По прозвищу Святой. Книга третья

Глава пятнадцатая

В ночь на седьмое ноября погода изменилась.

Поздним вечером шестого Максим специально выбрался на крышу общежития, чтобы понаблюдать за небом.

Всё было в точности так, как ему рассказал КИР, в необъятной квантовой памяти которого имелись даже сведения о том, какой была погода в Москве седьмого ноября тысяча девятьсот сорок первого года.

Давление упало, небо покрыли высокие прозрачные перистые облака, видимые в свете взошедшей луны.

Вокруг самой луны светилось гало — верный признак приближающегося циклона.

Утром большими тяжёлыми хлопьями пошёл снег.

Однако было не слишком холодно — минус четыре по Цельсию не та температура, при которой русский человек мёрзнет. Если он, конечно, одет по погоде.

Максим был одет по погоде. Только сменил повседневную одежду, включая шинель, на парадную. Сапоги начистил с вечера, с вечера же позаботился о раннем завтраке, приготовив себе пару бутербродов и завернув их, чтобы не подсохли, в вощёную бумагу.

Утром выпил горячего чаю с бутербродами, оделся, вышел на улицу.

Трамвая ждать не стал — быстрым шагом спустился по Красноказарменной к Яузе, перешёл по мосту на другой берег и вскоре оказался возле станции метро Бауманская.

Доехал на метро до Площади Революции, оттуда за пять минут добрался пешком до площади Дзержинского, где уже ожидала «эмка» Михеева.

Места им определили на трибунах у Мавзолея. Ночью с него сняли маскировку, которая успешно превращала Мавзолей в «трёхэтажный жилой дом», и теперь гробница Владимира Ильича Ленина обрела прежний мрачновато-торжественный вид.

Два громадных портрета, — Ленина и Сталина — укреплённых на фасаде ГУМа, подчёркивали неизменную приверженность партии и народа идеалам марксизма-ленинизма и твёрдую веру в скорейшую победу. Сначала над немецким фашизмом в этой великой войне, а затем, в планетарном масштабе, и над капитализмом.

Ровно в восемь часов утра, после боя курантов на Спасской башне, из репродукторов донёсся знакомый, достающий до самого сердца, голос Левитана:

— Внимание! Говорят все радиостанции Советского Союза. Центральная радиостанция Москвы начинает передачу с Красной площади парада частей Красной Армии, посвященного двадцать четвёртой годовщине Великой Октябрьской социалистической революции!

В какой-то момент Максим забыл, кто он такой на самом деле.

Он полностью растворился в этом времени, в этом торжественном дне седьмого ноября одна тысяча девятьсот сорок первого года.

В этом лёгком морозце.

В этих, летящих с низкого серого неба хлопьях снега.

В этом Советском Союзе.

Даже в речи товарища Сталина, которая вскоре зазвучала из громкоговорителей.

— Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, рабочие и работницы, колхозники и колхозницы, работники интеллигентского труда, братья и сестры в тылу нашего врага, временно попавшие под иго немецких разбойников, наши славные партизаны и партизанки, разрушающие тылы немецких захватчиков! — начал Сталин. — От имени Советского правительства и нашей большевистской партии приветствую вас и поздравляю с двадцать четвёртой годовщиной Великой Октябрьской социалистической революции!

Казалось, вся страна замерла, впитывая слова вождя.

Так иссушённая засухой земля впитывает долгожданный дождь, пролившийся над ней в тот самый критический момент.

Так голодающий получает вожделенную тарелку горячей похлёбки.

Так уходит отчаяние и приходит надежда.

— Бывали дни, когда наша страна находилась в еще более тяжелом положении, — продолжал Сталин. — Вспомните тысяча девятьсот восемнадцатый год, когда мы праздновали первую годовщину Октябрьской революции. Три четверти нашей страны находилось тогда в руках иностранных интервентов…

Максим никогда раньше не слушал этой речи Сталина. Незачем было. Поэтому теперь, как и миллионы советских людей, внимал ей впервые.

Сталин говорил, что положение страны сейчас намного лучше, чем было двадцать три года назад. Мы стали гораздо сильнее и богаче. У нас появились союзники, которых совсем не было тогда, в первые годы советской власти, и которые сегодня вместе с нами «держат единый фронт против немецких захватчиков».

Страна слушала.

Тихо падал снег.

Сталин говорил.

О том, что Германия уже потеряла около четырёх миллионов своих солдат (здесь товарищ Сталин, преувеличил, подумал Максим. На самом деле меньше. Но, если надо четыре миллиона, пусть будет четыре), скоро не выдержит такого напряжения и где-то через годик «должна лопнуть под тяжестью своих преступлений».

Максим знал, что ни через год, ни через два Германия не лопнет, и будет продолжать сражаться.

Но верить в это хотелось.

Как верил сейчас словам Сталина весь советский народ.

Тем временем речь вождя подошла к концу.

— Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки! На вас смотрит весь мир как на силу, способную уничтожить грабительские полчища немецких захватчиков. На вас смотрят порабощенные народы Европы, подпавшие под иго немецких захватчиков, как на своих освободителей. Великая освободительная миссия выпала на вашу долю. Будьте же достойными этой миссии! Война, которую вы ведете, есть война освободительная, война справедливая. Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков — Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова! Пусть осенит вас победоносное знамя великого Ленина!

За полный разгром немецких захватчиков!

Смерть немецким оккупантам!

Да здравствует наша славная Родина, ее свобода, ее независимость!

Под знаменем Ленина — вперед, к победе!

Грянул марш «Прощание славянки».

Величайший по своему значению в истории человечества военный парад начался.

Однажды, много-много лет вперёд, Максиму довелось присутствовать на параде на Красной площади. Девятого мая две тысячи девяностого года. Он — студент Бауманки, а парад был посвящён стосорокапятилетию победы в Великой Отечественной войне.

Очень странно употреблять прошедшее время по отношению к событиям, которые ещё не произошли, подумал в который раз Максим. Интересно, сколько ещё пройдёт времени, прежде чем он привыкнет к этому парадоксу?

Это было грандиозное зрелище, которое демонстрировало всему миру несокрушимую мощь советской армии, оснащённой такими системами вооружений, аналогов которых зачастую не было даже у самых развитых и сильных держав конца двадцать первого века.

Дабы никому в голову не могла прийти мысль повторить безумные попытки уничтожить Советский Союз и Россию военным путём.

Попытки как двадцатого, так и двадцать первого века.

Не считая множества подобных попыток прошлых веков.

Но даже тот, невероятный по красоте и мощи военный парад две тысячи девяностого года не шёл ни в какое сравнение с этим парадом года тысяча девятьсот сорок первого.

Да, тогда, в будущем, чеканя шаг, по Красной площади шли колонны мобильной штурмовой пехоты, закованной в углеритовую броню и вооружённой автоматами концерна «Калашников» последнего поколения.

Тягачи с гиперзвуковыми «скачущими» баллистическими, практически неуязвимыми для ПВО, ракетами, способными находиться в полёте месяцами. Каждая из них могла гарантированно уничтожить город размером с Вашингтон или мощный укрепрайон.

Танки с тройной поляризованной углеритовой бронёй и противодроновой защитой, вооружённые самонаводящимися гиперзвуковыми ракетами и автоматическими орудиями, которые выпускали до двадцати четырёх снарядов минуту и попадали в коробку из-под обуви на расстоянии шесть километров.

Беспилотные самоходные артиллерийские орудия и миномёты.

Рои дронов всех видов — от лёгких разведывательных до тяжелых ударных.

Роботы-сапёры и роботы-эвакуаторы раненых с поля боя.

Истребители Су-85, способные подниматься на высоту до ста километров, фактически выходя в космическое пространство, и наносить оттуда удары ракетами и управляемыми авиабомбами, оставаясь недосягаемыми практически для любых средств ПВО.

И многое, многое другое, чего и представить себе не могли люди этого времени, дажеобладающие самой богатой фантазией.

А здесь Максим видел солдат в серых шинелях, вооружённых трёхлинейками.

Конницу, славную сабельными ударами.

Грузовики ГАЗ-АА, «полуторки», с пехотой в пробиваемых насквозь винтовочной и автоматной пулей деревянных кузовах, тянущие за собой примитивную артиллерию.

Танки.

В основном, лёгкие, устаревшие уже даже для этой войны БТ-7 и Т-60, но в самом конце прошли и более серьёзные машины — «тридцатьчетвёрки» с 76-мм орудиями и десяток тяжёлых КВ-1.

Ещё раз.

Никакого сравнения.

Но Максим знал и видел, что эти, плохо вооружённые (с точки зрения человека конца двадцать первого века, конечно) и не слишком красиво и стройно марширующие люди, вскоре остановят врага, который шутя завоевал половину Европы.

Кровью своей остановят, мужеством своим, своей несгибаемой волей, умением воевать любым оружием и стоять под огнём до конца.

Так что извините, ребята, но этот парад круче, думал Максим, сидя на трибуне.

Пожалуй, ничего круче я в свой жизни не видел.

Он знал, что многие подразделения с парада отправятся прямиком на фронт и в какой-то момент пожалел, что не сидит сейчас в кузове «полуторки» с трёхлинейной винтовкой в руках или, по крайней мере, в кабине истребителя готового вылететь навстречу немецким бомбардировщикам (да, погода нелётная, но всякое бывает).

— Сейчас бы с ними, а КИР? — мысленно обратился он к своему верному товарищу и помощнику.

— Не разделяю твоего энтузиазма, — буркнул Корабельный Искусственный Разум. — Всему должно быть своё место и время. Твоё место в это время — здесь. Вот и будь доволен. Только вчера из боя вышел, мало тебе?

— Всё-таки ты зануда, — сообщил ему Максим.

— А ты — неисправимый мечтатель и романтик, — парировал КИР. — Даже удивительно, откуда это в тебе до сих пор берётся.

— В смысле?

— В смысле, если верить художественной литературе, а также исследованиям в области психологии, человек, прошедший через столько крови и смертей, сколько преодолел ты, должен уже, наконец, стать толстокожим прагматиком и фаталистом-нигилистом.

— Не верь всему, что написано, — наставительно заметил Максим. — Человеческий характер иногда способен на удивительную стойкость, ничем его не проймёшь.

— Да уж вижу, — сказал КИР и умолк.

Следующая неделя прошла в напряжённой подготовке. Прибыли с фронта Герсамия и Николаев. Помимо радиста Яна Коса к группе Максима по рекомендации Судоплатова присоединился взрывник-сапёр Савватий Озеров.

Лет двадцати восьми, будто свитый из жил, он производил впечатление очень сильного и выносливого человека.

Правда, вытянуть из него больше одного слова было весьма трудно.

Причём слова эти были категорически не уставные. «Да», «нет», «сделаем, командир» — самые употребляемые.

— Понимаешь, он из енисейских староверов, — сообщил Максиму Судоплатов. — Сапёр и взрывник от бога, но в того же бога верует твёрдо и ничем из него эту веру не вышибить. Возьми его к себе, а?

— Подальше с глаз начальства? — догадался Максим.

— Ага, — честно подтвердил Судоплатов. — Мы же, всё-таки, НКВД, а его в партию на аркане не затащишь, и в светлое коммунистическое завтра он верить отказывается категорически. Но воюет при этом геройски. У него уже «За отвагу» имеется, а Красной Звезды до сих пор нет только потому, что старовер. Такая, вот, загогулина получается. Я вообще боюсь, какбы его не посадили. Накатает какая-нибудь сволочь донос, машина закрутится, и даже я помочь не смогу.

Максим проверил знания и умения Савватия, и они его вполне устроили.

Поговорил и с самим красноармейцем.

Разговор получился коротким, но результативным.

— В мой отряд хочешь? Мне нужен хороший взрывник. Будем убивать немцев в их тылу.

— Да.

— С парашютом прыгал?

— Нет.

— Учиться готов?

— Да.

Таким образом, диверсионно-разведывательный отряд Максима сформировался в следующем составе: командир Николай Свят, радист Ян Кос, пулемётчик Муса Герсамия, снайпер Иван Николаев, взрывник и сапёр Савватий Озеров.

Пять человек. Вроде бы немного, но каждый мастер своего дела и стоит двоих, если не троих обычных бойцов. Не считая самого Максима, который один стоит роты.

С парашютом за эту неделю они прыгали трижды. Один раз днём, на поле, и дважды ночью — наполе и лес.

— Этого очень мало, — бурчал инструктор по имени Аслан Бероев. — Я бы сказал, категорически мало. Особенно, если учесть, что трое из вас вообще никогда с парашютом непрыгали.

— Они быстро учатся, — заверил Максим.

— Только на это и надежда… Сами-то вы, товарищ лейтенант государственной безопасности, ночью с парашютом прыгали?

— Прыгал, — уверенно соврал Максим. — Но с удовольствием пройду инструктаж ещё раз.

Дневной прыжок, несмотря на довольно сильный ветер и мороз, прошёл удачно, и новоявленные парашютисты были полны восторга неофитов и энтузиазма.

Кроме Яна Коса, который не преминул в очередной раз упомянуть, что прыгать не любит, но будет, раз уж деваться некуда.

— Самое главное в ночных прыжках — контролировать высоту, — рассказывал инструктор. — Запоминайте с первого раза, повторять не стану. Отсчёт времени — это первое. Покинули самолёт, отсчитываем те же три секунды, что и при дневном прыжке — двадцать один, двадцать два, двадцать три. Выдергиваем кольцо. Сразу после раскрытия ловим горизонт. Как? По световым бликам на линии горизонта, они всегда есть. Если ночь лунная — можно поймать отражение в реке, если она есть внизу, или озере, другом водоёме. Если ночь безлунная, или луна скрыта за облаками, ловите любой отсвет внизу. Прожектор. Костёр. Даже огонь далёкого выстрела поможет определить примерную высоту. Главное, чтобы стреляли не по вам, конечно. И в каждый момент, чем ближе к земле, будьте готовы к встрече с ней! В каждый! — повторил он. — То есть, ноги вместе, чуть согнуты и напряжены. Теперь о прыжках на лес. Ночных прыжках на лес. У вас будут хорошие фонарики. Когда по вашим расчетам до земли останется метров сто, включайте и светите вниз. Лучше всего, конечно, попасть на поляну. Не получится — ничего страшного. Не выпуская строп, руки разворачиваете внутренней стороной к себе — вот так, — он показал. — Защищаете таким образом лицо и вены на руках. Ноги — вместе! Плотно сомкнуты! Подбородок прижать к груди. Быть готовым к жёстким ударам о ветви и землю. Если повисли высоко над землёй, используйте тот же фонарик, нож, а также стропы запасного парашюта, чтобы спуститься. Эх, мало времени для тренировок. Мало!

— Времени всегда мало, товарищ инструктор, — успокаивающе сказал Максим.- Времени мало, войны много. Ничего, мы ребята фартовые, всё будет отлично. Только, вот, насчёт фонарика, боюсь, не получится. Миссия у нас секретная, прыгнуть должны как можно незаметнее для противника. Поэтому фонарики — отставить.

— Отставить так отставить, — согласился Бероев. — Но всё остальное соблюдать в обязательном порядке.

Прыжки обошлись без происшествий, как будто сама судьба хранила отряд Максима. Никто ничего не сломал, а пара ушибов и царапин в счёт не идёт.

Лыжный марш-бросок на десять километров тоже прошёл штатно. Оказалось, что на лыжах умеют ходить все. Включая Герсамия и Коса.

Первого научили этой нехитрой науке ещё до войны, на срочной службе, а второй ходил на лыжах в детстве и даже участвовал в школьных соревнованиях.

— Польша, конечно, не Россия, не так холодно, но снег у нас тоже бывает, — не без гордости заметил он. — Только учтите, что мне, кроме всего прочего, ещё и рацию на себе тащить. Так что строго не судите, если отстану.

— Всего-то десять килограмм твой «Север» весит, — сказал Максим. — Это вместе с батареями питания. Так что не плач, «дегтярь» Герсамия с полным диском — двенадцать.

— Герсамия — большой и сильный грузин, а я — худой мечтательный поляк, — быстро сказал Кос. — Есть разница!

— Будешь много разговаривать, мечтательный поляк, возьмёшь запасные батареи, — пригрозил Максим.

— Молчу, молчу…

С радиостанцией им повезло. Коротковолновую малогабаритную «Север», способную обеспечить связь минимум на четыреста километров, а при благоприятных условиях и больше, советская промышленность только-только начала выпускать, и первые изделия шли диверсионно-разведывательным подразделениям и некоторым партизанским отрядам.

Псевдоним для связи Максим взял себе простой — Гитарист.

— Почему Гитарист? — спросил Михеев.

— Весь отряд — музыканты, — предложил Максим. — Ян Кос — Пианист, что совершенно естественно. Муса Герсамия — Трубач. Иван Николаев — Скрипач. Савватий Озеров — Ударник. Операция — концерт. Оружие и снаряжение — инструменты. План — ноты. Ну и так далее.

— Тогда я кто? — спросил Михеев. — Директор консерватории?

— Лучше Ректор, — сказал Максим. — Так солиднее и непонятнее.

— Принимается, — чуть подумав, кивнул Михеев.

А ещё на вооружении диверсионно-разведывательного отряда Максима имелись английские магнитные мины Clam MK III. Удобнейшая штука для той работы, которую им предстояло выполнить.