хочу знать. И никогда не спрашивай меня, кто убилъ Виса.
Потомъ онъ вспомнилъ, что не будетъ больше получать волшебнаго напитка, — но отнесся къ этому лишенію почти спокойно.
— Сейчасъ я просто усталъ и у меня болитъ голова. А что будетъ завтра — я не знаю.
Было рѣшено, не смотря на болѣзнь, не оставлять писателя здѣсь, такъ какъ путешествіе должно было лучше развлечь его.
Когда подходили уже къ постройкамъ учениковъ Павла, Абела вспомнила:
— Гдѣ же Мара? Развѣ она не спускалась съ нами въ долину?
— Вѣроятно, она чувствовала себя усталой и потому не пошла съ нами. Вѣдь ея цѣлую ночь не было дома и она вернулась только къ самому моменту назначеннаго отъѣзда.
Коро быстро взглянулъ на Лію. Она поспѣшно отвела свой взглядъ всторону, но художникъ успѣлъ замѣтить, что жестокая разгадка не ему первому пришла въ голову. И онъ еще разъ подумалъ:
— Если она виновна, то казнитъ сама себя.