По прозвищу Святой. Книга третья

Глава седьмая

— Первый, Первый, я Седьмой. Меня подбили. Приём!

— Седьмой, я Первый, — прозвучал в наушниках голос полкового радиста. — Где именно? Приём.

— Над Морским Чулеком. Домой не дотяну. Приём.

— Седьмой! — Максим узнал командира полка майора Телегина. — Какая у тебя высота? Приём.

— Четыреста метров. Отставить, уже триста шестьдесят. Приём.

— До Чалтыря сможешь дотянуть? Там ровное поле за нашими позициями, сядешь на «брюхо». Приём.

— Постараюсь. Приём.

— Тяни, Коля! Тяни, слышишь? Изо всех сил тяни! Мы сейчас туда радируем, чтобы тебя приняли. Как понял? Приём.

— Понял вас хорошо. Тяну. До связи.

Шасси не выпускались.

Видимо, снаряды немецких зениток повредили не только мотор и плоскости.

Хорошо, был запас высоты. Не бог весть что, но всё-таки четыреста метров — это четыреста метров. Ладно, триста шестьдесят.

Сражаясь буквально за каждый метр высоты, он пролетел над Танаисом и Недвиговкой.

Двести метров.

Взял левее, уходя от линии железной дороги.

Под крылом промелькнули Хопры и линии немецких окопов.

Машинально отметил артиллерийские позиции и скопление танков на западной окраине Мокрого Чалтыря.

Самолёт неумолимо снижался.

Мотор, чихнув раз, другой и третий, умер.

— Ну, Федя, — сквозь зубы прошептал Максим, вцепившись в ручку управления. — Давай, выноси, родимый. Я ведь тоже немец, хоть и наполовину.

Немецкий истребитель даже вздрогнул, словно изумившись фамильярности обращения.

А может быть, кто-то выстрелил снизу и попал.

Всё равно, кто. Не одному ему самолёты из стрелкового оружия сбивать…

Плевать, должен сесть.

Должен.

Меньше ста метров высота.

Чалтырь!

Мелькнули внизу наши окопы. Максим даже разглядел, поднятые к нему лица солдат.

Пятьдесят метров… сорок… тридцать… двадцать… десять… пять…

Выпустив закрылки и чуть задрав нос, «фридрих» плюхнулся брюхом на кочковатое поле.

Пропахал сотню с лишним метров, трясясь и подпрыгивая, словно припадочный и, наконец, потеряв скорость, уткнулся носом в невысокий холм и замер.

Уф, получилось!

Фонарь заклинило. Пришлось дёрнуть изо всех сил, и только после этого он со скрежетом откинулся.

Максим расстегнул ремни, выбрался на крыло. К самолёту бежала группа советских солдат. Человек пятнадцать.

Он подумал и остался на крыле.

Опять вспомнился фильм «В бой идут одни „старики“». Первый, тысяча девятьсот семьдесят третьего года, а затем и второй — две тысячи семьдесят третьего.

В обоих главный герой получил по морде от своих же.

— Дежавю какое-то, — пробормотал Максим. — Но я-то точно не в кино…

Солдаты подбежали, окружили самолёт. На их лицах было написано всё, что угодно, кроме доброжелательности.

— Здорово, славяне! — сказал он дружелюбно. — Я — свой. Кто у вас старший?

— Сейчас узнаешь, — пообещал высокий широкоплечий сержант и попытался ухватить Максима за ногу.

Не удалось, Максим быстро убрал ногу и отступил на шаг назад.

— Отставить, сержант! — произнёс жёстким командным голосом, расстегнул комбинезон и приспустил его с плеч, демонстрируя петлицы и награды. — Я — младший лейтенант Красной Армии Николай Свят. Лётчик. Пятьсот девяностый истребительный полк. Выполнял разведывательный полёт на вражеском самолёте и был сбит…

Договорить он не успел.

На крыло запрыгнули сразу трое красноармейцев и стащили его на землю.

Вырываться Максим нестал.

— Да вы хоть на форму посмотрите! — примирительно сказал он, осознавая, что в точности повторяет реплику Маэстро из фильма.

— Он ещё и форму нацепил, — зло сказал сержант, тоже повторяя киношную реплику, которая ещё даже не была написана. Затем широко, по-русски, размахнулся и ударил.

А вот дальше всё пошло немного не по сценарию.

Максим пригнулся.

Кулак сержанта пролетел мимо и врезался в лоб солдату, который стоял рядом.

— Эй! — вскричал солдат, делая шаг назад. — Ты охренел⁈

— Ах ты, сука, — сказал сержант. — Увёртливый, гад. Ну-ка, ребята, держите его. Сейчас я…

Крепкие руки ухватили Максима со всех сторон.

Вот, чёрт, подумал он. Кажется, без мордобоя не обойдётся.

— Прекратить! — послышался сзади властный голос.

Его отпустили.

Максим обернулся. Широко шагая, к самолёту спешил какой-то капитан в запылённых сапогах и расстёгнутом ватнике поверх гимнастёрки. Из-под фуражки капитана залихватски выбивался русый чуб.

— Отставить, товарищи красноармейцы, — повторил капитан, подходя ближе. — Это наш. Только что звонили из штаба. Ты как, лейтенант, — обратился он к Максиму, — живой? Не сильно тебя мои орлы помяли?

— Обошлось, — сказал Максим. — К орлам претензий не имею. Хотя красноармейцу, если у него нет прямого приказа, неплохо сначала думать, а потом уже кулаками махать.

Красноармейцы, отступив от Максима, переминались с ноги на ногу, отводя глаза.

— Кто ж знал, — пробормотал сержант. — Вы это… извините, товарищ младший лейтенант. Погорячились. Тут над нами летала недавно одна сволочь. Вот мы и… — он умолк.

— Ничего, бывает, — сказал Максим.

Они капитаном Самохиным, который командовал ротой, держащей оборону на этом участке, прошли в его блиндаж, сели за грубо сколоченный дощатый стол.

— Машина от нас в медсанбат будет через час, — сообщил капитан. — Раненых повезёт. Потом в Ростов пойдёт, в госпиталь. Оттуда до своей Кулешовки уже сам доберёшься. Мы туда уже сообщили, что с тобой всё в порядке.

— Доберусь, — согласился Максим. — Спасибо.

Он с нарастающим интересом наблюдал, как Самохин ставит на стол две алюминиевые кружки, нарезает хлеб, и луковицу, открывает банку с тушенкой. Ставит соль и котелок с водой, кладёт флягу.

Всё повторялось почти в точности как в фильме.

— КИР, — позвал он.

— Здесь.

— У тебя есть какие-нибудь сведения о том, как создавался сценарий фильма «В бой идут одни 'старики»? Первого, тысяча девятьсот семьдесят третьего года.

— Хочешь узнать, на реальной ли основе он написан? — догадался КИР.

— Да.

— Какие-то эпизоды — на реальной, какие-то выдуманы. Как и почти всегда в художественном произведении такого рода. А что?

— Больно много совпадений с реальностью. Даже как-то не по себе.

— Это говорит только об одном, — сказал КИР.

— Только не говори, что мы в какой-то виртуальной реальности и всё вокруг — одна иллюзия, — пошутил Максим.

— Не скажу, — серьёзно ответил КИР. — Потому что это не так. Мы с тобой в самой настоящей реальности. Просто в другом времени. А совпадения говорят о том, что фильм Леонида Быкова вышел гениальным. А с гениальными художественными произведениями так часто и бывает. Автор думает, что придумал эпизод, а оказалось, что всё было на самом деле. Или наоборот. Автор придумал, написал или снял, а потом всё в точности повторилось.

— Ну что, авиация, — произнёс капитан, разливая по кружкам из фляги. — Давай, за победу. Это чистый, учти.

— Будем жить, пехота, — ответил Максим словами Маэстро.

Чокнулись, выпили.

В отличие от Маэстро в фильме Максим всё-таки запил спирт водой. Уж больно крепок был, зараза.

На свой аэродром в Кулешовку он добрался ближе к вечеру и тут же отправился докладывать командиру полка. Показал на карте то, что разглядел над немецкими позициями. Рассказал, как сбили, как сел на «брюхо», как его встретили.

— Не досталось там тебе сгоряча? — поинтересовался Телегин.

— Обошлось. Но был близок, — усмехнулся Максим. — Товарищи красноармейцы готовы были мневломить от души. Командир роты вовремя вмешался. Оказал гостеприимство.

— Да я уж чую, — улыбнулся Телегин. — Водочкой от тебя попахивает.

— Ну что вы, товарищ майор, — сказал Максим, — какая водка? Чистейший спирт.

Телегин рассмеялся.

— Спирт так спирт, — согласился командир полка. — Главное, чтобы на пользу. Выступать-то ты готов? Люди ждут.

— Готов, товарищ майор. Выступим — не побоимся.

Концерт был назначен на семь часов вечера в помещении сельского клуба Кулешовки.

Максим почему-то думал, что всё будет гораздо скромнее. Соберутся лётчики и механики полка, да и то не все, и он им споёт. Час — максимум.

Оказалось, что слух о концерте облетел всю Кулешовку, и теперь зал клуба был забит под завязку. Люди даже сидели в проходах на дополнительных стульях! И это были большей частью не военные, а местные, гражданские, жители Кулешовки: женщины всех возрастов, подростки, даже старики и старухи, которые захотели и смогли дойти до клуба.

Многие, включая женщин, курили. Вентиляция не справлялась, и табачный дым, подобно полосам тумана, висел в зале.

На сцену в идеально выглаженной форме и начищенных, без единого пятнышка сапогах, вышел старший лейтенант Игорь Никаноров, с которым Максим договорился, что тот возьмёт на себя нехитрые обязанности конферансье.

— Добрый вечер, товарищи! — провозгласил Игорь.

Никакого микрофона, конечно, не было. Зал притих.

Хорошо хоть акустика неплохая, подумал Максим. Или, точнее сказать, не самая плохая.

— Товарищи! — продолжил Игорь. — Сегодня мой друг и боевой товарищ Николай Свят споёт вам под гитару песни известных советских и русских композиторов, а также свои. Он прекрасно играет и поёт, можете мне поверить, я слышал. Попрошу вас об одном — не курите, пожалуйста, во время концерта. Тяжело петь в прокуренном воздухе, когда нет микрофона. Прямо сейчас загасите ваши папиросы и самокрутки. Вот так, молодцы… Товарищ, товарищ в шестом ряду! Да, вы, в кепке, загасите, пожалуйста, папиросу!

— А ты мне не указ! — раздался голос крепко выпившего человека из шестого ряда. — Где хочу, там и курю.

— Васька! — вмешался резкий женский голос. — А ну быстро загасил папиросу, пьянь такая! Или я тебя сейчас самого за яйца из зала выведу. Залил глаза и строит из себя. Перед людьми стыдно!

В зале засмеялись.

— Да ладно, ладно, Танюха, ты чего, — пробормотал Васька. — Это ж я так… Всё, всё, загасил.

— Итак, товарищи, — продолжил Никаноров. — Выступает младший лейтенант Николай Свят! Просим.

Он обернулся к кулисам и захлопал в ладоши.

Зал подхватил.

Максим вышел на авансцену с гитарой в руке.

Игорь Никаноров чуть поклонился и ушёл за кулисы.

— Первая песня называется «Туман, туман», — объявил Максим.

Взял аккорд и запел.

Максим рассчитывал на час выступления. Плюс-минус пять минут. Но прошёл уже час десять, а зал его не отпускал.

После каждой песни взрывался громом аплодисментов, криками «браво!» и требовал ещё и ещё.

— Ты слышишь, что творится? — мысленно обратился к КИРу Максим, отойдя к установленному на сцене столику, чтобы попить воды.

— Соскучились люди по культурной жизни, — ответил КИР. — Пой, деваться некуда.

— У меня песни скоро кончатся!

— Ничего, у меня не кончатся, подскажу.

— И голос сядет.

— А ты не надрывайся, пой спокойно. Но с душой. Кстати, хорошо звучите. И ты, и гитара.

— Охохо, — сказал Максим. Поставил стакан на стол и снова пошёл на авансцену.

Вышел, демонстративно посмотрел на часы.

— Товарищи! — обратился к залу. — Спасибо вам громадное за внимание, но прошу учесть, что я не профессиональный артист. Поэтому ещё две песни и на этом всё. Договорились?

— Нет! — крикнули из зала. — Ещё хотим!

— Пойте, товарищ лейтенант! Пойте ещё!

— Браво! Бис!

— Будем считать, что договорились, — улыбнулся Максим. — Итак, предпоследняя песня. На слова русского украинского поэта Евгения Гребёнки.

Помню, я ещё молодушкой была,

Наша армия в поход куда-то шла.

Вечерело. Я стояла у ворот,

А по улице всё конница идет…[1]

Мужчина, исполняющий «женскую» песню — это было весьма необычно. Но красивый, звучный и мелодичный голос у Максима завораживал. А в зале сидело много женщин, и тема песни была им близка, как никогда. Поход, армия, ожидание, тайная влюблённость в красавца-военного…

Успех был полный. Казалось, потолок сельского клуба сейчас рухнет от бури аплодисментов.

Максим поклонился.

Две курносые девушки, похожие как сёстры, выбежали на сцену с разных концов, вручили ему два букета золотистых хризантем, чмокнули в обе щёки и быстро убежали.

— Спасибо, — ещё раз поклонился Максим. — Спасибо, товарищи. Тронут.

Он положил цветы на столик, вернулся к залу.

— Ну и финальная песня. «Песня шута» из пьесы Уильяма Шекспира «Двенадцатая ночь или Что угодно». Перевод Самуэля Маршака. Музыка Геннадия Жукова.

Он не знал, перевёл ли уже Маршак эти стихи.

Он знал, что до рождения русского поэта и барда Геннадия Жукова оставалось ещё почти четырнадцать лет.

Но почему бы и не спеть?

Всё равно проверить некому и незачем. А песня хорошая.

Ударил по струнам и начал.

Когда еще был я зелен и мал, —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

Любую проделку я шуткой считал,

А дождь себе льёт да льёт.

Зал, притихнув, слушал.

Я вырос, ничуть не набравшись ума, —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

На ключ от бродяг запирают дома,

А дождь себе льёт да льёт.

Потом я, как все, обзавелся женой. —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

Ей было не сытно, не сухо со мной,

А дождь себе льёт да льёт.

Хоть годы меня уложили в постель, —

Лей, ливень, всю ночь напролет! —

Из старого дурня не выбьете хмель,

А дождик всё льёт да льёт.

Пусть мир существует бог весть как давно, —

Чтоб дождь его мог поливать, —

Не все ли равно? Представленье дано,

И завтра начнется опять!

Под шквал аплодисментов Максим постоял на авансцене, принял ещё три букета от восторженных женщин, затем поклонился и ушёл за кулисы.

— Браво! Браво! — услышал знакомый голос. — Браво, Коля! Всегда знал, что ты человек талантливый и разносторонний. Мои искренние аплодисменты и поздравления!

— Здравия желаю, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга! — широко улыбнулся Максим.

— Без чинов, Коля, — улыбнулся в ответ Михеев. — Ну, давай обнимемся, что ли.

Они крепко обнялись.

Максим подумал, что неожиданно соскучился по этому симпатичному мужественного человеку, с которым свела его военная судьба. Чувствовалась в товарище комиссаре настоящая убеждённость в правоте дела, которому он служил и твёрдая вера не только в грядущую победу, но и торжество коммунизма. Но кроме этого, он обладал живым умом и даже каким-то детским любопытством ко всему интересному и новому.

— Рад тебя видеть, — искренне сказал Максим, отстранившись. — Выглядишь неплохо. Как нога?

— Подлечили. Но не до конца. Пока, вон, с палочкой ходить приходится, словно какому-нибудь старику, — он кивнул на стоящую рядом у стенки трость. — Ну, ничего, эскулапы обещают, что через месяц-два буду в футбол играть. Хотя какой сейчас футбол… Ты как? Наслышан о твоих подвигах. Снова летаешь?

— Летаю. Бью фашиста из всех видов бортового оружия.

— Не сомневался в тебе. Молодец. К Герою тебя представили за все сбитые, знаешь?

— Обещать — не значит жениться, — сказал Максим. — Вот когда дадут, тогда и отметим.

— Ну, отметить нам в любом случае есть что, — сказал Михеев. — Я ведь не просто так приехал.

— Догадываюсь, — опять улыбнулся Максим. — Вербовать будешь?

— Вербуют вражеских агентов и граждан чужой страны, чтобы работали на нас. Нет, просто сделаю тебе одно предложение.

— Предложение, от которого невозможно отказаться? — не удержался Максим.

— Можно и так сказать, — усмехнулся Михеев. — Хотя отказаться ты, конечно, сможешь. Как говорится, вольному воля, спасённому — рай.

— Люблю эту поговорку, — кивнул Максим. — Подтверждает наше природное право на свободу выбора.

— Рад, что ты это понимаешь. Свобода выбора есть всегда.

— Другое дело, чем за эту свободу приходится платить. Да?

— Ага, — подтвердил Михеев. — Так, ты свободен сейчас? Знаю, что свободен. Пошли ко мне, есть разговор.

Гостиниц в привычном понимании этого слова в Кулешовке не было. Поэтому товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга, чьё звание соответствовало армейскому генерал-лейтенанту, занял домик для высокопоставленных гостей, который на подобный случай имелся при сельсовете. Ничего особенно, но по местным меркам шикарно: две комнаты, кухня и довольно чистый деревенский туалет на улице.

К домику от Дома культуры они подъехали на новенькой хотя уже и запылённой «эмке» Михеева, которой управлял молчаливый сержант госбезопасности (соответствует армейскому лейтенанту, отметил про себя Максим) лет сорока.

— Не люблю поезда, — сказал Михеев, когда они вышли из машины. — Из Ростова полетим на самолёте.

— Ты, вижу, не сомневаешься, что я соглашусь.

— Почти не сомневаюсь. Давай, проходи. Ваня, — обратился он к шофёру. — Собери нам на стол на скорую руку. Да, и водки не надо. Коньяк будем пить.

— Ого, — сказал Максим. — Охмуряете, товарищ комиссар госбезопасности третьего ранга?

— Охмуряю, товарищ лейтенант государственной безопасности.

— Что — вот так сразу через два звания? [2]

— И это только начало, — усмехнулся Михеев и шутливо подтолкнул Максима в спину. — Проходи, давай, жрать охота — сил нет.

[1] Музыка А. М. Ларме, 1866 год.

[2] Звание лейтенанта государственной безопасности в указанное время соответствовало армейскому капитану.