По прозвищу Святой. Книга третья

Глава одиннадцатая

— Заставляете ждать, товарищ младший лейтенант, — недовольно заметил Михеев, когда Максим появился на пороге.

— Торопился, как мог. Что-то случилось? — Максим внимательно посмотрел на товарища комиссара государственной безопасности. Тот был явно взволнован и даже встревожен, нервно курил папиросу.

В пепельнице Максим заметил ещё два окурка.

Михеев терпеть не мог полных пепельниц, всегда выбрасывал окурки в мусорное ведро. Значит, выкурил совсем недавно. Можно сказать, подряд. Точно что-то случилось.

— Нас вызывают в Кремль, — сообщил Михеев и одним движением загасил папиросу в пепельнице. — Тебя и меня, как непосредственного твоего начальника.

— Кто? — спросил Максим.

— Сам, — коротко ответил Михеев.

— Товарищ Сталин? — изумился Максим.

— Он. Готов?

— Даже не знаю, что сказать… Будем считать, что готов.

— Поехали.

Они спустились вниз, сели в ожидающую у подъезда машину и уже через пять минут, пройдя проверку документов, въезжали в Кремль.

Машина остановилась возле главного входа в Сенатский дворец. Здесь, как было известно, Максиму, традиционно располагались кабинеты и квартиры всех руководителей первого Советского Союза, затем России, и, наконец, второго Советского Союза.

Бывать в Сенатском дворце ранее Максиму не доводилось.

Прошли вторую, более тщательную проверку документов.

Поднялись на второй этаж, прошли по коридору, застеленному красной ковровой дорожкой, в левое крыло.

Михеев остановился возле тяжёлой двери из тёмного дуба.

«Народный комиссар обороны СССР тов. Сталин И. В.» прочёл Максим на табличке.

— Верил бы в бога, перекрестился бы, — пробормотал Михеев.

— Всё будет хорошо, товарищ комиссар, — ободрил его Максим. — Стучите.

Михеев постучал.

— Войдите!

Они вошли.

Из-за стола им навстречу поднялся совсем невысокий круглолицый лысый человек. Брови у человека были слегка приподняты, поэтому казалось, что на мир он смотрит с постоянным лёгким удивлением.

— КИР, — позвал Максим своего верного помощника.

— Здесь.

— Кто это?

— Товарищ Поскрёбышев, Александр Николаевич. Личный многолетний помощник Сталина.

— Что я должен о нём знать?

— Говорят, обладает феноменальной памятью. Ничего не записывает, всё запоминает. Сталин доверяет ему если не абсолютно, то близко к этому.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался Поскрёбышев.

— Здравия желаем, — слаженно, будто специально тренировались, ответили Михеев с Максимом.

— Подождите минуту, — Поскрёбышев скрылся за другой дверью, тоже из тёмного дуба.

Через несколько мгновений вышел обратно, оставив дверь открытой.

— Входите, вас ждут.

Они вошли.

Стараясь не вертеть головой, Максим быстро оглядел кабинет.

Большой, метров сто пятьдесят квадратных.

Отделан дубовыми панелями со вставками из карельской берёзы.

На паркетном полу, начищенном до гладкого идеального блеска, — красные ковровые дорожки.

Два стола. Рабочий, тяжёлый, двухтумбовый, с телефонами, прибором для письма и настольной электрической лампой, покрытый зелёным сукном. И большой стол для совещаний.

Удобные мягкие полукресла и просто стулья.

На одной стене фотографические чёрно-белые портреты Маркса и Ленина. На другой — Суворова и Кутузова. Живописные.

Сейф, конторка, вешалка, большой книжный шкаф.

Тяжёлые шторы на окнах.

Яркий электрический свет двух люстр.

Но главное — стоящий посреди кабинета человек в полувоенном френче, серых брюках, заправленных в хромовые сапоги, и дымящейся трубкой в руках. Среднего роста, плотный, усатый, с цепким пронзительным взглядом карих, отдающих в желтизну, глаз.

Человек, известный практически всем на Земле даже через сто пятьдесят лет после этого времени.

Товарищ Сталин.

А за столом для совещаний ещё двое, которых Максим тоже сразу узнал.

Берия и Абакумов.

Генеральный комиссар государственной безопасности и его первый заместитель, комиссар государственной безопасности третьего ранга.

Сталин подошёл ближе к стоящим навытяжку Михееву и Максиму.

Он казался выше из-за сапог с каблуками и несгибаемой, железной воли, незримо исходящей от него.

Максим сразу, как только вошёл, почувствовал эту волю (так перелётные птицы чувствуют магнитное поле Земли) и понял, почему Иосиф Виссарионович Джугашвили превратился в товарища Сталина.

— Здравствуйте, товарищи, — мягко произнёс Сталин.

— Здравия желаем, товарищ Сталин! — рявкнули Михеев с Максимом.

Сталин едва заметно улыбнулся.

— Хорошо, но громко. Можно и поспокойнее, мы не на параде. Проходите, садитесь.

Кивнув в ответ Берии и Абакумову, Максим с Михеевым сели рядом с ними.

Сталин устроился напротив, откинувшись на спинку полукресла. Перед ним лежала кожаная папка с бумагами и стояла хрустальная пепельница. Однако папку не открыл, затянулся табачным дымом, оглядел присутствующих, задержавшись на Максиме.

Максим спокойно встретил взгляд вождя. На секунду ему показалось, что в глазах Сталина промелькнуло что-то похожее на уважение.

— Мне тут про вас, товарищ Свят, какие-то невероятные истории рассказывают, — произнёс Сталин, коснувшись трубкой папки. — Пишут, что вы два немецких бомбардировщика сбили из обычной винтовки и ещё двадцать один «юнкерс» уничтожили прямо на аэродроме. Это правда?

— Правда, товарищ Сталин, — ответил Максим. — Но не вся.

— Вот как? Расскажите всю.

— Ещё двенадцать самолётов я сбил в воздушных боях. Среди них не только «юнкерсы», есть и «мессеры».

— Значит, всего тридцать пять машин? — быстро посчитал Сталин.

— Так точно.

— Неплохо. Даже очень хорошо. Не знаю ни одного лётчика, который на сегодняшний день сделал бы больше. А враги? Сколько вы уничтожили немцев? Спрашиваю, потому что это важно. Самолёты и танки можно новые сделать, и довольно быстро, а вот подготовить хорошего лётчика или танкиста — нужно время и деньги.

— Не считал, товарищ Сталин, — ответил Максим. — Много. Я ведь ещё в партизанском отряде успел повоевать и разведчиком в составе сорок второй стрелковой дивизии, когда из окружения с ней выходил.

— А потом уже с моей группой, — добавил Михеев. — Разрешите, товарищ Сталин?

— Говорите, товарищ Михеев, — кивнул Сталин.

— Я уже изложил письменно, но хочу повторить непосредственно вам. Младший лейтенант Николай Свят в прямом смысле слова спас наши жизни. Мою, командарма Потапова и бойцов, с которыми мы выходили из окружения. Если бы не он, его воинские умения и природные способности… — Михеев покачал головой. — Прямо скажу. Я не встречал в своей жизни подобных людей. Иногда мне кажется, что он может всё. Хотя так и не бывает.

— По-разному бывает, товарищ Михеев, по-разному, — неторопливо произнёс Сталин и снова пристально посмотрел на Максима. — Расскажите о своём детстве, товарищ Свят. Кто были ваши родители?

— Родители — крестьяне, умерли рано, от голода. Меня бабка с дедом воспитывали. Потом тоже умерли, беспризорничал… Потом трудовая коммуна имени Дзержинского, которая, считаю, сделала из меня человека. Затем Чугуевское военное авиационное училище лётчиков, фронт. Вот и вся моя жизнь.

— Здесь написано, — Сталин снова коснулся чубуком трубки папки, что вы страдаете амнезией. Плохо помните некоторые моменты вашей жизни.

— Всё правильно, — подтвердил Максим. — У меня была очень сильная контузия, после которой я частично потерял память.

— Расскажите об этом.

Максим рассказал про операцию по спасению евреев Коростеня, засаду, в которую попал отряд, как он с товарищами остался прикрывать отход остальных; про страшный взрыв, уничтоживший наседающих немцев и чуть не отправивший на тот свет его самого.

— Очнулся в плену, прикованный к койке. Немцы меня допрашивали об этом взрыве… Тогда я и понял, что не всё помню из своей жизни.

— А что потом было? — спросил Сталин. Было заметно, что ему действительно интересно — слушал он Максима очень внимательно. Берия и Абакумов помалкивали, но тоже явно не скучали.

— Потом меня отправили в Германию, на транспортном самолёте Ю-52. А я его угнал, — Максим позволил себе улыбнуться.

Берия и Абакумов переглянулись.

— Вы были в наручниках? — неожиданно спросил Берия.

— В кандалах, если можно так сказать. На левой руке был гипс, в наручники меня не заковывали.

— То есть, левая рука у вас была сломана?

— Да.

— Как вы сумели освободиться?

— С помощью женской заколки для волос. В тех кандалах был простой замок.

— А где взяли заколку? — спросил Абакумов.

— У немецкой медсестры по имени Марта.

— Ясно, — сказал Берия. — А как потом вы летали и сбивали немецкие самолёты? Со сломанной рукой.

Опа, подумал Максим. Хрен с ним, была ни была.

— На мне всё очень быстро заживает, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности. — Я бы сказал феноменально быстро. Врачи говорят, что так бывает, хоть и редко. Повышенная от природы регенерация тканей. Могу сейчас порезать себе руку, и через пятнадцать минут рана затянется. Показать?

— Не надо, — покачал головой Сталин. — Мы вам верим.

— Захватывающая история, — сказал Берия. — Прямо как роман читаешь. Извини, Коба.

— Ничего, Лаврентий, мне тоже интересно, — сказал Сталин. — Это правда, что те немецкие офицеры, которых вместе с самолётом захватил товарищ младший лейтенант, дали очень важные сведения?

— Правда, — ответил Берия. — Там ещё портфель был с бумагами. Тоже важными. За одно это товарищу младшему лейтенанту нужно большое спасибо сказать.

— Скажем, — произнёс Сталин. — Обязательно. Но сначала… Так что это был за взрыв, товарищ Свят? У вас есть какие-то предположения?

— Кроме нашего секретного склада боеприпасов ничего не приходит в голову, товарищ Сталин.

Их глаза опять встретились. Тёмно-карие Максима и светло-карие, чуть желтоватые, товарища Сталина.

— Ну, хорошо, — произнёс, наконец, Сталин. — Пусть будет склад боеприпасов. Хотя ни о каком складе в том районе нам не известно, — он встал, подошёл к своему рабочему столу, открыл ящик, достал оттуда две орденские коробочки, сапожное шило, вернулся к столу для совещаний, положил коробочки рядом с папкой. Не садясь, открыл папку, достал оттуда бумагу, протянул Берии:

— Зачти, Лаврентий. Как теперь старший начальник товарища Свята.

— Самый старший начальник у нас ты, Коба, — сказал Берия.

— А ты всё равно зачти, — весело сказал Сталин.

Берия взял бумагу, поднялся.

Остальные поднялись вслед за ним.

— Указ Президиума Верховного Совета СССР, — начал читать Берия. — За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» младшему лейтенанту Святу Николаю Ивановичу. Подписи: Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин, секретарь Президиума Верховного Совета СССР Александр Горкин.

— Подойдите ко мне, товарищ Свят, — сказал Сталин.

Максим обошёл стол, приблизился.

Сталин взял шило.

— Товарищ Сталин, может, я сам? — спросил Максим, с некоторой опаской глядя на острый предмет в руке вождя.

— Вы что же, думаете, товарищ Свят, сын сапожника не умеет с шилом обращаться? — подмигнул Сталин. — Стойте спокойно.

Ловко провертел две дырки в кителе Максима с левой стороны.

Открыл коробочки. Сначала, выше медали «За отвагу» и ордена Красного Знамени, прикрепил орден Ленина. Затем выше всех наград, Золотую Звезду Героя Советского Союза.

Отступил, полюбовался на свою работу. Протянул руку.

— Поздравляю, товарищ Свят. Заслужили!

— Служу Советскому Союзу, — ответил Максим, осторожно пожимая руку вождя.

Берия, Абакумов и Михеев зааплодировали.

— Просьбы, пожелания? — осведомился Сталин.

Мелькнула безумная мысль выложить прямо сейчас товарищу Сталину всё, как есть.

Про будущее и СССР 2.0.

Про экспериментальный нуль-звездолёт «Валя Котик».

Про то, кто такой на самом деле он, Николай Свят.

Про свои сверхспособности, и всезнайку КИРа, имплантированного в его организм.

Про истинную причину взрыва, уничтожившего целый немецкий полк.

Про рубашку из поляризованного углерита, в конце концов.

Много про что.

Но будет ли от этого польза?

Он вспомнил свой плен, шефа военной полиции 6-й армии вермахта штандартенфюрера Пауля Кифера.

Поверил ему Кифер?

Нет, не поверил.

Несмотря на то, что знал про странный, небывалой силы взрыв, уничтоживший немецкий пехотный полк и даже держал в руках рубашку Максима из поляризованного углерита.

Шизфрения, как и было сказано.

Да, он специально играл шизофреника. Но всё равно Кифер, как человек, которому по долгу службы положено думать, не задумался.

Так почему должны задуматься Сталин, Берия, Абакумов и даже, можно сказать, друг Михеев?

Это всё равно, что поверить в приведения или существование Бога. Хотя Сталин и учился когда-то в духовной семинарии… Нет. Это очень прагматичный человек, который прекрасно умеет отделять реальность от сказки. Иначе он не был бы товарищем Сталиным, каким мы его знаем. Хотя не без романтики. Иначе, он не верил бы в успех того дела, которое делает. Дела построения социализма.

Саму идею отвергать нельзя. Вполне вероятно, что когда-нибудь придётся открыться. Но не сейчас. Сейчас это будет выглядеть явным сумасшествием. Шизофренией. Враг у ворот Москвы. Только недавно с великим трудом была остановлена паника в столице, когда люди просто побежали по шоссе Энтузиастов на восток.

Лично Сталин и остановил, к слову.

Своим решением остаться в Москве.

Сам остался, и другим пример подал.

И вот в этот тяжелейший момент появляется человек, который заявляет, что он из будущего и обладает знаниями, которые пока недоступны человечеству. Причём не сам обладает, вернее, не только сам, а с помощью симбионта, импланта, искусственного интеллекта. Что такое искусственный интеллект? Сейчас я попытаюсь вам рассказать…

Вот тут тебя, дорогой мой Максим, в психушку и упекут.

И хорошо ещё, если это окажется психушка, похожая на ту, которая описана у Булгакова в «Мастере и Маргарите». На самом деле, всё может оказаться гораздо хуже.

Рубашка из поляризованного углерита?

Сверхспособности?

Знание будущего?

Остатки корабля?

Его схрон в лесу под Лугинами, где он спрятал некоторые вещи, взятые с корабля?

Всё это может помочь. Но может и не помочь.

Рубашку просто сунут куда-нибудь и забудут. Ещё не про такие вещи забывали. Особенно в том бардаке, который сейчас творится.

Сверхспособностями обладает не только он — у того же Поскрёбышева, к примеру, феноменальная память. Да и товарищ Сталин в этом отношении мало уступает.

Будущее, благодаря его вмешательству, уже меняется (Михеев и командарм Потапов, оставшиеся в живых, тому наглядный пример), и он не может быть стопроцентно уверен в своих прогнозах. По крайней мере тех, которые касаются ближайшего будущего.

Остатки корабля и схрон находятся на оккупированной территории, которую освободят только в сорок третьем году.

Нет, рисковать нельзя. Пока нельзя. Возможно, позже. Но не сейчас.

— Так что же, товарищ Свят, — вновь спросил Сталин. — Будут у вас какие-то просьбы или пожелания? Мы ждём.

— Есть одна просьба, товарищ Сталин, — твёрдо сказал Максим.

— Слушаю вас.

— Прошу отправить меня на самый трудный участок фронта. Готов выполнить любое задание партии и правительства!

— Похвально, похвально, товарищ Свят. Обязательно направим, можете не сомневаться. А пока учитесь, получайте новые знания.

— Разрешите ещё одну просьбу, товарищ Сталин?

— Разрешаю, — улыбнулся Сталин.

— Курсы трёхмесячные, идут уже почти три недели. Для меня это слишком долго. Хочу сдать все экзамены и зачёты экстерном, чтобы иметь возможность пораньше начать работу.

— Сколько вам нужно времени, чтобы подготовиться?

— Пять дней, товарищ Сталин.

— Сегодня четверг, тридцатое октября. Значит, вторник, четвёртое?

— Так точно.

— Хорошо, товарищ Поскрёбышев подготовит для вас нужную бумагу.

— Что-то ещё?

Эх, была ни была.

— По поводу будущего задания для меня. Сейчас, когда враг уже почти под стенами Москвы, считаю важным нанести ему крепкий удар по тылам. Я не только хороший лётчик, но и, смею думать, неплохой диверсант-разведчик. Могу нанести один из таких ударов. Особенно, если мне доверят самому набрать группу и разрешат включить в неё некоторых бойцов из сорок второй дивизии, с которыми я уже работал. Очень надеюсь, что они живы.

— Интересно, — произнёс Сталин. Его трубка погасла, и он снова её раскурил от спички. — Как думаете, товарищи, — обратился он к Берии, Абакумову и Михееву. Можем мы удовлетворить просьбу товарища Свята?

Берия посмотрел на Абакумова. Абакумов на Михеева и чуть кивнул.

— Думаю, можем, товарищ Сталин, — ответил Михеев. — Нечто подобное мы и планировали.

— Вот и хорошо, — сказал Сталин. — На этом наше маленькое совещание будем считать законченным. Все свободны. Лаврентий, ты останься.