По прозвищу Святой. Книга третья

Глава вторая

Инструкция состояла из восьми разделов.

I. Предполётный осмотр.

II. Подготовка к полёту.

III. Взлёт и подъём.

IV. Горизонтальный полёт.

V. Управление вооружением самолёта в воздушном бою.

VI. Пилотаж.

VII. Окончание полёта.

VIII. Особенности полёта на самолёте с лыжным шасси.

Всего сорок две страницы петитом.

Для того чтобы всё запомнить Максиму потребовалось около двух минут. При этом он совсем не торопился.

Ну а дальше пошла осознанная проработка материала. Многие пункты были ему уже хорошо известны.

Например, почти все пункты из первого раздела.

1. Перед полетом принять доклад от авиамеханика о готовности самолёта к вылету.

2. Произвести внешний осмотр самолёта и проверить:

а) наличие колодок под колёсами;

б) винт — нет ли внешних повреждений (пробоин, царапин) на лопастях и коке, а также заметной погнутости лопастей;

в) люк и капоты — закрыты ли замки дверцы основного люка фюзеляжа, замки крышек лючков фюзеляжа и крыла (для зарядки кислородом, для просмотра тяг элеронов и т.д.) и замки капотов мотора;

г) шасси — нормальна и одинакова ли осадка обеих амортизационных стоек шасси, нормально ли давление в пневматиках колёс (нет ли крена).

И так далее.

Стандарт для всех лётчиков и всех типов самолётов.

В других разделах таких, уже хорошо знакомых пунктов, тоже хватало.

Но были и новые. В основном те, где речь шла о тактико-технических характеристиках ЛаГГ-3 и особенностях управления.

Но при всей тщательности проработки (зримо представить свои действия в кабине, подробное объёмное изображение которой ему предоставил КИР) и даже сознательном затягивании времени на всю брошюру он потратил пятнадцать минут и следующие полчаса старательно делал вид, что слушает инструктора, который скучным голосом повторял то, что ему уже было хорошо известно.

В перерыве все пошли на улицу курить.

Вышел и Максим.

Постоял рядом с товарищами, вдыхая октябрьский воздух и стараясь держаться наветренной стороны, чтобы не мешать чистый воздух с табачным дымом.

После обеда довольно резко похолодало, и все надели шинели и шапки. Максим же стоял по-прежнему в гимнастёрке и фуражке.

— И не холодно вам, товарищ младший лейтенант? — с любопытством осведомился молодой веснушчатый сержант.

— Не холодно, товарищ сержант, — благодушно ответил Максим. — Я привычный. Скажите, товарищ инструктор, — обратился он к инструктору, который единственный из всех курил трубку, — ничего, если я пропущу следующие сорок пять минут занятий? Хочу погулять по территории, осмотреться. Я только сегодня прибыл.

— Заставить вас присутствовать на занятиях я не могу, — пожал плечами инструктор. — Гуляйте на здоровье. Только на экзамен не опаздывайте. Предупреждаю, ждать не буду.

— Точность — козырь лётчика, — на ходу придумал Максим.

— Я слышал, что точность — вежливость королей, — сказал веснушчатый сержант.

— Фразу приписывают французскому королю Людовику Восемнадцатому, — охотно объяснил Максим. — Но там есть вторая часть. Полностью она звучит так. Точность — вежливость королей, но обязанность для их подданных. Чувствуете разницу? — Максим подмигнул сержанту и покинул компанию.

— Чудной какой-то этот младший лейтенант, — произнёс негромко другой сержант. — Не мёрзнет, не курит…

— Про Людовика Восемнадцатого знает, — добавил веснушчатый. — Я вот, например, впервые про этого Людовика слышу.

— Отставить обсуждать старших по званию, — сказал лейтенант. — Нормальный закалённый спортивный и образованный советский лётчик. Боевой. Награды видели? Нам всем следует брать пример.

Сержанты переглянулись и промолчали.

— Почему спортивный? — поинтересовался инструктор.

— Видно по походке, — сказал лейтенант. — Вообще, по повадкам. Я сам когда-то боксом занимался, знаю, о чём говорю.

Все посмотрели вслед удаляющемуся Максиму.

— Всё, товарищи, — сказал инструктор, глянув на часы. — Пора на занятия.

Максим вернулся в штаб за пять минут до назначенного времени. Поднялся на третий этаж, подождал, пока занятия закончатся, и вошёл в класс.

— Погуляли? — не скрывая иронии, осведомился инструктор.

— Отлично погулял, — жизнерадостно ответил Максим. — Осенний воздух бодрит. Ну что, приступим?

— Садитесь напротив. Я буду задавать вопросы по инструкции, вы — отвечать. Кратко, точно и по делу.

— Поехали, — сказал Максим, усаживаясь на стул по другую сторону стола.

Инструктор помедлил, пристально глядя на Максима. Тот с самым безмятежным видом встретил его взгляд.

— Рекомендуемая температура воды и масла на взлёте?

— Семьдесят тире восемьдесят градусов, — тут же ответил Максим. — По Цельсию.

— Хорошо. Действия сразу после отрыва от земли?

— Пункт шестьдесят два. После отрыва от земли выдержать самолёт до скорости двести пятьдесят километров в час и на этой скорости набрать высоту сто метров, учитывая, что после отрыва на взлёте с выпущенными щитками самолёт тянет на нос, или, как мы говорим, он «висит» на ручке. Убрать щитки на высоте сто метров. Дальнейший набор высоты производить на скорости двести семьдесят километров в час.

Инструктор откинулся на стуле и посмотрел на Максима с заметным интересом.

— На какой скорости выполнять виражи с креном шестьдесят — семьдесят градусов?

— Раздел шестой, «Пилотаж». Подраздел «Виражи». Пункт девяносто восьмой, — оттарабанил Максим. — Виражи с креном шестьдесят-семьдесят градусов выполнять на скорости триста двадцать километров в час. При выполнении виражей сбалансировать самолёт триммерами в режиме горизонтального полёта. Координированными движениями ручки и педали вводить самолёт в вираж; одновременно с увеличением крена добавлять газ так, чтобы при крене шестьдесят — семьдесят градусов газ был дан полный.

— Однако, — крякнул инструктор. — Вы что же, за сорок пять минут инструкцию наизусть выучили?

— На самом деле меньше, — улыбнулся Максим. — Всего за пятнадцать.

— Но… как?

— У меня фотографическая память, — объяснил Максим. — От природы. Бывает. Ну так что, продолжим или хватит?

Инструктор для проформы задал ещё несколько вопросов. Максим так же ответил на все. Быстро, чётко, один в один как написано в инструкции.

— Признаю своё поражение, — развёл руками инструктор. — Остался я без коньяка. Засчитываю вам экзамен. Сдали на «пятёрку». Допускаю вас к полётам.

— Ну, ради такого случая коньяк я всё-таки попробую достать, — улыбнулся Максим. — Так что, дадите кружок сделать на новой машине?

— Пошли, — сказал инструктор.

Максим даже не подозревал, что успел так соскучиться по всему этому: аэродрому, рёву моторов, запаху отработанного топлива, бензина, масла и небу над головой.

Небу, в которое тянуло немедленно подняться.

Потому что можешь.

Хорошо на земле, надёжно. Но небо — это небо. Ни с чем не сравнить. Разве что с морем…

Ещё есть космос, но это уже совсем другое. Космос враждебен человеку и слишком велик, чтобы его можно было осознать и понять. Космос никогда не станет человеку родным и близким, что бы ни сочиняли писатели-фантасты. Он бывает завораживающе прекрасен — это да, но всё равно остаётся чуждым.

Но ты ведь скучаешь по космосу, подумал он.

Да, скучаю. Но по космосу ли? Может быть, я скучаю по своей работе? Я же всё-таки космонавт.

Сейчас у тебя другая работа.

Точно.

Вот поэтому я и хочу снова подняться в небо.

— Два круга, — предупредил инструктор. — Не больше. И без самодеятельности. Взлёт, набор высоты, горизонтальный полёт, разворот, посадка. Строго.

— Не волнуйтесь, — сказал Максим. — Я человек дисциплинированный.

После «ишачка» ЛаГГ-3 показался Максиму тяжеловатым и малоповоротливым.

— Так он и впрямь тяжёлый, — сообщил ему КИР. — Три тонны взлётного веса против тонны и семисот пятнадцати килограмм у «ишачка».

Однако после набора высоты и перехода в горизонтальный полёт, Максим понял, что самолёт ему, скорее, нравится.

Он был намного быстрее И-16 (как минимум, на сотню километров в час) и на самом деле хорошо слушался ручки управления.

Если, конечно, её не дёргать, как застёжку лифчика, вспомнил он слова Коробкова.

А он не дёргал, плавно работал.

Вооружение и вовсе было не сравнить. Двадцатимиллиметровая пушка ШВАК и три синхронных пулемёта (два ШКАСа калибром семь шестьдесят два миллиметра и один БС двенадцати и семь десятых миллиметра) — это сила. Любой бомбёр завалить можно от нечего делать.

Ладно, не от нечего делать, с определёнными трудностями. Но всё равно, «ишачок» со своими четырьмя ШКАСами против ЛаГГа — как муха против шершня.

— Самое главное, — продолжал просвещать Максима КИР, — это невероятно живучий самолёт. Его невозможно поджечь. Ну, почти невозможно.

— Дельта-древесина?

— Она. Фактически обшивка ЛаГГ-3 — это негорючий пластик. Формальдегидная смола с древесными волокнами. Говорят, даже Сталин пытался её поджечь и у него ничего не вышло.

— Да ладно, — не поверил Максим. — Сталин?

— Ага. Лавочкин демонстрировал ему кусок обшивки и рассказывал о самолёте. Иосиф Виссарионович выбил на этот кусок горящий табак из своей трубки. Под конец разговора посмотрели — даже следа не было.

— Легенда, — сказал Максим.

— Возможно. Но факт остаётся фактом — на ЛаГГе можно погибнуть, но не сгореть заживо.

Сделав положенные два круга, Максим аккуратно посадил самолёт.

Вырулил настоянку, заглушил мотор. Отстегнулся, сдвинул фонарь, выбрался на крыло и спрыгнул на землю.

— С почином, — поздравил его подошедший инструктор. — Ну как машина? Многим с первого раза не нравится.

— Мнепонравилась, — искренне ответил Максим. — Хороший самолёт. Бомбёры валить — самоё то.

— Приятно видеть понимающего человека, — улыбнулся инструктор и протянул руку. — Меня, кстати, Виктор зовут.

— Николай, — представился Максим.

— Да, я знаю. Наслышан, к слову, о твоих подвигах… ничего, что я на «ты»?

— Только «за», Витя. И что говорят?

— Говорят, ты два «юнкерса» из винтовки грохнул. С земли. Честно сказать, звучит как сказка.

— Чистая правда, — ответил Максим. — Помнишь, как в нашей песне поётся? Мы рождены, чтоб сказку сделать былью [1]. Вот я и делаю.

Расстались если не друзьями, то добрыми товарищами.

Максим отправился в общежитие, чтобы взять шинель и кое-какие вещи, а затем поспешил на автобус до Ростова.

Чуть потрёпанный, но ещё вполне бодрый ЗИС-16 домчался до Ростова за каких-то сорок минут.

Въехал в город через Аксай, проскочил Нахичевань, выехал на улицу Советскую, миновал Театральную площадь с её архитектурно знаменитым на весь мир театром имени Горького.

По дороге останавливался там и тут, высаживая лётчиков по их просьбе.

Максим смотрел в окно, сравнивая нынешний Ростов с тем, что помнил он.

Уличные фонари не горели (светомаскировка), осенние сумерки быстро сгущались, но Максим видел всё, что нужно.

Вот и Ворошиловский проспект, а за ним и Будённовский с самым высоким и, пожалуй, красивым зданием в городе — доходным домом Рецкера и Хосудовского, построенным незадолго до революции в стиле модерн.

Вон, его хорошо видно чуть ниже между улицами Баумана и Тургеневской.

К лету сорок второго, когда немцы второй раз возьмут Ростов, здание будет полностью разрушено, и его уже не восстановят. Сейчас в нём должна быть гостиница «Дон».

Откуда он всё это знал? Игорь, его ростовский товарищ рассказывал когда-то. Он был большим знатоком Ростова и вечно откапывал какие-то интересные факты из истории города.

Забавно, подумал Максим. Я подумал об Игоре в прошедшем времени. Хотя на самом деле он ещё даже не родился. Вот он — парадокс восприятия времени. Объективно тот же Игорь живёт в будущем. Но субъективно — в прошлом.

Вероятно, ещё и потому, что подсознательно ты понимаешь — тебе не вернуться в своё время. Никогда. Значит, для тебя не только Игорь находится в твоём прошлом — все люди Земли из две тысячи девяносто пятого года. Все. Включая маму, отца, дедушек с бабушками, друзей, товарищей и просто знакомых.

Впервые после взрыва корабля он осознал это настолько остро. Даже, кажется, слегка скрипнул зубами.

Разве что чудо?

Ну да, ну да.

Кто-нибудь, в конце концов, разберётся в том, что произошло, и за ним пошлют второй корабль, а по совместительству машину времени.

Ага, размечтался…

— Здесь остановите, — попросил шофёра капитан Сергей Тимаков.

Автобус затормозил на углу проспекта Будённовского и улицы Энгельса. Водитель открыл переднюю дверь.

— Выходим, — скомандовал Тимаков.

Они вышли. Они — это Максим, Тимаков и Никаноров.

— Предложение такое, — сказал Никаноров. — Ты сейчас устраиваешься на своей Московской тридцать один, а через сорок минут мы с Игорем за тобой зайдём. Если, паче чаяния, не устроишься, — дуй к нам, на Островского шестьдесят семь. Мы там приземлились. Это переулок ниже по Энгельса и направо, — он показал рукой. — Вон там. Две комнаты на втором этаже, спросишь. Найдём, где тебя положить, а завтра разберёмся. Вопросы?

— Только один. Куда идём? Надеюсь, в злачное место?

— Злачнее не бывает. Ресторан «Деловой двор», один из немногих, который работает даже в это тяжёлое время. Деньги-то есть у тебя, извини за вопрос?

— Хватит, чтобы угостить боевых товарищей, — усмехнулся Максим. — Мне за сбитые выдали. И зарплату за сентябрь.

— Чистый буржуй, — кивнул Никаноров. — Но делить будем на троих. Как у нас говорят, чем точнее расчет — тем крепче дружба.

На том и порешили.

Тимаков и Никаноров пошли вниз по Энгельса, а Максим перешёл на другую сторону, дошёл по Будённовскому до Московской, повернул направо и вскоре стоял перед домом номер тридцать один.

Двухэтажный, с полуподвалом, вероятно, конца девятнадцатого — начала двадцатого века, с двумя роскошными и уже потерявшими половину листвы липами. Максим обратил внимание на довольно необычное полукруглое окно над входом и вошёл во двор.

Огляделся.

Колонка с водой. Деревянный сортир. Какие-то кривоватые сараи. Возле колонки набирала воду в ведро женщина в тёмной одежде.

— Добрый вечер, — поздоровался Максим.

— И вам здравствуйте, молодой человек.

— Не подскажете, где мне найти Клавдию Ильиничну?

— Комнату, что ли, хочешь снять? На постой?

— Вы весьма проницательны.

— Да тут и проницать нечего, сразу всё видно, как на ладони. Вон дверь от тебя по левую руку. Туда постучи.

Женщина подхватила ведро и скрылась в глубине двора.

Максим подошёл к указанной двери и уверенно постучал.

— Кто? — послышалось за дверью.

— Меня Николай зовут. Я к вам от Сподина Анатолия Геннадьевича.

Дверь открылась.

За ней обнаружилась невысокая остроносая старушка лет семидесяти.

— Клавдия Ильинична? — осведомился Максим.

— Она самая. От Анатолия Геннадьевича, значит?

— От него.

— Понятно. Ну, пошли комнату смотреть.

Это оказалась небольшая комната на втором этаже. С тем самым единственным полукруглым окном, на которое Максим обратил внимание.

У окна — широкая кровать. Здесь же стол и три стула. Книжная полка, на которой Максим успел заметить томики Чехова, Достоевского, Александра Грина, Чарльза Диккенса и Пушкина.

Большой сундук, в котором хранилось постельное бельё и одеяла. Вешалка для верхней одежды. Шкаф. Овальное зеркало. Для освещения — электрический торшер с сороковаттной лампочкой. На случай отключения электричества имелась и керосиновая лампа.

Комната Максиму понравилась. Была она уютной и одновременно необычной. Вероятно потому, чтов высоту едва достигала метра восьмидесяти — так, что Максим при своём росте метр семьдесят восемь чуть ли не задевал потолок макушкой.

— Это потому, что до революции здесь был дровяной склад, — пояснила Клавдия Ивановна. — А зачем в дровяном складе высокие потолки?

— Действительно, — улыбнулся Максим. — Совершенно незачем.

Потом Клавдия Ивановна показала ему кухню, где имелся кран с холодной водой и раковиной и рядом отдельный туалет с унитазом и бачком.

— Шикарно, — восхитился Максим. — Мне нравится. Червонец в сутки, говорите?

— Да, червонец, — твёрдо произнесла Клавдия Ильинична.

— А кто топит?

— Дворник. Потапыч. Он на первом этаже живёт, в дворницкой. К нему же обращаться, если что понадобиться.

— Я ему что-то за это должен?

— Он за это в жилконторе зарплату получает. Но от полтинника лишнего не откажется.

— Понятно. А керосин где брать?

— Керосиновая лавка за углом, на Островского. Но вам беспокоиться об этом не надо, керосин я и сама купить могу. Вы разве готовить будете? Такие молодые красивые мужчины, как вы, обычно не готовят.

— Вот как! — засмеялся Максим. — А где же они питаются?

— Их женщины кормят, — серьёзно сказала Клавдия Ильинична. — Кормить мужчину — святая обязанность женщины.

[1] «Марш авиаторов», 1923 год.