По прозвищу Святой. Книга третья

Глава двадцать четвертая

— Я скоро, Анита, дорогая, выпей пока вина и жди меня! — услышал Максим голос Курта.

Дверь отворилась, и на пороге появился обер-лейтенант. На этот раз его китель был застёгнут как надо. Сверху имелся даже ремень с кобурой, и было заметно, что дежурный по комендатуре прикладывает воистину героические усилия, чтобы протрезветь. Получалось средне.

Они спустились в подвал.

Три оббитые металлом двери, тусклая лампочка под потолком.

В замочную скважину обер-лейтенант попал только с третьего раза. Однако попал. Открыл дверь. Сунул голову внутрь, обернулся:

— Заводите.

Посторонился, давая дорогу.

Максим прошёл в камеру первым, быстро огляделся.

Такая же тусклая лампочка под потолком. Двое нар и какой-то гнилой матрас на цементном полу.

Холодно и сыро, плюс десять, не больше.

На нарах сели Муса Герсамия и Савватий Озеров. Их лица — в синяках и кровоподтёках. Голова Мусы обмотана тряпкой, в которой, приглядевшись, можно узнать часть нательной рубахи. На тряпке заметны пятна крови.

Якут Иван Николаев спал на полу.

Точнее, делал вид, что спит, Максим видел это по его спине.

Все трое в одних гимнастёрках, без ремней, полушубки у них отобрали. Хорошо хоть сапоги оставили.

— Курт, на минуту, — Максим поманил дежурного по комендатуре. — Это что?

— Что? — не понял обер-лейтенант, заглядывая в камеру.

Максим ударил его рукояткой пистолета по голове. И трезвый не увернулся бы от этого удара, а уж пьяный тем более.

Покачнувшись, дежурный по комендатуре начал заваливаться на бок.

Максим подхватил его, уложил на пол.

— Товарищ командир! — радостно прошептал Герсамия. — Ребята! А мы уж думали…

— Этого связать, кляп ему, — приказал на Курта Максим. — Я сейчас.

Он поднялся по ступенькам.

— Часовой! — позвал. — Идите сюда, тут с вашим начальником неприятность приключилась, перебрал. Нужна ваша помощь.

— Яволь, герр обер-лейтенант, — часовой спустился по ступеням.

И тут же получил удар ребром ладони по горлу.

— Хррр — сказал часовой, выпучивая глаза. — Хр-р….

Его подхватили заботливые руки Коса и Каримова.

— Связать, кляп, оружие забрать, — скомандовал Максим. — Иван, ты у нас с ножом лучше всех обращаешься, переоденься в его форму и нож возьми. Савватий, помоги ему.

— Есть, — якут и старовер принялись ловко раздевать немца.

— Ещё минуту, — сказал Максим.

Поднялся наверх, не постучавшись вошёл в кабинет.

Рождественская ёлка, даже украшенная какими-то игрушками. Стол с выпивкой и закусками. Роскошный кожаный диван явно не отсюда. Пара стульев, высокий, почти в рост человека, сейф. Фотографический портрет фюрера. Вешалка. На вешалке — фуражка, шарф, немецкая офицерская шинель.

На диване — размалёванная девица с почти вываливающейся из низкого декольте грудью. Пьёт вино из стеклянного бокала. В другой руке — мундштук с дымящейся сигаретой.

— Встать! — скомандовал Максим по-русски.

Девица пролила на себя вино, захлопала густо накрашенными ресницами.

— Встать! — повторил Максим. — Имя!

— А-анита, — сообщила девица, поднимаясь. — А что… а где… вы кто?

— Рот на замок и марш за мной, — скомандовал Максим, наставив на неё пистолет. — Учти, попытаешься крикнуть, сразу умрёшь.

— Зачем куда-то идти? — удивилась девица. — Диван здесь очень удобный…

— Живо! — Максим выразительно повёл стволом.

Связанных Курта, часового и девицу с кляпами во рту они заперли в подвале. Мелькнула мысль убить всех троих, но Максим от неё отказался. Как-то это показалось ему не по-человечески. Особенно убийство женщины, какой бы она ни была.

А вот начальника караула — штабс-фельдфебеля и троих солдат убили. Перекололи ножами.

Все четверо находились в караульном помещении, во флигеле, во дворе комендатуры. Солдаты спали, штабс-фельдфебель клевал носом, дожидаясь времени развода караула.

Когда в караулку вошли Максим, Ян Кос и Иван Николаев, он ничего не понял. Поднял голову, увидел перед собой какого-то обер-лейтенанта и тут же рухнул на стул с ножом в сердце.

Солдаты и проснуться не успели.

Оружие, немецкие шинели, каски с тёплыми подшлемниками.

Хорошая добыча.

Максим перерезал телефонную связь и даже рискнул потратить немного времени, чтобы дать перекусить Герсамии, Николаеву и Озерову. Тем, что было на рождественском столе обер-лейтенанта. Четыре минуты, но они были необходимы, чтобы его бойцы могли хоть как-то действовать дальше. Всё-таки, когда тебя два дня не кормят, а только бьют, сил не прибавляет.

— Что с Зарубой и Гнатюком? — спросил Максим, пока бойцы торопливо, почти не жуя, глотали куски (спиртное он запретил, только воду, но непочатую бутылку коньяка и початую шнапса взяли с собой).

— Не знаем, — помотал головой Герсамия. — Они остались прикрывать наш отход. Сами вызвались. Это всё, что знаем.

— Понятно, — сказал Максим. — Ладно. Готовы?

— Готовы, товарищ командир. — Какой план?

— Наглый, — сказал Максим. — Ровшан, — обратился он к Каримову, — ты немецкий танк сможешь завести?

— Думаю, смогу, товарищ командир, — ответил Каримов. — Моторы у них бензиновые, как у моего БТ-7. Прогреть только надо. Я слыхал, у немцев для этого специальные паяльные лампы имеются.

— Хорошо, — сказал Максим. — На тебя вся надежда. Хотя одного мехвода, на всякий случай оставим…

Когда пятеро немецких солдат под предводительством офицера вышли из комендатуры и перешли Гитлерштрассе (бывшая Ленина) обратить на это внимание было, по сути, некому.

Рождество — это раз.

Ночь — это два.

Зима — это три.

Улицы пустые.

Да, фронт близко и русские где-то наступают. Так что, не праздновать и не отдыхать теперь? Чёрта с два. К тому же все знают, что высокое армейское начальство уже покинуло город, а русские подойдут ещё не завтра. Поэтому воспользуемся опытом тех же русских и хотя бы нормально поспим.

Так, вероятно, думали немецкие танкисты. Потому что, когда Максим с бойцами приблизился к танковым окопам в сквере возле храма, то обнаружил следующую картину.

Обе броневые машины были укрыты брезентом. Между ними горел костёр и ходил один часовой. Он похлопывал себя по плечам, притоптывал ногами, но чаще просто сидел у костра, грея над ним руки.

Этим Максим и воспользовался.

Бесшумно вынырнул сзади и спросил:

— Где командир, солдат?

Часовой вскочил на ноги, обернулся, увидел перед собой незнакомого обер-лейтенанта из полевой жандармерии, за спиной которого маячили тёмные фигуры солдат.

— Отдыхает, господин обер-лейтенант! — вытянулся по стойке «смирно».

— В танке?

— Под танком, вместес остальным экипажем. Там у нас печка, как у русских.

— Под вторым тоже?

— Так точно.

— Насколько я знаю, это запрещено.

— Русскому морозу об этом не сообщили, господин обер-лейтенант.

— А зря, — усмехнулся Максим. — Ладно, не моё дело. Ты механик-водитель?

— Так точно. Как вы догадались?

— Просто повезло. Как звать?

— Хайнц Поллай.

— Жить хочешь, Хайнц?

Глаза часового расширились, рука потянулась снять с плеча автомат.

— Не советую, солдат, — Максим приставил ко лбу механика-водителя ствол пистолета.

Часовой сглотнул. В ночной мороз его прошиб пот. Ему показалось, что в глазах незнакомого обер-лейтенанта вместе с отблесками костра пляшет сама Смерть. Прищёлкивая костяными пальцами, словно кастаньетами.

— Отдай оружие.

Словно зачарованный, часовой отдал автомат.

— Умница. Будешь дальше себя хорошо вести, останешься жив. Обещаю, — Максим говорил тихо, приблизившись к механику-водителю вплотную. — При малейшей попытке поднять тревогу, умрёшь. Всё понял?

— Так точно, понял.

— Вот и хорошо. Ложись, руки за голову.

Механик-водитель торопливо лёг в утоптанный снег.

— Каримов, держи его на мушке, — прошептал Максим. — Герсамия, со мной. Ян, Николаев, Озеров, за вами второй экипаж. Убейтевсех. Фонари и ножи.

Максим нырнул под брезент, затем под танк, где был выкопан ещё один окоп. Там горела дровяная печка, труба из которой вела наружу, и спали четверо танкистов.

— Хайнц, это ты? — осведомился сонный голос.

— Я, — ответил Максим и зажёг фонарь.

Это была грязная работа, но они справились. Две минуты, и всё было кончено. Печь горела всё так же, но немецкие танкисты уже не спали, они были убиты.

Вылезли наружу.

Из-под соседнего танка послышался чей-то приглушённый хрип и тут же затих. Вскоре, один за другим, показались Кос, Николаев и Озеров.

— Как? — спросил Максим.

Кос молча провёл рукой по горлу.

Максим удовлетворённо кивнул.

— Я, немец и Герсамия — первый танк, — скомандовал он. — Каримов, Кос, Николаев и Озеров — второй. Командир — Ян Кос, Каримов — за рычаги. Мы первые, вы за нами. По машинам, заводи, вперёд.

Сдёрнули с машин брезент, наспех свернули и закрепили на броне.

Коротко объяснив немецкому мехводу, что от него требуется, Максим забрался в танк. Уселся на место наводчика, сразу за мехводом, слева от пушки. Герсамия занял место командира справа вверху.

Взревел двигатель. Через несколько секунд завёлся танк Каримова.

«Молодец, Ровшан, — подумал Максим и перекрестился. — Ну, Господи, помоги».

Он пихнул мехвода сапогом по центру спины, что означало «вперёд» (разбираться с немецкими ларингофонами времени не было, Максим оставил это на потом, нужно было, как можно скорее, выбраться из города).

Танк выбрался задом из окопа, повернул на месте, выполз на Гитлерштрассе, повернул направо.

Максим похлопал Гесамия по сапогу.

— Нормально! — крикнул он, отрываясь от командирских смотровых щелей. — Идут за нами!

Максим удовлетворённо кивнул и ещё раз пихнул мехвода сапогом в спину — ходу, мол.

Танк прибавил ходу.

Они проехали мимо комендатуры, в окнах которой мирно продолжал гореть свет, свернули на Московскую.

Максим посмотрел на часы.

Час ночи.

Отличное время, чтобы вырваться из города.

Словно услышав его мысли, немецкий мехвод Хайнц Поллай перешёл на третью передачу, а затем и на четвёртую. Набрав скорость, танк мчался на северо-восток.

Второй не отставал.

Максимальная скорость среднего танка Pz.Kpfw. IV по шоссе — сорок километров в час. Запас хода (тоже по шоссе) — двести километров.

А больше нам и не надо, думал Максим.

Шоссе было пустым и относительно чистым, тонкий, подмёрзший ночью слой снега и грязи, для гусениц танка не представлял ни малейшего препятствия.

Ночного освещения в баше было вполне достаточно, чтобы видеть всё, что надо.

Танк шёл довольно плавно, машину лишь слегка потряхивало на неровностях дороги, и Максим наклонился, чтобы разглядеть, расположенную справа от мехвода приборную доску. Спидометр показывал заявленные сорок километр в час.

Максим наклонился ещё ниже и прокричал в ухо Хайнцу:

— Через десять или одиннадцать километров будет поворот на Киевское шоссе! Повернёшь налево!

— Слушаюсь, герр обер-лейтенант! — кивнул мехвод, не отрывая глаз от смотровой щели прямо перед ним.

— Если кто-то попробует остановить до поворота, дави!

— Слушаюсь, герр обер-лейтенант!

Всё-таки немцы интересный народ, подумал Максим. Взять этого Хайнца. В ту же секунду, когда он сдался и понял, что у него теперь новое начальство, он стал безоговорочно этому начальству подчиняться. В данном случае мне. Причём это не говорит о его трусости, наверняка он храбро воевал, если сумел дойти на своём танке почти до Москвы…

— Хайнц! Ты с какого года воюешь? — прокричал он.

— С тридцать девятого! — крикнул в ответ Поллай.

Что и требовалось доказать, подумал Максим. Дисциплина и порядок, прежде всего. Новый порядок? Хорошо, он будет подчиняться новому порядку. Но главное — порядок. Уж кому-кому, а Максиму это очень хорошо известно. Чай, сам немец наполовину. Слава Богу, что на вторую и главную — русский.

Вот и поворот на Киевское шоссе, — фары выхватили столб с указателем на немецком языке.

А также опущенный шлагбаум и стоящего перед ним с винтовкой за плечами немецкого солдата.

Солдат поднял руку.

— Стой! — скомандовал Максим.

Танк сбросил скорость и остановился в трёх метрах перед шлагбаумом.

— Сиди и жди, — сказал Максим, открыл боковой люк в башне и вылез на броню.

— В чём дело, солдат? — прокричал грозно. — Мы торопимся!

— Предъявите документы! — потребовал солдат.

Второй стоял справа от товарища, готовый по первому требованию поднять шлагбаум. Теперь Максим увидел за обочиной и деревянный грибок с полевым телефоном.

— Конечно, — сказал он и спрыгнул с брони.

Короткая очередь из MP-40 швырнула солдата спиной на шлагбаум.

Вторая прошила его товарища.

Максим перерезал телефонный провод, оттащил труп первого солдата на обочину, поднял шлагбаум и вернулся в танк.

— Вперёд! — хлопнул по плечу Хайнца.

Мехвод включил передачу, и танк, лязгнув гусеницами, тронулся вперёд и свернул на Киевское шоссе.

До Наро-Фоминска, где по реке Нара проходила линия фронта, оставалось около двадцати семи километров.

Все расчёты Максима оправдались.

Немцы не любят воевать ночью, а уж ночью Рождественской — тем более.

Смелость, действительно города берёт. Добавим к этому наглость и внезапность (не зря польское nagły переводится на русский как «внезапный»).

Ну и, разумеется, два исправных танка Pz.Kpfw. IV с полными баками и боекомплектом — это сила, для противостояния которой нужна или артиллерия или те же танки.

А где их взять?

Время пока работало на них.

Немцы в Малоярославце если и обнаружили мёртвые экипажи, исчезновение двух танков, а также разгром комендатуры, то принять необходимые меры никак не успевали.

Двадцать семь километров до Наро-Фоминска. Минут пятьдесят. Но туда им не надо, надо свернуть раньше. Километров за пять. Значит,двадцать два километра. Это сорок минут. Море времени.

— КИР, — позвал мысленно Максим.

— Здесь.

— Ну-ка, напомни ещё раз о контрнаступлении наших южнее Наро-Фоминска. Район Елагино, Ерюхино, Атепцево, Покровки.

— Елагино, Атепцево, Ерюхино сейчас обороняет 183-я пехотная дивизия немцев. Покровку и Слизнево — 15-я пехотная дивизия. Сегодня или завтра наша 338-я дивизия должна прорвать оборону и освободить Слизнево и Покровку. Фланг 183-й дивизии немцев оголится, и туда, в стык, двадцать седьмого декабря, то есть послезавтра, ударит 4-я дивизия народного ополчения Куйбышевского района Москвы. Усиленная, конечно же. Успешно ударит. Немцы побегут, наши возьмут Ерюхино, Атепцево и Елагино. Немцы, боясь окружения, оставят Наро-Фоминск практически без боя. Напоминаю, что наше с тобой вмешательство уже изменило историю, и сведения, которые я предоставляю, могут не обладать абсолютной точностью.

— Чего это ты на такую лютую канцелярщину перешёл? Сказал бы просто «сведения могут быть не точны».

— Как могу, так и формулирую, — буркнул КИР. — Не нравится, не спрашивай.

— Ладно, ладно, не обижайся. Это так, нервы. Значит, говоришь, Покровка?

— Она. Я бы рекомендовал устроить засаду в лесу и ударить в тыл отступающим немцам.

— Стратег и тактик. Знатный.

— Стараюсь, как могу. В конце концов, у меня достаточный массив данных для анализа.

— Принимается. Так и сделаем.

Не доезжая пяти километров до Наро-Фоминска, танки съехали с шоссе в лес, тянущийся по правому берегу Нары. Дорог здесь не было, поэтому, забравшись поглубже в лес, Максим приказал Хайнцу остановиться и заглушить мотор.

Небольшое совещание устроили прямо в снегу при свете фар. Благо, снег здесь был не слишком глубоким — сантиметров тридцать, не больше.

— Значит так, — сказал Максим. — Наша первая задача — пережить эту ночь. Лучшего всего это сделать в лесу, в тылу у немцев. Но не здесь, слишком близко к шоссе. Спустимся километров на пять южнее. Точнее, юго-восточнее. Там замаскируем машины, выставим охранение и будем ждать утра. По моим сведениям, наши должны прорваться через Нару уже завтра-послезавтра. Вот мы им и поможем, ударим в тыл немцам. Вопросы?

— Только один, — сказал Кос. — Точнее, два. Откуда сведения и почему не рискнуть и не прорваться к нашим сегодня ночью прямо по льду Нары?

— Отвечаю. От верблюда. Это на первый. Что касается второго, то лёд может не выдержать вес танков. Скорее всего, не выдержит, а участь немецких псов-рыцарей на Чудском озере лично меня не прельщает. Но главное, я не хочу получить бронебойный снаряд от своих же. Откуда нашим знать, что мы — это мы?

— Так это… — сказал Ян. — Танк, в котором я, командирский. Там УКВ-рация, почти на семь километров должна пробивать. А в телеграфном режиме ещё дальше. Могу пошарить по частотам, вдруг поймаю кого-то из наших.

— Хорошая мысль, — согласился Максим. — Пошарь. А пока порядок действий следующий. Я становлюсь на лыжи и показываю дорогу. Танки медленно за мной. Герсамия, пересядь на моё место, контролируй Хайнца. Хайнц, — он перешёл на немецкий. — Я пойду впереди, ты за мной. Медленно. Условия прежние. Будешь подчиняться — останешься жив. Нет — умрёшь.

— Яволь, — ответил немец и полез в танк.

На удобную лесную поляну километрах в двух от Покровки выбрались в половине четвёртого утра. Только успели худо-бедно замаскировать машины, как Янек наткнулся на нужную частоту.

— Могу связаться, товарищ командир, — доложил. — Наши, 338-я дивизия.

— Давай, — сказал Максим.

Чтобы убедить наших, что это не провокация немцев, у Максима ушло не менее двадцати минут. Да и то, убедить до конца не удалось. Хотя добрался он до самого комдива — полковника Кученева Владимира Георгиевича, которого по этому случаю разбудили.

— Диверсионный отряд «Призраки»? — голос комдива был хрипловат. То ли спросонья, то ли от курева. — Что-то слышал. Краем уха.

— Это мы.

— Чем докажете?

— Когда вы начнёте наступление, мы ударим немцам в тыл.

Комдив ненадолго задумался.

— Так не пойдёт, — сказал, наконец. — Как тебя, Николай?

— Николай Свят. Лейтенант государственной безопасности. Можете связаться с Москвой, я скажу, как. Она подтвердит.

— Нет, с Москвой я связываться не буду. Сделаем так. Хочешь доказать, что свой, — прорывайся к нам.

— Как? Лёд не выдержит. А бросить танки и идти пешком — слишком велик риск, немцы нас десять раз остановят, выявят и уничтожат. Шанс есть только на танках — нагло, на полной скорости. Но скорость здесь не поможет. Ширина Нары какая, метров сорок? Провалимся, как пить дать. Опять же, хороший трофей, жалко бросать.

— Жалко у пчёлки, лейтенант, и трофеев у нас достаточно. Ладно, убедил. Слушай сюда. Чуть ниже Покровки имеется мост. Немцы его пока не взорвали, у них по нему снабжение идёт между Покровкой и Слизнево. Мы тоже. Мост деревянный, но твои танки выдержать должны. Проскочишь его, потом Слизнево, а там, в поле, и позиции моего стрелкового полка. Я прикажу, чтобы по вам не стреляли. Контрольное время… — комдив сделал паузу, высчитывая. — Пять утра. Годится?

— Годится, — ответил Максим. — Ровно в пять утра ждите. Два немецких танка Т-4. Это будем мы. Надеюсь на вас, товарищ полковник.

— Удачи, лейтенант.

Связь прервалась.

Максим посмотрел на часы.

До условленного времени оставалось сорок две минуты.

Конец третьей книги