Праздник Весны

35

По ту сторону острова, гдѣ нѣтъ тихаго залива, но также роскошенъ тропическій лѣсъ и такъ же гнутся вѣтви, обремененныя плодами, работаютъ люди. Мѣрно гудятъ машины и земля вздрагиваетъ, отвѣчая на ихъ ритмическія движенія. Тамъ вырабатываютъ ткани для одеждъ, — легкія и тонкія, окрашенныя нѣжными цвѣтами, похожими на солнечный закатъ въ весенній вечеръ. Эти ткани любитъ Абела. Лія всегда ходитъ въ простомъ бѣломъ платьѣ, безъ всякихъ украшеній.

Къ четверымъ привыкъ приходить одинъ изъ рабочихъ, — Висъ. Короткій, какъ его имя, онъ, какъ будто съ трудомъ носилъ свою большую голову на слабомъ туловищѣ. У него были странные, зеленоватые глаза, но эти глаза смотрѣли зорко и проницательно изъ подъ нависшихъ бровей.

Первое время онъ предпочиталъ молчать и слушать.

Художники говорили о своихъ исполненныхъ работахъ и о новыхъ замыслахъ, — и рѣдко спорили, потому-что Акро признавалъ превосходство Коро и во многомъ считалъ себя только его ученикомъ. Висъ появлялся подъ вечеръ и уходилъ еще до наступленія ночи. И скоро къ нему привыкли и начали считать его своимъ, хотя не знали, что скрывается за зеленоватымъ блескомъ его глазъ. Иногда эти глаза смотрѣли слегка насмѣшливо. И все время Висъ жилъ, какь будто, чѣмъ-то своимъ, особеннымъ, — и блуждалъ своими мыслями въ замкнутомъ кругу, недоступномъ пріѣхавшимъ на отдыхъ художникамъ.

Кромѣ Виса, раза два приходилъ другой, — но художники не знали его имени. Онъ смотрѣлъ больше на лѣсъ и на море, чѣмъ на людей, и, повидимому, былъ очень друженъ со своимъ товарищемъ по работѣ.

— Давно ли ты здѣсь? — спросила Абела Виса.

— Для меня — нѣтъ. Но, другимъ, конечно, это можетъ показаться иначе. Видишь, — здѣсь на вискахъ, у меня совсѣмъ уже сѣдые волосы. А пріѣхалъ я сюда молодымъ.

— И съ того времени ты ни разу не покидалъ острова?

— А зачѣмъ бы я дѣлалъ это? Земля кругла и одинакова. И здѣсь она выглядитъ еще лучше, чѣмъ гдѣ-бы то ни было въ другомъ мѣстѣ. Не покидая острова, я знаю также хорошо обо всемъ, что дѣлается въ мірѣ, какъ если бы я все время переносился съ мѣста на мѣсто, не давая себѣ ни отдыха, ни покоя. Здѣсь я всегда со своими друзьями, и всегда могу дѣлать то, къ чему привыкъ за много лѣтъ. Не даромъ же я считаюсь лучшимъ мастеромъ… А путешествія, переѣзды… Ну, я не люблю тратить понапрасну свое время, а мой трудъ вполнѣ меня удовлетворяетъ. Вотъ и все.

— Ты говоришь неправду, Висъ. Развѣ я не замѣтила, какъ ты улыбаешся? Да и какъ можно повѣрить, чтобы человѣкъ былъ удовлетворенъ какой-то фабрикой, гдѣ такъ много мелочныхъ хлопотъ и такъ мало творчества?

— Не такъ уже мало, какъ ты думаешь. Вы, художники слишкомъ гордый народъ. Оставьте и намъ, ремесленникамъ, кое-что въ созданіи красоты. Вотъ, я вижу на тебѣ платье, вытканное мною. А вѣдь у тебя, конечно, не плохой вкусъ, потому что твоимъ нарядамъ подражаютъ многія женщины. Да вѣдь и не въ этомъ одномъ заключается сущность моей жизни. Если бы я умѣлъ только ткать и красить, то пожалуй, убѣгалъ бы отсюда еще чаще, чѣмъ вотъ этотъ мой товарищъ, который нигдѣ на землѣ не можетъ найти для себя подходящаго мѣста. У меня есть еще другое занятіе, которому я посвящаю не меньше времени, чѣмъ фабрикѣ.

Вмѣсто того чтобы продолжать дальше, онъ всталъ съ мѣста и, повидимому, собирался уходить. Это совсѣмъ не понравилось Абелѣ. Она любила знать все до конца.

— Чѣмъ же ты занятъ, Висъ; можетъ быть, ты механикъ? Это такъ хорошо: создавать стройные, могучіе механизмы, которыя повинуются каждому мановенію и тысячекратно облегчаютъ трудъ. Хорошо также быть химикомъ. Въ этой области мы далеко еще не дошли до конца, — хотя такъ недавно казалось, что почти все уже исчерпано.

Рабочій опять улыбнулся, но на этотъ разъ уже не насмѣшливо.

— Тебѣ хочется считать меня очень полезнымъ человѣкомъ. Не потому ли, что я такъ тяжелъ на подъемъ?

— Совсѣмъ нѣтъ. Просто потому, что у тебя большая и такая умная голова. Подобные люди не бываютъ паразитами.

— И все таки я не химикъ и не механикъ, — и вообще, я служу обществу только своимъ ремесломъ ткача. Но я люблю изучать исторію и постепеннное развитіе отвлеченной мысли, той области мысли, которая встарину называлась философіей. Тебѣ можетъ показаться смѣшнымъ и ненужнымъ это занятіе, — но я люблю его. Съ тѣхъ поръ, какъ мы поняли, что нѣтъ никакого различія между духомъ и матеріей, и мысль наша пришла къ высшему единству — прежняя метафизика кажется дѣтскимъ лепетомъ. Но подъ этимъ лепетомъ часто скрывается великое, хотя и отжившее. Можетъ быть, ты любишь старыя картины, старыя статуи, зданія. Они тоже отжили и наши дѣти сдѣлали бы, можетъ быть, все это гораздо лучше, — но это трогаетъ.

— Да, зданія, картины… Но мысли! Я думала, что старыя мысли могутъ занимать своей красивой нелѣпостью только… только поэтовъ, — такихъ, какъ Кредо. А на видъ ты совсѣмъ непохожъ на него. У того— большіе, ясные глаза, которые видятъ самую глубину вещей.

— Я знаю его. Разъ или два онъ обращался ко мнѣ за совѣтомъ, — но ушелъ не удовлетворенный. Наши задачи не сходятся. Онъ ищетъ только новой пищи для своего воображенія, а у меня совсѣмъ нѣтъ фантазіи. Я вскрываю ножемъ логики старыя заблужденія, — и мнѣ забавно видѣть, какъ встарину люди сознательно отворачивались отъ истины изъ раболѣпнаго преклоненія передъ глупостью толпы или даже просто изъ грошевыхъ выгодъ. Все цѣнное они закрыли такимъ грязнымъ слоемъ обмана и фальши, что это цѣнное теперь очень трудно добыть.

Абела пристально посмотрѣла въ его зеленоватые глаза.

— Ты говоришь, что любишь свою работу. А мнѣ кажется, что ты ничего не можешь любить. Твое сердце слишкомъ холодно, потому-что ты смѣешься надъ тѣмъ, что стоило потоковъ крови.

— О, конечно, ты предпочтешь Кредо. Но вѣдь онъ такъ мало знаетъ и слишкомъ полагается на свой талантъ.

— Можетъ быть. Но то, что онъ даетъ намъ, должно быть, красивѣе твоихъ сухихъ построеній. Для меня довольно и этого.

Висъ ушелъ, а Абела долго еще смотрѣла ему вслѣдъ, на его сгорбленную спину и большую голову на слабой шеѣ.

— Конечно, онъ ничего не любитъ, — и даже себя самого. Иначе онъ не былъ бы такимъ уродливымъ.