По прозвищу Святой. Книга третья

Глава тринадцатая

Стрелять Судоплатов предложил из «люгера».

— Знакомая система? — осведомился.

— Пули, погуще! По оробелым! В гущу бегущим грянь, парабеллум!, — ответил цитатой Максим и взял оружие.

— Это кто? — не понял Судоплатов.

— Это Владимир Маяковский. Поэма «150 000 000».

— А, горлан-главарь. Хороший был поэт. Жаль, в жизни слабаком оказался.

— Потому что сильные люди не кончают жизнь самоубийством?

— Именно. Сильные борются до конца. Хотя, конечно, обстоятельства разные бывают. Помню, был у нас такой Козельский, бывший царский офицер… — Судоплатов прервался. — Ладно, неважно. Давай, покажи, на что способен. Дистанция — пятьдесят метров. Три пристрелочных, пять зачётных. Огонь!

Максим чуть расставил ноги, поднял пистолет двумя руками (левая поддерживает снизу правую) и выстрелил восемь раз подряд без перерыва.

— Даже так? — чуть приподняв брови, осведомился Судоплатов. — Что ж, пошли, посмотрим.

Все подошли к мишени, на которой был изображён черный силуэт человека по грудь (почему-то в английской каске времён Первой мировой войны) с белыми и чёрными концентрическими кругами и цифрами от «1» до «10».

— Отлично! — воскликнул Судоплатов. — Просто отлично! Семь в десятку и только раз промазал. Даже я так вряд ли смогу.

— Попал все восемь, — сказал Максим. — Просто две пули — одна в одну. Присмотритесь.

— А ведь и верно, — подтвердил полковник Орлов, наклонившись к мишени. — Вот, — он показал пальцем. — Едва заметно смещение.

— Силён, — покачал головой Судоплатов. — Что насчёт винтовки?

Из обычной трёхлинейки, стоя, Максим на дистанции сто метров выбил сто очков из ста возможных. Столько же — из «маузера».

— Анатолий Николаевич, — обратился Судоплатов к Михееву. — Отдай мне товарища лейтенанта. Я из него лучшего диверсанта всех времён и народов сделаю.

Михеев засмеялся.

— Пока не могу, — ответил. — Самому нужен. Опять же, ты и твои архаровцы в глубоком тылу работаете, а нас сейчас ближний интересует. Но со временем всё может быть. Особенно, если поможешь с набором диверсионной группы.

— А чего сразу архаровцы?

— Так я ж в хорошем смысле. Архаровцы — значит, отчаянные.

— Ну, если в хорошем… Помогу, не вопрос. Хоть архаровцами, хоть подготовкой. Кто нужен?

— Радист в первую очередь, — сказал Максим. — Радиста у меня точно нет.

— Будет тебе радист. Есть у меня один, из интернациональных бригад, в Испании ещё воевал. Поляк. Ян Кос зовут. Он не только радист. Стреляет немногим хуже тебя, взрывное дело тоже знает. Смелый, надёжный.

— Не сильно гоноровый? — спросил Максим. — А то у поляков бывает.

— У наших тоже, — сказал Судоплатов. — Нормальный, что такое воинская дисциплина, знает.

— Беру, — сказал Максим.

До вторника четвёртого ноября, когда были назначены экзамены, Максим ещё раз успел проштудироватьвсе учебники и методические пособия, сходил на несколько лекций и практических занятий, на которые посчитал нужным сходить, и занимался поиском своих ребят-разведчиков из сорок второй дивизии. В который раз сетуя, что в этом времени нет интернета, и вообще связь и передача информации находятся, можно сказать, в зачаточном состоянии.

Да, уже есть телефон, радио, телевидение и начали появляться первые ЭВМ.

Но всё равно на первом месте — бумага. Оборот писем, распоряжений, приказов, инструкций, и многого, многого другого требует времени и бюрократии.

Кое-что, однако, выяснить удалось. В первую очередь, благодаря организации, к которой нынче относился Максим. К работникам НКВД в стране традиционно относились с большим уважением. В чём-то это уважение было, конечно же, замешано на страхе — военные (и нетолько они) хорошо помнили сравнительно недавнюю «ежовщину», во время которой пострадали многие невинные люди, но не только на нём. Люди видели, чувствовали и знали, как работают чекисты — не щадя ни своего времени, ни здоровья, ни жизни. Наравне со всей страной.

В ожесточённых боях при выходе из окружения сорок вторая стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Васильева Николая Васильевича понесла громадные потери. В связи с этим было принято решение дивизию расформировать. Сам Васильев поступил в распоряжение Военного Совета Юго-Западного фронта. Оставшиеся в живых бойцы и командиры были распределены по другим частям.

Пустив в ход всё своё обаяние, остатки шоколада из лётного пайка и бутылку коньяка, приобретённую за бешеные деньги у знакомого уже мужичка с Центрального рынка, Максим выяснил, что его командир, лейтенант Егор Латышев, до сих пор на реабилитации в Астрахани.

Пулемётчик Муса Герсамия и снайпер-якут Иван Николаев живы, находятся в резервном полку под Москвой.

Сержант Найдёнов и рядовой Прокопчик погибли смертью храбрых. Максим знал об этом и раньше, но теперь сведения подтвердились.

Следы рядового Гринько затерялись.

Между делами ещё дважды встретился с Судоплатовым и познакомился со своим будущим радистом поляком Яном Косом. Тот оказался молодым симпатичным русоволосым парнем лет двадцати шести-двадцати семи с улыбчивыми серыми глазами.

По-русски он говорил очень хорошо, практически без акцента, хотя и любил время от времени вставлять польские словечки.

— Ещё какими-то языками владеешь? — спросил Максим.

— Кроме родного польского, украинским и испанским. Немного немецким. Разрешите вопрос, товарищ младший лейтенант?

— Конечно.

— С парашютом прыгать придётся?

— Вполне вероятно. А что?

— Высоты боюсь, — с самым серьёзным видом сказал Янек и тут же рассмеялся. — Шучу, не боюсь. Но прыгать не люблю.

— Что так?

— Nie wiem, — пожал плечами радист и тут же поправился. — Не знаю. Трижды прыгал, все три раза удачно. Не понравилось.

— Нам всем много чего не нравится, — сказал Максим. — Я, вот, терпеть не могу по грязи на брюхе ползать, а приходится. Причём постоянно.

— Не обращайте внимания, товарищ лейтенант, — махнул рукой Кос. — Это всё bzdura, чепуха. Надо будет — прыгну.

На том и порешили.

Экзамены во вторник Максим сдал на «пятёрки». Включая уголовное и следственное право.

Станислав Маркович сдержал слово и устроил Максиму не просто экзамен, а самый настоящий марафон.

Но куда там.

Максим просто всё помнил наизусть и давал нужный ответ мгновенно.

— Поразительно, молодой человек, поразительно, — сказал под конец пожилой преподаватель, снимая и протирая старомодное пенсне. — Поразительные память и внимание. Феноменальные, я бы сказал. Был у меня, помнится, однокурсник в Казанском университете, тоже на лету всё схватывал. Но и ему с вами было бы непросто тягаться, думаю.

— Что за однокурсник? — спросил Максим.

— Ульянов Владимир Ильич, — едва заметно улыбнулся Станислав Маркович и подмигнул. — Слыхали о таком?

Четвёртого ноября Максим экстерном сдал все экзамены и на следующий день, пятого числа, вышел приказ о зачислении его в ряды НКВД и присвоении нового внеочередного звания лейтенанта государственной безопасности.

— Поздравляю, Коля, — пожал ему руку Михеев, когда Максим явился к нему при полном параде — в новенькой форме и всеми наградами на груди. — Лёгкой жизни не обещаю. Но будет интересно.

— Лёгкой жизни не ищу, а скучать не люблю, — ответил Максим. — Обмоем звание, Толя? А то как-то неправильно получается, даже Героя ещё не обмыли.

— Сколько сейчас? — Михеев посмотрел на часы и сам себе сказал. — Семнадцать часов. Давай, если только недолго.

Максим сходил к своей шинели, которую перед этим оставил на вешалке, достал из внутреннего кармана бутылку водки, из левого четвертинку чёрного хлеба, завёрнутую в газету, из правого — банку мясных консервов, тоже в газете.

— Ставь на стол, — показал Михеев и полез в сейф, откуда извлёк два гранёных стакана, солонку, две ложки и одну луковицу.

Расстелили на столе всё ту же газету, открыли, нарезали.

— Сначала Героя, — сказал Михеев.

Максим открутил от кителя Золотую Звезду, бережно положил в стакан.

— У тебя на сегодня ещё какие-то дела есть? — осведомился Михеев.

— Нет. Завтра с утра еду в часть, где мои ребятки служат. Нашёл двоих.

— Ну, тогда всё по правилам, — сказал Михеев и налил Максиму почти полный стакан, а себе плеснул грамм пятьдесят. — Закусить можешь, так и быть.

— Напугал ежа сам знаешь чем, — сообщил Максим, взял стакан и поднялся.

Михеев ждал, глядя на него снизу вверх.

— Толя, — сказал Максим. — Товарищ комиссар государственной безопасности. Хочу тебе сказать, как начальнику, старшему по званию и просто товарищу, что благодарен нашей партии и правительству за высокую награду. Обязуюсь и впредь бить врага изо всех своих сил до самой его поганой кончины.

Максим залпом выпил водку, осторожно взял зубами награду и положил себе на ладонь.

После чего прикрутил Звезду на место и только потом закусил.

— Кстати, о партии, — сказал Михеев, тоже выпив и закусив. — Ты почему у нас не коммунист до сих пор, я понять не могу?

Вопрос застал Максима врасплох. За войной он как-то совсем забыл, что здесь, в первом Советском Союзе, и особенно в это время, членству в ВКП(б) придавали громадное значение.

— Я — комсомолец, — сказал он.

— Это понятно. Я спрашиваю, почему до сих пор не коммунист?

— Так когдабыло вступать? Ты же сам знаешь. Сплошные бои. Сейчас только чуток передохнул.

— Многие как раз перед боем и вступают, — сказал Михеев. — Вот что, Коля. Давай, не тяни, подавай заявление. На задание уже должен уйти членом партии. Или хотя бы кандидатом. Рекомендацию я тебе дам. Вторую даст комсомол.

— А третью? — спросил Максим.

— Могу Судоплатова попросить. Хотя нет, неудобно, он тебя не знает фактически. Даже я, строго говоря, не имею права этого делать.

— Почему? — удивился Максим.

— Учи Устав, Коля. Не менее года должен тебя знать по работе или службе, прежде чем рекомендовать.

— А как же…

— Исключения возможны. Особенно сейчас, в военное время. Но они всё равно должны быть в каких-то пределах.

— Тогда генерал-майора Васильева попрошу, — решил Максим. — Он как раз сейчас в Москве и он меня знает, вместе воевали.

— Это бывшего комдива сорок второй стрелковой? — проявил осведомлённость Михеев.

— Его.

— Попроси. Васильев на хорошем счету, сумел вырваться из окружения. Ну что, теперь звание?

— Давай.

Михеев подошёл к Максиму, отцепил обе «шпалы» от его петлиц, положил в стакан.

— Только давай на этот раз поменьше наливай, — попросил Максим. — Не хочу опьянеть.

— Чекист не должен пьянеть никогда, — наставительно заметил Михеев, но просьбу выполнил, налил немного.

Выпили зановое звание, прикрепили обмытые шпалы на место.

— Ну вот, — сказал Михеев удовлетворённо, оглядывая Максима. — Теперь вижу перед собой самого настоящего лейтенанта государственной безопасности да ещё и Героя Советского Союза. Обскакал ты меня по наградам, Коля!

— Наверстаешь, — пообещал Максим. — Война длинная.

— Длинная? — Михеев пронзительно глянул на Максима.

— Конечно, — Максим подцепил ложкой кусок мяса из банки, положил на хлеб, рядом пристроил кусочек лука, со смаком откусил, прожевал, проглотил. — А ты считаешь иначе?

— Как сказать… смотря какой срок называть длинным.

— Года четыре, не меньше, — сказал Максим. — Это если считать с двадцать второго июня.

— Значит, не раньше сорок пятого года?

— Думаю, да.

— Пессимистично.

— Реалистично, Толя, реалистично.

— Пусть так. Только никому об этом больше не говори. И вообще… поменьше болтай на подобные темы. Могут неправильно понять. Да и вообще поменьше болтай, больше слушай.

— Постараюсь, — сказал Максим. — Так-то я не особо болтлив. Хотя водка, конечно, язык развязывает.

— Со мной можешь и поболтать, — разрешил Михеев. — С другими поостерегись. Ты теперь чекист, а у нас, скажу тебе, всё не так просто и честно, как кажется. Это только Феликс Эдмундович считал, что у чекиста должны быть чистые руки, горячее сердце и холодная голова. У идеального чекиста — да. Но до идеала нам всем далеко, как до Луны.

— Ну, Луна не так уж далеко, как кажется, — заметил Максим. — Каких-то четыреста тысяч километров, десять земных экваторов всего. Долетим.

— Любишь фантастику? — осведомился Михеев. — Уэллса там, Жюля Верна, нашего Беляева. А?

— Люблю, конечно, я же лётчик, меня ввысь тянет. — Но дело не только в фантастике. Тот же Константин Циолковский считает, что космическое пространство вполне может быть завоёвано и освоено с помощью ракет. А он, между прочим, учёный. Серьёзный учёный. Мне как-то попалась его работа про ракетные поезда. Захватывающе!

— Интересный ты всё-таки человек, Коля, — сказал Михеев. — Даже космосом интересуешься. Казалось бы, где мы, а где космос.

— Надо мечтать! Кажется, так заповедовал нам товарищ Ленин? — подмигнул Максим.

— Кстати, о Ленине, — сказал Михеев. Послезавтра седьмое ноября. Двадцать четвёртая годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Праздник.

— Я помню, — сказал Максим.

— Будет парад на Красной площади. Хочешь посмотреть?

— А можно?

— Теперь можно, — улыбнулся Михеев.

— Конечно, хочу! — воскликнул Максим.

— Тогда жду тебя послезавтра здесь ровно в девять. Парад в десять начинается.

— Отлично. Можно одну просьбу?

— Да, машину завтра можешь взять, — сказал Михеев. — Но только до обеда. После обеда она мне будет нужна.

— Как ты догадался?

— Да тут и гадать нечего, ты же сам сказал, что завтра с утра едешь в часть, где твои ребята служат. Значит, нужна машина. Приказ о переводе — это само собой, но пыль в глаза командиру части тоже пустить не помешает. Да и время дорого, а на машине быстрее.

— Вот за что я тебя, Толя, люблю и уважаю, так это за умение вовремя прочесть мысли подчинённых, — сказал Максим.

— На том и стоим, — сказал Михеев. — Кстати, где они служат?

— Сто сорок четвёртая стрелковая дивизия.

— Сто сорок четвёртая, сто сорок четвёртая… — Михеев поднял глаза к потоку, вспоминая. — Она же Звенигород обороняет сейчас? В составе пятой армии?

Максим подтвердил.

— Так это уже линия фронта, считай, тебе пропуск специальный понадобится.

— Ну да.

Михеев вздохнул.

— Ладно, сделаем, сегодня же. Только это… на рожон там не лезь особо, ладно? А то знаю я тебя.

— Это уж как получится.

— Отставить «как получится». Не лезь. Это приказ.

— Есть не лезть на рожон, товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга!

— Вот так, молодец. И вот что ещё. Чтобы «эмка» моя и шофёр в целости и сохранности в Москву вернулись. Понял меня?

— Так точно, понял.

— Вот теперь наливай. За тех, кого уже нет с нами…

Штаб сто сорокчетвёртой стрелковой дивизии, держащей оборону на дороге Руза-Звенигород, располагался в Звенигороде, на территории Дома отдыха «Связист». Расстояние почти в шестьдесят километров «эмка» Михеева преодолела меньше чем за час.

За рулём машины сидел личный шофёр и ординарец Михеева сержант госбезопасности Иван Кошуба, знакомый Максиму ещё по Ростову.

Кошуба гнал машину профессионально и даже нагло, выскакивал на встречку, обгоняя маршевые роты, танки, грузовики и артиллерийские упряжки, направляющиеся к фронту.

Движение от фронта к Москве было не таким интенсивным, но всё-таки было.

Где-то на тридцатом километре Рублёво-Успенского шоссе «эмка» Михеева едва не столкнулась с запылённым помятым армейским пикапом ГАЗ-61–415, который не захотел уступить дорогу.

Машины замерли на расстоянии буквально метра друг от друга.

Максим вышел из машины.

Из пикапа выпрыгнул какой-то капитан и сразу заорал, показывая руками, чтобы Максим уступил дорогу.

Рёв танковых двигателей (мимо проходила колонна «тридцатьчетвёрок») мешал разобрать слова, но Максим понял, что они, в основном, матерные.

Он шагнул к капитану, достал удостоверение, ткнул ему под нос.

— Лейтенант государственной безопасности Николай Свят, — сказал громко и внятно. — По приказу комиссара государственной безопасности третьего ранга товарища Михеева. Пропустите мою машину, товарищ капитан. Немедленно.

Капитан бросил взгляд на удостоверение, на петлицы Максима, пробормотал сквозь зубы что-то нецензурное и сел в кабину.

Пикап сдал назад и съехал с дороги на обочину.

Капитан махнул рукой — проезжай, мол.

— Поехали, — сказал Максим Ивану, садясь рядом и захлопывая дверцу.

«Эмка» тронулась с места и погнала дальше.