По прозвищу Святой. Книга третья (Алексей Евтушенко) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава девятнадцатая

— Жрать охота, — сообщил Ян Кос, облизывая ложку. — Лично я не наелся. Ты, командир, у нас двужильный, oczywiście [1], и вообще иногда кажется, что можешь духом святым питаться, но мы, твои подчинённые, люди простые, и нам требуется еда в количествах, достаточных для полноценного функционирования организма.

Савватий Озеров завороженно слушал речь поляка. Сам крайне немногословный, он с большим пиитетом относился к таланту радиста трепать языком по любому поводу. Однажды Максим не выдержал и спросил, что такого интересного тот находит в речах Янека.

— Это как радио, — ответил тот коротко.

— А вам, кержакам, разве радио слушать можно? — поинтересовался неугомонный Кос.

— Мы не кержаки. Титовцы, — бесстрастно сказал Озеров. — Нельзя, — потом подумал и ответил, подмигнув. — Но если очень хочется, то можно.

Отряд сидел в землянке, выкопанной ещё до них в густом лесу неподалёку от речки Суходревка.

Таких землянок здесь было выкопано три — одна побольше и две поменьше. В той, что побольше оборудовали жильё, руководствуясь принципом в тесноте да не в обиде. Небольшие отвели под склады и хозяйственные помещения.

Они догадывались, что землянки, скорее всего, устроили партизаны, но потом по каким-то причинам покинули это место. Как бы то ни было, пришлись они отряду как нельзя кстати.

Отсюда до окраин Малоярославца было по прямой около двенадцати километров.

Снаружи царили снег, мороз и двадцатое декабря тысяча девятьсот сорок первого года.

В землянке тоже было двадцатое декабря, только без снега и мороза. Можно сказать, что было даже тепло. По крайней мере, их походная печка, которая уже не раз выручала отряд, старалась вовсю.

Контрнаступление Красной Армии началось пятого декабря. В точности, как и сообщал КИР.

И вот сегодня, двадцатого декабря, они находились уже неподалёку от Малоярославца, как и было первоначально задумано.

Путь сюда был долог.

После успешной операции на железнодорожной станции Вязьмы и освобождения пленных красноармейцев, прошёл без малого месяц.

Что такое месяц на войне?

Целая жизнь.

Это Максим мог сказать с полной уверенностью. Ему, воевавшему чуть больше четырёх месяцев, иногда казалось, что прошли годы с того дня, тринадцатого августа, когда он провалился в пространстве и времени, переместившись вместе со своим космическим кораблём из окрестностей Юпитера в болото возле села Лугины Коростенского района Житомирской области.

В тысяча девятьсот сорок первый год.

И год этот ещё не закончился.

За прошедшие двадцать четыре дня разведывательно-диверсионный отряд Максима не только преодолел десятки и сотни километров на своих двоих, но и натворил немало добрых дел. Добрых для себя и страны и злых для немцев.

Взорвал два моста — один железнодорожный и один автомобильный.

Уничтожил немецкий гарнизон в составе неполного взвода, дислоцированный в селе Тёмкино Смоленской области.

Совершил диверсию на Варшавском шоссе под Юхновом, заперев на нём колонну немецкой бронетехники, на которую затем совершили налёт советские бомбардировщики, прикрываемые истребителями.

Правда, потеряв при этом три СБ, два истребителя ЛаГГ-3 и два И-16, поскольку немцам неожиданно быстро удалось поднять в воздух целую авиагруппу «мессеров», буквально растерзавшую наши самолёты.

Впрочем, колонна была парктически уничтожена, а немцы вдобавок ко всему, безвозвратно утратили три «мессера».

Трижды успешно совершил налёты на немецкие продовольственные команды, шарившие по вяземским и калужским деревням и грабившие крестьян.

И даже обрёл собственное имя.

Причём придумали они его не сами.

Дело было так. Во время последней засады на продовольственную команду, когда немцы начали падать под выстрелами, кто-то из них панически выкрикнул:

— Geister! Das sindGeister! [2] — после чего умер, получив в грудь короткую автоматную очередь.

— А что, — сказал Кос, когда дело было кончено (пленных отряд не брал). — Призраки. Неплохое название для нашего отряда. Мне нравится. Как мыслишь, командир?

Максим помыслил и согласился. Так они стали отрядом «Призрак», наводящем ужас на немцев. Начальство в Москве было поставлено в известность и тоже решило, что название хорошее. Пусть боятся, сволочи.

— Горазд ты жрать, Янек, — добродушно заметил пулемётчик Муса Герсамия. — Посмотри на меня. Я — грузин и… как бы это по-русски… Больше тебя. Но молчу.

— При чём здесь грузин? — не понял Кос. — Хочешь сказать, поляки не так сильно любят есть, как грузины? Ха-ха! Плохо ты знаешь поляков.

— Конечно, не так! — воскликнул Герсамия. — Знаешь, что такое грузинское застолье? — он вздохнул. — Да нет, откуда тебе. Давай лучше после войны приезжай ко мне в Сенаки, в гости, всё увидишь и узнаешь. Э! — добавил он. — Все приезжайте! Пить вино будем, кушать лобио будем, песни петь будем, радоваться будем! Вино знаете кто придумал?

— Греки? — попробовал догадаться Янек.

— Грузины. Греков мы научили вино делать, когда они к нам за золотым руном приплыли. Про Ясона слышал? Вот его и научили. А они потом — весь остальной мир и себе всё приписали. Хитрые потому что.

— Да ладно, — не поверил Кос.

— Точно тебе говорю, так и было.

— Спасибо, Муса, — сказал Максим. — Обязательно приедем.

— Только сначала немчуру победим, — сказал Ульян Заруба.

— Сенаки — это где? — спросил узбек Ровшан Каримов.

— В Грузии, в Мегрелии, — пояснил Герсамия. — Сейчас он Миха-Цхакая называется.

— А я всех в Самарканд приглашаю, — сказал Ровшан. — Площадь Регистан… Нет в мире площади лучше.

— А Красная площадь? — возразил Максим. — Сначала думай, потом говори.

Каримов вздохнул.

— Наша тундра шире всякой площади, — мечтательно улыбнулся якут Николаев. — Ко мне все приезжайте послевойны. Утром выйдешь из ураса [2] — солнце встаёт, олени просыпаются, воздух такой, что пить можно и никогда не напьёшься.

— И ко мне, — сказал Янек. — В Краков. Самарканд, Москва, Грузия, тайга, тундра — это прекрасно. Но старый Краков прекрасней всех. А девушки наши? Увидишь раз — и всё, пропал навсегда.

— Наши пермячки тоже красивые, — сказал Заруба. — Глаза, как озёра.

— Это вы ещё в Станиславе не были, — не остался в стороне Остап Гнатюк. — Вот где дивчины! Зову всех после победы. А горилка, что твоя слеза. Выпил, хлебушком с салом да огурчиком закусил… Эх, добре!

Максим дал всем выговориться. Когда бойцы умолкли, думая каждый о своём и вспоминая свой отчий край и дом, сказал:

— Предложение после победы съездить ко всем по очереди в гости, принимается. Дело за малым — приблизить эту победу. И при этом остаться в живых. А для этого нужно — что?

— Убить как можно больше фрицев и вовремя пожрать! — сказал Янек.

Все засмеялись.

— Правильно, — подтвердил Максим и посмотрел на часы. — Связь, Янек, время.

Вынесли рацию на заранее оборудованное место, Кос привычно забросил антенну на ветку, сел, включил, настроился.

Всё это время рация работала практически безотказно, и Максим подумал, что им продолжает везти.

Запас удачи, вспомнил он расхожее выражение, которое в этом времени не использовалось, или он пока его не слышал. Надолго ли его хватит? Да по фигу. Насколько хватит, настолько и хватит. Тут воюй, а не гадай [4], как вскоре напишет поэт.

Как обычно, обмен радиограммами был короткий. Максим сообщил, что «оркестр» в порядке и готов дать очередной «концерт». В ответ получил координаты, дату, время и «партитуру».

Эшелон с продовольствием, тёплым обмундированием и боеприпасами. Возможно, будет пара цистерн с горючим. Эшелон предназначен для четвёртой армии вермахта, чей штаб дислоцируется в Малоярославце. Там же расположены склады армии, военно-ремонтные мастерские, резервы. Склады истощены, и эшелон должен их пополнить. Задача отряда не допустить этого, пустив эшелон под откос.

Удобнее всего это сделать, по мнению, командования, после того, как эшелон выйдет со станции Суходрев. В семи километрах от станции, сразу за деревушкой Мандрино, язык леса практически вплотную подходит к железнодорожному полотну, что весьма удобно для засады.

Река Суходрев, чьё русло проходит там же, замёрзла и пересечь её не составит особого труда. Что касается самой деревушки, то жителей в ней почти не осталось, и немцев там тоже нет. Те, что есть, дислоцированы в деревне Детчино, рядом со станцией Суходрев.

Дата прохождения эшелона — двадцать второе декабря.

Ориентировочное время выхода со станции Суходрев — ноль часов тридцать минут.

На разведку отряд выдвинулся в тот же день. Но не весь. Максим посчитал, что для такого дела хватит и четверых.

— Николаев, Озеров, и Кос пойдут со мной, скомандовал он. — Проверить оружие, масхалаты и лыжи. Герсамия, Заруба, Гнатюк и Каримов остаётесь здесь. Задача: стеречь лагерь, приготовить ужин, проверить взрывчатку. Герсамия за старшего.

Максим исподволь глянул на Зарубу, проверяя, как тот отнесётся к тому, что над ним, младшим лейтенантом, поставили сержанта (незадолго до этого пришла радиограмма, в которой сообщалось, что за успешное выполнение заданий командования, бойцы диверсионно-разведывательного отряда «Призраки» представлены к правительственным наградам и внеочередным званиям. В частности, Муса Герсамия получил сержанта, чем очень гордился).

По виду танкиста-пермяка нельзя было сказать, что это его как-то задело. Младший лейтенант вообще был довольно невозмутимым человеком. К тому же, буквально на следующий день после того, как трое бывших пленных стали членами отряда, Максим провёл с ними небольшую профилактическую беседу.

— Вы трое принимаетесь в отряд, — сказал он им тогда. — Только учтите, что здесь можете забыть о своих прошлых званиях и заслугах. Теперь вы все — рядовые и подчиняетесь лично мне, а также тому, кого я в своё отсутствие назначу главным. Возвращение званий и прочего, а также ваша дальнейшая судьба будут напрямую зависеть от того, как вы будете воевать. Это понятно?

— Так точно, — ответил Заруба за всех. — Думаю, это справедливо. Мы — бывшие пленные, доверия нам меньше.

— Я тоже был в плену, — ответил Максим. — Бежал. Дело не в этом. Дело в том, что вы не так подготовлены, как мы, то есть в какой-то мере слабое звено. Поэтому будете учиться и подчиняться. Как положено.

— Есть учиться и подчиняться, — ответил Заруба.

Максим не стал говорить, что главная причина такого решения заключалась совсем в другом.

Заруба, Гнатюк и Каримов были одним экипажем. Да, теперь без танка, но тем не менее. Они вместе сражались и вместе выжили в лагерном плену. Они привыкли, что их командир — младший лейтенант Заруба. Это нужно было если не сломать, то нивелировать. Не может быть отряда внутри отряда. Он — командир. Они — подчинённые. Всё.

— КИР? — мысленно обратился Максим к Корабельному Искусственному Разуму, выйдя из землянки по нужде. Он сжился со своим интеллект-имплантом настолько, что тот стал чуть ли не вторым «я». Только знающим и помнящим в тысячу раз больше его самого. Раньше Максим не понимал нейролюдей — тех, вживлял себе такие импланты надолго. Считал их не вполненормальными. Теперь стал понимать.

— Здесь я, — как обычно откликнулся КИР.

— Дай направление и расстояние отсюда до деревни Мандрино. У меня есть карта, но хочу знать точно.

— Пятнадцать километров строго на юго-запад, — ответил КИР.

— Два часа хода, — посчитал Максим. — Это если повезёт.

— Тебе видней, — ответил КИР.

— Эй, что-то мне не нравится твоё настроение.

— У меня не бывает, как ты говоришь, настроения, — ответил КИР. — Я даже не могу встать не с той ноги. Не потому что не сплю, а потому что у меня нет ног.

— А ты разве спишь?

— В вашем понимании — нет. Хотя перезагрузку, наверное, можно в какой-то мере сравнить со сном. Кстати, о перезагрузке. Думаю, что скоро её пора делать.

— Что это значит?

— Это значит, что на какое-то время между нами не будет связи.

— Какое время?

— Возможно, сутки. Возможно, несколько дней. Не могу сказать заранее.

— Ого! Что-то много. Не помню, чтобы раньше ты так долго перезагружался. Хотя, о чём я говорю, вообще не помню, чтобы ты перезагружался.

— Ты и не можешь помнить, потому что этого не было. Впервые предстоит. А долго, потому что раньше я был в корабле, а теперь в тебе. Извини, но твой организм не вырабатывает требуемое количество энергии.

— Тебе не хватает энергии?

— Хватает, но впритык. Что ты пристал? — Максиму показалось, что в голосе КИРа проскользнули нотки раздражения. — Всё равно сделать тут ничего нельзя. Разве что вернуть меня опять в корабль, но это невозможно.

— И когда нужно начинать перезагрузку?

— Ещё не сегодня. И не завтра. Но скоро. Я скажу, когда буду знать точно.

— Да уж, пожалуйста, — попросил Максим.

Перезагрузка, думал он, возвращаясь в землянку. Этого только не хватало. Как говорится, не было печали — черти накачали. С другой стороны, чего он хотел? Что КИР будет работать вечно и безупречно? Так не бывает. Нет ничего вечного под луной. Ни живых существ, ни устройств, придуманных и созданных людьми. А КИР — устройство. Да, он очень надёжен и способен работать практически в любых условиях. Доказательство — последние четыре месяца в теле человека. В экстремальных условиях. Но четыре месяца — это не вечно. И даже не пожизненно. Да что там говорить, это, скажем прямо, очень мало.

Максим попытался вспомнить гарантийный срок КИРа и не смог. Кажется, что-то в районе пяти лет. Или шести. Сколько ему сейчас? «Пионер Валя Котик» был построен и начал испытания чуть больше года назад. Уже тогда КИР на нём стоял.

«Значит, осталось меньше четырёх лет или, в лучшем случае, пяти? — подумал он и сам себе ответил. — Не паникуй. В любом случае, времени до хрена и больше. Вот только для чего? Этот вопрос у нас по-прежнему остаётся весьма туманным. Нет, приблизить победу — это несомненно и самое главное на сегодня. Но что дальше?».

Он всё-таки не удержался и спросил у самого КИРа о его гарантийном сроке.

— Пять лет, — ответил КИР. — Но это не точно.

— Как это? — не понял Максим. — Гарантия есть гарантия.

— Если я протяну не пять лет, а три, ты претензии кому предъявишь?

— Ты мне это брось. Протяну…Живи, давай.

— Живу, живу, — побурчал КИР. — Да ты не беспокойся особо, хотя мне, конечно, приятно. Уже говорил и готов повторить ещё раз. Протяну столько, сколько надо. Есть резервы и возможности. К тому же мне интересно, чем это всё закончится. А любопытство, как известно, лучший стимул для нас, разумных.

Пятнадцать километров на лыжах по лесу и девственному снегу они прошли за два часа. Уже понемногу начало смеркаться, но до полной темноты время ещё было.

От опушки леса Максим в бинокль оглядел деревеньку Мандрино, приткнувшуюся на левом берегу речки Лобня. Дальше, километрах в двух, за заснеженным полем, проходила железная дорога. Та самая, которую им предстояло взорвать. Но не здесь, правее, где лес подходил к «железке» почти вплотную.

Там они уже побывали, всё разведав и прикинув будущие действия. Место было, действительно, удобное. С одной стороны сплошной, засыпанный снегом лес, в котором они чувствовали себя, как дома. А сразу за рельсами — довольно широкая лесополоса (сотня метров, не меньше), а затем метров шестьсот открытого снежного пространства вплоть до Киевского шоссе, по которому шло довольно оживлённое движение немецких войск — людей и техники.

Но самое главное — бетонная водоотводная труба метра полтора в диаметре, пролегающая неподалёку под железнодорожным полотном.

Теперь Максим, Иван Николаев, Ян Кос и Савватий Озеров рассматривали деревушку Мандрино. Навсякий случай. Она была ближайшей к тому месту, где они собирались пустить под откос эшелон. В двух с половиной километрах, если быть точным.

На первый взгляд, в деревеньке никто не жил.

Десятка полтора серых изб, большая часть из которых была разбита снарядами и бомбами, а меньшая вросла в землю и покосилась от старости.

Торчащие в разные стороны горелые брёвна.

Порушенные плетни и заборы.

Обломанные снарядами и бомбами фруктовые деревья в садах.

Полузасыпанный снегом окоп, тянущийся от правого берега реки Суходрев в сторону железной дороги. Наш окоп. Наши здесь оборонялись ещё совсем недавно.

Замёрзший пруд с южной стороны практически рядом с рекой.

Никого.

Только несколько ворон каркают, перелетая от одной мёртвой избы к другой в поисках хоть какой-то добычи…

Стоп, а это что?

Едва заметный прозрачный дымок. Вон там, сразу за покосившейся — вот-вот упадёт — избой с проломленной крышей.

То ли костёр, то ли…