Праздник Весны

63

Какъ послѣдняя вспышка костра въ сосновомъ лѣсу Кредо, опять вспыхнули угасавшія силы Павла. Ночь провели друзья вокругъ него въ тревогѣ и волненіи, и съ минуты на минуту ждали, что придетъ, наконецъ, смерть. Но къ утру слабая краска появилась на блѣдномъ старческомъ лицѣ. Грудь начала дышать ровнѣе и глубже. Съ восходомъ солнца Павелъ открылъ глаза, еще разъ вернулся къ жизни изъ темнаго забытья, которое такъ близко къ черной ямѣ смерти.

Но врачи не обманывались. Предупредили больного:

— Всего только нѣсколько часовъ въ твоемъ распоряженіи, Павелъ.

Открыли окно. Свѣжій, бодрый запахъ жизни вошелъ въ комнату вмѣстѣ съ плывущимъ къ нему прозрачнымъ туманомъ долины.

— Дѣти, оставьте меня одного. На одинъ только часъ. Не больше. Я хочу приготовиться.

Всѣ ушли, одинъ за другимъ, разсѣялись, какъ вчера, по свѣтлымъ галлереямъ и пустымъ рабочимъ заламъ. Только въ одномъ залѣ маленькая группа учениковъ сидѣла, не вставая, надъ спѣшной работой, которой не могла остановить даже смерть.

Павелъ полулежалъ у окна, смотрѣлъ на жизнь. Прощался съ нею.

Коро, озабоченный, долго искалъ Лію, пока не встрѣтилъ ее, вмѣстѣ съ Формикой, на каменистой тропинкѣ, у обрыва. Какъ и всѣ другіе, Лія провела эту ночь почти безъ сна. И сейчасъ воспользовалась сномъ ребенка, чтобы освѣжить дыханіемъ утра утомленную голову.

О чемъ то тихо говорила съ Формикой. Художникъ, подходя, уловилъ свое имя. Когда подошелъ совсѣмъ близко — замолчали.

Формика выглядѣла слегка взволнованной. Но одной смерти Павла было вполнѣ достаточно, чтобы объяснить лихорадочный блескъ ея глазъ.

Молчали долго, не находя словъ. Потомъ Формика спросила:

— Почему нѣтъ съ вами Кредо? Неужели онъ не хотѣлъ проститься съ Павломъ?

Коро покачалъ головой.

— Я не знаю, гдѣ теперь Кредо. И, кажется, этого не знаетъ даже Мара. Онъ ушелъ отъ насъ внезапно, никого не предупредивъ.

— Говорятъ, онъ очень тосковалъ за послѣднее время?

— Да. Мара поддержала его, но ненадолго.

Такъ много было заботъ и помимо отсутствія писателя. Поговоривъ, сейчасъ же забыли о немъ. Но онъ напомнилъ о себѣ самъ, когда женщины уже ушли, а Коро остался одинъ на камнѣ у тропинки.

Писатель шелъ снизу, изъ долины, медленно поднимался по тропинкѣ, часто останавливаясь, чтобы перевести дыханіе. Его походка показалась художнику колеблющейся и нетвердой, — какъ будто онъ былъ очень утомленъ или боленъ.

Когда Кредо приблизился настолько, что можно было разглядѣть каждую черточку его лица, Коро окликнулъ его по имени. Писатель поднялъ голову, посмотрѣлъ впередъ мутнымъ, тяжелымъ взглядомъ. Сдѣлалъ рукой привѣтственное движеніе и пошелъ дальше, все такъ же неровно переступая ослабѣвшими ногами. Художникъ спустился къ нему навстрѣчу.

— Что съ тобою? Ты боленъ? Гдѣ ты былъ, Кредо?

— Я былъ далеко. Искалъ человѣка, который мнѣ нуженъ. Пожалуй я, дѣйствительно, немного утомился, — но это ничего не значитъ. Я нашелъ то, что искалъ.

— Но ты едва держишься на ногахъ. Можно подумать, что ты пришелъ пѣшкомъ съ другого конца земли.

— Нѣтъ, я только поднялся изъ долины. Уже нѣсколько дней, какъ я живу тамъ, внизу. Вмѣстѣ съ Висомъ. Вѣдь ты знаешь Виса? Если бы ты предупредилъ меня заранѣе, это очень облегчило бы мои поиски.

— Правда, я знаю Виса. Мнѣ думается, что онъ— дурной, злобный человѣкъ, отъ котораго лучше быть подальше. Неужели именно его ты и искалъ?

Вспомнилось мѣсто отдыха, — островъ среди океана, лѣсъ и круглый заливъ. И зловѣщее блѣдное лицо, едва поднимающееся надъ сгорбленными плечами. Что общаго между нимъ и простодушнымъ Кредо?

— Мара была огорчена, когда ты ушелъ. Ты знаешь, не такъ уже легко прочитать ея чувства. Но я видѣлъ ее вскорѣ послѣ твоего исчезновенія и знаю, что она очень страдала.

— Мара? Это прошло уже. Теперь я нашелъ, что искалъ. Мнѣ далъ это Висъ, а не Мара. Каменщица никогда не понимала меня.

— Но ты боленъ, Кредо. У тебя такіе странные, мутные глаза. Они широко открыты и все-таки, какъ будто, ничего не видятъ. Я увѣренъ, что Висъ обманулъ тебя.

— Неправда. Онъ далъ мнѣ цѣлый міръ, — міръ грезъ, которыя существуютъ только для меня одного. Свѣтлое забвеніе, дивныя мечты, — какъ все это прекрасно, Коро! Всѣ вы, художники, никогда не создадите ничего подобнаго. Я не живу сейчасъ. Я пришелъ къ вамъ, но вся моя жизнь тамъ, внизу… И если бы Формика захотѣла…

— Формика?

— Висъ самъ былъ у нее. Но она не захотѣла. Поэтому Висъ знаетъ, что ты ненавидишь его. Но онъ самъ не питаетъ противъ тебя никакой злобы. Онъ увѣренъ, что когда-нибудь придешь къ нему и ты. И онъ не откажетъ тебѣ въ помощи.

Слова медленно срывались съ его устъ, тяжелыя и клейкія. Потомъ онъ зашатался и Коро долженъ былъ поддержать его, что бы онъ не упалъ. Глаза писателя закрылись. Онъ началъ дышать ровно и мѣрно. Онъ уснулъ. Коро осторожно опустилъ его на траву близъ тропинки.

Было такъ много непонятнаго во всемъ этомъ, — въ странной болѣзни Кредо и въ его темныхъ словахъ о Формикѣ и Висѣ. Почему же Формика до сихъ поръ ничего не сказала ему? Правда, вчера онъ только говорилъ о самомъ себѣ, а сегодня слишкомъ уже близка смерть Павла. И что теперь дѣлаетъ Висъ тамъ, въ долинѣ?

На зеленой травѣ, въ свѣтѣ росистаго утра, лежалъ Кредо, какъ грязное грубое пятно. И художникъ вспомнилъ тѣхъ грубыхъ, дикихъ и злобныхъ людей, о которыхъ писатель такъ любилъ складывать свои сказки. Было что-то общее теперь между тѣми людьми и Кредо, — и лицо писателя, какъ будто, покрыла сѣрая плѣсень старины.

Коро смотрѣлъ на него почти съ отвращеніемъ. И въ тоже время въ немъ поднималась жгучая жалость къ этому безпомощному ребенку, который, какъ мотылекъ на огонь, пошелъ навстрѣчу невѣдомому злу.

Его нельзя было оставить здѣсь одного, потому-что онъ могъ скатиться во снѣ прямо въ пропасть. Вдали Коро замѣтилъ Акро, который безцѣльно бродилъ взадъ и впередъ. Онъ подозвалъ его и они вдвоемъ перенесли безчувственнаго писателя наверхъ, въ комнату Формики.

Пришелъ врачъ. Удивленно покачивалъ головой.

Формика была уже у Павла. И Коро пошелъ туда же, послѣ того, какъ врачъ сказалъ ему, что его догадки еще слишкомъ смутны и, поэтому, онъ не можетъ сказать ничего опредѣленнаго.