По прозвищу Святой. Книга третья

Глава десятая

Налёт длился чуть больше часа.

Точнее, час и восемь минут.

За это время они с Гришей сбросили во двор ещё три «зажигалки», а ребята на чердаке потушили две.

Девушкам внизу досталось немного больше, — некоторые бомбы падали прямо во двор и там вспыхивали ярким огнём, но быстро гасли, забрасываемые песком.

Видимо, немцы прицельно старались попасть в академию и общежитие, — Максим видел фигурки пожарников, которые успешно занимались на крыше бывшего Екатерининского дворца тем же самым, что и Максим с Григорием на крыше общежития.

Собственно, урона «зажигалки» практически никакого не нанесли (пробитый шифер не в счёт, крышу отремонтировать не долго). А вот немцы просто так не отделались, потеряв сбитыми, минимум, четыре бомбардировщика. Один из них — «дорнье», как показалось Максиму, был сбит огнём зенитчиков, а ещё три Ю-88 завалили «ишачки» и «миги».

Потом сирена замолчала, прекратили бахать зенитки, стих гул моторов. Только лучи прожекторов продолжали безмолвно крестить небо в поисках врага.

Однако врага больше не было, — очередной налёт на Москву закончился.

— Легко отделались, — сказал Терентий, когда они с молчаливым Григорием спустились на чердак. — В прошлый раз три часа бомбили. Нам повезло, а за Яузой один жилой дом сгорел и, говорят, были раненые и погибшие.

— Война, — коротко сказал Максим. — Ладно, ребята, рад был познакомиться, пойду я спать, пожалуй. Завтра рано вставать.

Всё-таки перед сном он решил попить чаю. Успел вскипятить чайник на кухне, воспользовавшись общественным примусом, заварил чай в алюминиевой кружке, наколол рукояткой ножа сахар и только собрался сесть за стол, как в дверь постучали.

Посмотрел на часы. Одиннадцать вечера. Хм, кто бы это мог быть?

Открыл. На пороге стояла рыжеволосая Марина с холщовой сумкой в руке.

— Поздних гостей принимаешь, лейтенант? — осведомилась весело.

— Заходи, — улыбнулся Максим, посторонившись.

Марина зашла, как бы случайно задев Максима бедром, остановилась, огляделась.

— Только сегодня приехал?

— Да.

— Держи, — она протянула сумку. — Выгружай на стол.

В сумке оказалась бутылка казённой водки с залитым сургучом горлышком, половинка чёрного хлеба и банка рыбных консервов.

Максим в задумчивости потёр ладонью щёку. Пить не хотелось. Завтра утром ему нужно быть абсолютно свежим и бодрым. Но дело не в похмелье, — организм переработает алкоголь без следа. Дело в том, что последует после водки. Он догадывался, что именно. Даже не догадывался — знал точно.

Вот только не знал, надо ему это или нет.

Неправильный вопрос задаешь, сказал он себе.

Ей это надо или нет?

Судя по всему, надо и очень надо.

Иначе не пришла бы к фактически незнакомому мужику с водкой и закуской.

Иначе не шла бы от неё эта невидимая, но хорошо ощущаемая волна желания.

Женщинам, бывает, нужны мужчины, а мужчинам — женщины.

Иногда до зубовного скрипа.

Его Людмила — на оккупированной территории, за линией фронта. Свидятся ли они ещё, бог знает. А эта женщина — вот она, рядом. Молодая, красивая, сексуальная.

Сама пришла. Не он к ней, она к нему.

Кто он такой, чтобы ей отказать? Идёт война, и уже завтра они оба могут погибнуть.

Как-то неправильно это, не находишь?

Война сама по себе неправильная вещь. Она не должна быть. Но она бывает. Всегда и везде.

— Ты чего застыл? — осведомилась чуть насмешливо Марина. — Обалдел от счастья? Накрывай, давай, на стол, хозяин.

Максим проснулся, когда за окнами было темно. Но утро уже пришло, он это знал.

Правая рука ещё ощущала тяжесть головы Марины, и подушка хранила её запах. Но самой Марины не было.

Надо же, как тихо ушла, даже не заметил, подумал Максим. Впрочем, не мудрено — впервые за множество ночей я почувствовал себя дома, в безопасности (второй налёт за ночь вряд ли возможен) и расслабился. Во всех смыслах. Вот организм и отреагировал, дрых, что называется, без задних ног. Это хорошо. Значит, отдохнул.

Он и чувствовал себя отдохнувшим и отлично выспавшимся.

Спасибо, Марина, ты была прекрасна. Надеюсь, я тоже не подкачал.

Свидимся. Может быть.

Максим вскочил с кровати, убрал тумбочку початую бутылку водки (они с Мариной выпили едва треть), выбросил в мусорное ведро пустую консервную банку.

Сбегал в туалет.

Вернулся, распахнул окно, сделал энергичную получасовую зарядку, перепрыгивая в сверхрежим и обратно.

Затем сбегал в душ, побрился, поставил чайник на примус, оделся и прибрался в комнате. Попил чаю с хлебом. Помыл на кухне посуду, здороваясь с соседями.

Уже рассвело, хотя небо было затянуто сплошными серыми облаками. От незлого московского ветерка покачивалась за окном голая ветка липы. На ветке сидел нахохлившийся воробей.

Вот и глубокая осень, подумал Максим. Зима будет ранней и очень холодной. Дрожи, немчура, готовь тёплые подштанники. Впрочем, они не помогут.

— КИР, который час?

— На часы лень посмотреть?

— Они могут ошибаться. Ты — нет.

— Льстец. Без двух минут восемь.

— Спасибо. Слушай, давно хотел спросить…

— Ну?

— Ты ведь слышишь и видишь всё, чем я занимаюсь?

— Естественно, я же теперь твой искусственный интеллект-имплант.

— Значит… и вчера?

— Конечно. Но можешь не переживать, в таких случаях я полностью отключаюсь.

— Что, правда?

— Абсолютная. Не хватало мне слушать ваши любовные ахи и вздохи. Всё равно я в этом ничего не понимаю и мне это не интересно.

— Спасибо, утешил.

— Не за что.

— Ну, если уж ты настолько любезен, то проложи мне пеший маршрут от дома до здания НКВД на Лубянке.

— Нет проблем. Переходишь через Яузу, идёшь по улице Радио (бывшая Вознесенская) до Казакова (бывшая Гороховская), затем по Садовому до Покровки (нынешняя Чернышевского) и Маросейки, по ней до Большого Златоустинского переулка (сейчас Большой Комсомольский), по нему до Мясницкой, налево и — вот оно. Пятьдесят три минуты деловым шагом.

.

— Ага, спасибо. Примерно так себе и представлял, но на всякий случай решил уточнить.

— Обращайся.

Максим с удовольствием прошёлся по утренней Москве образца тысяча девятьсот сорок первого года, привычно отмечая разницу между этой столицей и той, в которой он учился и жил в будущем. Разница была заметной. И дело не только в ста пятидесяти годах, отделяющих ту Москву от этой. Та Москва была мирной. А эта воевала. Не на жизнь, а на смерть.

Приметы войны были видны всюду.

Аэростаты воздушного заграждения в небе.

Зенитный расчет в сквере неподалёку.

Шагающая по улице рота солдат.

Военные грузовики.

Сосредоточенные и даже хмурые лица прохожих.

Максим знал, что очень скоро враг окажется под самыми стенами древней столицы. Собственно, битва за Москву уже началась. Он знал также, чем она закончится, — враг будет отброшен.

Очень хотелось думать, что в этом будущем поражении немцев под Москвой есть и его вклад. Малый, практически незаметный, но — есть.

Ровно в девять часов и две минуты Максим постучал в дверь кабинета Михеева на третьем этаже.

— Входи! — послышался знакомый бодрый голос.

Максим вошёл, поздоровался.

— Завтракал? — осведомился Михеев.

— Чай с хлебом. Нормально.

— Э, нет, давай-ка сначала позавтракаем. Я и чаю ещё не пил.

Позавтракали в столовой, вернулись в кабинет.

— Сейчас пойдёшь, встанешь на довольствие, получишь карточки и всё прочее, потом вернёшься, объясню, что дальше.

А дальше оказалось, что прежде, чем влиться в доблестные ряды НКВД и получить новое звание, нужно поучиться.

— Трёхмесячные курсы, — пояснил Михеев. — Здесь же, у нас. Они уже набраны, занятия идут две недели, но я договорился, и для тебя сделают исключение. Не подведи.

— Не подведу. А без курсов никак?

— Извини, никак. Обязательное правило для всех. Ещё и экзамены должен будешь сдать.

— А экстерном можно? — спросил Максим. — Неохота терять два с половиной месяца.

Михеев засмеялся:

— Узнаю Колю Свята. А потянешь экстерном-то? Программа напряжённая, сразу говорю.

— Вот и проверим, — подмигнул Максим.

Уже к обеду Максим получил всё, что положено, включая продовольственные карточки и официально стал слушателем курсов.

Занятия проводились по следующим дисциплинам.

История ВКП (б).

Политическая экономия СССР.

История ВЧК-НКВД.

Агентурно-оперативная работа.

Формы и методы подрывной деятельности противника.

Военная контрразведка.

Уголовное право.

Следственное право.

Оперативно-чекистские игры.

Оперативное делопроизводство.

Немецкий язык.

Физическая и огневая подготовка.

Знакомство с работой органов рабоче-крестьянской милиции и других подразделений НКВД СССР.

В первые три дня Максим перезнакомился с преподавателями и слушателями курсов, посетил все занятия. События не торопил, вперёд старался не лезть, приглядывался и прислушивался, прилежно конспектировал.

Хотя на занятиях по немецкому языку и физической и огневой подготовке не удержался.

Немецкий вела пожилая седая преподавательница по имени Эльза Фридриховна Воронова. Строгая, маленькая, безупречно одетая, лет шестидесяти.

В Россию она попала ещё до революции, вышла замуж и, как рассказывали, принимала горячее участие в событиях семнадцатого года и даже была военным переводчиком на стороне красных во времена Гражданской войны.

Всем своим видом она внушала безусловное уважение (а некоторым курсантам даже самый настоящий страх).

Но только не Максиму.

— Здравствуйте, товарищи курсанты, — поздоровалась она по-немецки, войдя в учебный класс. Села за стол, открыла журнал и начала перекличку.

— Вижу, у нас новенький, — сказала, дойдя до нового имени и фамилии Максима. — Николай Свят.

— Это я, — ответил по-немецки Максим, поднимаясь со своего места. — Младший лейтенант Николай Свят, лётчик-истребитель. До недавнего времени. Ныне — курсант.

Брови Эльзы Фридриховны чуть приподнялись.

— Владеете немецким?

— Да. И, смею надеяться, неплохо. В партизанском отряде, в котором я воевал и позже, в разведке, приходилось быть переводчиком. Справлялся.

Курсанты с явным интересом прислушивались к диалогу. Большая часть из них не понимала, о чём идёт речь. Зато прекрасно понимала, что новенький прекрасно знает язык врага.

— Но вы же лётчик-истребитель?

— Дважды был сбит над территорией, занятой противником. Пришлось выбираться к своим. Это долгая история.

— Богатая биография?

— Очень, — улыбнулся Максим.

— Где учили немецкий?

— В основном, в трудовой коммуне имени товарища Дзержинского. У нас был прекрасный учитель-немец. Потом в лётном училище, там тоже были хорошие преподаватели. Но вообще, у меня природные способности к языкам.

— Вижу. Во всяком случае, произношение безупречное. Что ж, хорошо, в вашей будущей работе это, несомненно, пригодится. Можете сесть.

Максим увидел, что произвёл впечатление на Эльзу Фридриховну. Поэтому после занятий подошёл к ней и прямо попросил о сдаче экзамена экстерном.

— Так уверены в своих знаниях? — по-русски осведомилась пожилая преподавательница.

— Для того, чтобы сдать экзамен — да, уверен, — ответил Максим. — Поймите меня правильно, Эльза Фридриховна. Я люблю учиться, но не люблю терять время. Особенно сейчас, когда страна воюет. Я вас даже о большем попрошу.

— О чём?

— Если успешно сдам немецкий, замолвите за меня, в случае нужды, словечко перед другими преподавателями? Вы же наверняка с ними знакомы.

— Словечко о чём? Хотите и остальные предметы сдать экстерном?

— Хочу.

— Что ж, — подумав, ответила Эльза Фридриховна. — Желание похвальное. Если справитесь, почему бы и нет.

Максим справился, и с блеском сдал экзамен по немецкому языку уже в среду, двадцать девятого октября, в первой половине дня.

Последним занятием в тот же день, в среду, значилась физическая подготовка. Здесь Максим тоже не стал ходить вокруг да около и сразу, после разминки, попросил у сухопарого носатого физрука о сдаче нормативов экстерном.

— Не любите физическую подготовку? — прищурившись, осведомился физрук.

— Наоборот, очень люблю. Просто хочу поскорее окончить курсы и заняться настоящей боевой работой.

— Хм, — физрук окинул Максима изучающим взглядом. — Ну, давайте, попробуем. Идите к турнику и показывайте, что умеете.

Максим прыгнул на турник, сходу сделал подъём переворотом, затем разгибом и махом. После этого — выход силой на две руки пять раз подряд. И в довершении всего подтянулся на одной руке десять раз.

— Ого, — с уважением сказал физрук. — Занимались гимнастикой?

— И не только.

— Как насчёт сальто назад?

Максим присел, прыгнул назад и вверх, крутнулся в воздухе через голову, прижав колени к груди, пружинисто приземлился на ноги.

— Даже без мата, — покачал головой физрук. — Смело. В высоту на сколько прыгнете?

— «Ножницами» или «перекидным»?

— Что, и «перекидной» знаете?

— На высоту своего роста прыгну. Это метр семьдесят восемь.

— А ну-ка, давайте, — вошёл в азарт физрук.

Остальные курсанты с явным удовольствием наблюдали за происходящим.

Спортзал был большой, и в нём нашлось место для многого. Были в том числе и стойки с планкой для прыжков в высоту.

Установили планку на высоте сто семьдесят восемь сантиметров, постелили маты.

— Три попытки, — объявил физрук.

Максим никогда не увлекался прыжками в высоту, но нормы ГТО образца две тысячи восемьдесят пятого года сдавал на «отлично» и даже сверх того. Без перехода в сверхрежим, естественно.

Высоту он взял со второй попытки.

— Превосходно, — сказал физрук. — Просто превосходно. Стометровку за сколько пробежите? Поверю на слово.

— Из двенадцати секунд выбегал.

— Более чем хорошо. Три километра?

— Десять с половиной минут, — сказал Максим. — Плаваю, как рыба. С парашютом прыгал, я же лётчик. Занимался боксом, знаю некоторые приёмы борьбы. Гранаты бросал неоднократно. Не учебные, боевые. Что ещё? Хорошо стреляю. Гарантированно выбью сорок пять очков из малокалиберной винтовки на пятидесяти метрах. Стоя. Три пробных, пять зачётных.

— Ну, стрельбу не мне будете сдавать, — сказал физрук. — А что насчёт штанги? — он кивнул на деревянный помост в углу, где стояла штанга. Какой вес у вас?

— Семьдесят четыре килограмма, — ответил Максим. — Сто пятьдесят толкну. Жим и рывок не особо люблю, но попробовать можно.

— Сто пятьдесят? — не поверил физрук.

— Сто пятьдесят, — подтвердил Максим.

— Давайте так. Толкнёте сто пятьдесят, и будем считать, что экзамен по физподготовке вы сдали. Экстерном.

— По рукам, — сказал Максим. — Ребята, — обратился он к товарищам. — Поставьте-ка мне сто двадцать для начала.

Ему поставили сто двадцать.

Максим сделал несколько разминочных движений, подошёл к снаряду.

— Мела нет толчёного? — спросил у физрука.

Тот отрицательно покачал головой.

— Ладно, сойдёт и так. Эх, давненько не брал я в руки шашек…

Он вытер руки о штаны, наклонился, ухватил поудобнее гриф, выпрямил спину и рывком поднял штангу на грудь, одновременно приседая под неё.

Поднялся.

Постоял секунду. Вдохнул-выдохнул. Толкнул над головой, шагнув вперёд. Встал ровно, зафиксировал вес. Опустил штангу на помост.

— Теперь сто сорок, — попросил.

Взял сто сорок.

— Класс! — не выдержал кто-то из курсантов, а некоторые даже зааплодировали.

— И, наконец, сто пятьдесят, — сказал Максим.

Поставили сто пятьдесят.

Максим взял вес. Постоял секунду, держа штангу над головой, и не смог отказать себе в маленьком хулиганстве.

Оторвал правую ногу от помоста, согнув её в колене и, оставшись стоять на одной левой ноге, громко сказал:

— Хоба!

До Олимпиады в Токио, на которой советский тяжелоатлет легчайшего веса Алексей Вахонин сделает то же самое, подняв штангу весом сто сорок два с половиной килограмма, оставалось ещё долгих двадцать три года.

Он знал, что может поднять и больше, но продолжать не стал. Наоборот, сделал вид, что этот спортивный подвиг достался ему нелегко.

— Зачёт, — сказал физрук. — Слово есть слово.

— Спасибо, — сказал Максим. — Последний номер для уважаемой публики!

Он нашёл глазами баскетбольный мяч — кожаный, шнурованный. Подобрал, вышел на центр площадки.

Постучал для разминки, приноравливаясь.

И бросил.

По высокой дуге мяч пролетел через половину площадки и угодил точно в кольцо, красиво всколыхнув сетку.

Теперь уже зааплодировали все.

Максим картинно приложил руку к груди, поклонился.

Открылась дверь, и в спортзал заглянул солдат-посыльный.

— Николай Свят здесь? — осведомился.

— Здесь, — ответил Максим.

— К товарищу Михееву, срочно.

И закрыл дверь с другой стороны.

— Извините, товарищи, — сказал Максим. — Вызывают.

Он быстро принял душ (ещё не хватало вонять потом

у начальства), переоделся в раздевалке и поспешил к Михееву.