По прозвищу Святой. Книга третья

Глава шестнадцатая

План операции был разработан лично Михеевым при участии Судоплатова и — на последнем этапе — Максима.

Задачу ставил непосредственно Михеев:

— Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, немцы продолжают рваться к Москве. Всю обстановку я тебе докладывать не собираюсь, агитировать тоже. Сам с усами. Скажу только, что сейчас одним из важнейших вопросов для немцев является вопрос снабжения. Они несут громадные потери. По нашим данным в их стрелковых ротах осталось по пятьдесят-шестьдесят человек, многие ранены, обморожены, болеют. Частям, особенно тем, кто на передовой, катастрофически не хватает тёплого зимнего обмундирования, танков, горючего, продовольствия, боеприпасов. Вот, смотри сюда, — он показал на карте, расстеленной на столе. — Это Вязьма. Нас интересует не столько город, сколько вяземский железнодорожный узел, через который идёт снабжение. По данным нашей разведки, двадцать четвёртого ноября, в понедельник, в Вязьму должны прибыть несколько крупных эшелонов с новыми танками, горючим, боеприпасами, зимним обмундированием и продовольствием. Ваша задача — взорвать эшелоны с горючим. Вас выбросят вот в этом районе, — он показал. — Лесной массив к востоку от города, сразу за печально известным Бознянским болотом. Там имеется охотничья заимка, примерно в восьми километрах от черты города. Будет вашей базой, — он замолчал, закурил, внимательно и хмуро глядя на карту.

— Почему печально известным? — спросил Максим.

— А… — неохотно ответил Михеев. — Там братская могила наших людей. Тридцать первого июля немцы нанесли бомбовой удар по железнодорожной станции. Как раз в тот момент, когда там скопилось несколько эшелонов. С гражданскими, военными, ранеными, техникой, горючим. Страшный был удар, надо признать. Нам нечем было ответить. Ни зениток, ни истребителей. Безнаказанно утюжили. Те, кто выжил, рассказывают, что это был натуральный ад. Всё горело и взрывалось.

— А болото причём?

— Так ведь бежать было некуда, побежали к болоту, оно там рядом, сразу за путями начинается, можно сказать. Женщины, дети, старики, — все, кто мог, побежали. Там и утонули. Сотни людей. Немцы туда не суются — топко да и делать нечего, партизан там нет. Сейчас, правда, всё замёрзло, по льду можно пройти. Вот и воспользуетесь. Отомстим, гадам, за тридцать первое июля. Пусть они там все сгорят.

— Одновременно с подрывом эшелонов с горючим, наши бомбёры нанесут удар? — догадался Максим.

— Да, — подтвердил Михеев. — Такой план. Вам эшелоны с танками и прочим не по зубам. Поэтому — горючее. Как только взлетят на воздух цистерны с топливом, начнётся паника. Тут-то и вступит в дело наша авиация. Если перед налётом успеете уничтожить пару-тройку зенитных расчетов — будет вообще отлично. Да, вы будете не одни. В Вязьме работает наше подполье, есть там и железнодорожники. Они помогут. Что ещё…

— Отход, — напомнил Максим.

— Это самое трудное, — вздохнул Михеев. — Короткий отход — на запасную базу, которую нужно будет оборудовать сразу по прибытии. А вот потом… Эвакуировать вас, как ты понимаешь, некому и нечем. Была мысль о самолёте, но мы от неё отказались. Догадываешься, почему?

— У-2 незаметный, проскользнёт, и даже сядет и взлетит, но он двухместный, — ответил Максим. — А нас пятеро. Плюс оружие, боеприпасы и всё прочее. Более тяжёлая машина нужна, Ли-2 или бомбёр, куда мы все влезем. Но для них взлётно-посадочную подготовить — та ещё задача, практически нереально. Да и шанс, что их собьют ещё на подлёте слишком велик.

— Правильно понимаешь, — кивнул Михеев. — Погоди, про какой ещё Ли-2 ты говоришь?

Упс, подумал Максим. Никогда ещё Штирлиц не был так близко к провалу.

— Так это… Мы в Москву на таком летели из Ростова. Американский «Дуглас» переделанный. ПС-84 называется. А Ли-2 — это его неофициальное название. Лётчики его так называют.

— Первый раз слышу, — сказал Михеев. — Почему Ли-2?

— Так ведь переделкой «Дугласа» под наши условия инженер Лисунов занимается, — пожал плечами Максим. — Как его… — он сделал вид, что задумался.

— Борис Павлович, — подсказал КИР. — Завод из Химок ещё в сентябре в Ташкент эвакуировали.

— Борис Павлович, — сделал вид, что вспомнил Максим. — В Ташкенте, так? Поэтому и Ли-2.

— Чёрт знает что, — сказал Михеев.

— Чему ты удивляешься? И-16 у нас «ишачок», Ил-2 — «горбатый», Ме-109 — «худой». Обычное дело.

— Ну-ну, — Михеев испытывающе посмотрел на Максима. Тот встретил его взгляд спокойно и даже где-то безмятежно. — Ладно, неважно, пусть будет Ли-2. В главном ты прав — самолётом слишком трудно и опасно. Прорываться через линию фронта тоже опасно, да и незачем. Поэтому план такой. Продолжаете громить тылы врага и постепенно двигаетесь к Малоярославцу, — он показал на карте. — Задача — оказаться и укрепиться в его окрестностях к Новому году. Лучше — к немецкому Рождеству.

— То есть, к двадцать пятому декабря, — сказал Максим.

— Именно.

— Почему Малоярославец?

— Всему своё время, подробности узнаешь позже. Возможно, к слову, что это будет не Малоярославец. Рацию берегите, — добавил он. — Связь нам потребуется очень хорошая.

— Есть беречь рацию, — ответил Максим.

Он догадался, почему Малоярославец, но вслух свою догадку высказывать не стал. Хватит с него и Ли-2.

Советское контрнаступление под Москвой, которое начнётся уже совсем скоро. Он не помнил точно, когда Красная Армия освободила Малоярославец (потом можно будет уточнить у КИРа), но уже понятно, что случится это в конце этого или начале следующего года. Так что и линию фронта переходить не надо. Просто дождаться своих.

Ночь выброски пришлась на двадцатое ноября, четверг.

К этому времени отряд был полностью экипирован и подготовлен настолько хорошо, насколько это вообще было возможно за столь короткий срок.

Даже получилось совершить ещё два ночных прыжка с парашютом, чему Максим был особенно рад, — его бойцы набрались опыта, а опыт в столь важном деле решает многое.

Как и все советские люди, Максим неоднократно читал и слышал о том, что в ноябре–декабре тысяча девятьсот сорок первого года на стороне Красной Армии мощно выступил русский «генерал Мороз». Мол, без него удержать Москву было бы гораздо труднее. Почему? Логика простая. Мы, русские и советские люди, к морозам и метелям привыкли, а для немцев — это чистый экстрим. Дополнительный фактор, заметно снижающий боеспособность вермахта. В общем, всё по старой поговорке, гласящей «что русскому здорово, то немцу — смерть».

В реальности (по крайней мере, в этой реальности, потому что до конца Максим так и не был уверен, что эта реальность — не альтернативная) всё оказалось немного иначе. Если не сказать, совсем иначе.

Уже вовсю катила вторая половина ноября, пятнадцатого числа началась вторая волна наступления немцев на Москву, а каких-то особенных морозов не наблюдалось.

Минус восемь, минус шесть, минус десять. Один раз было аж целых минус двенадцать. Несерьёзно. Даже в том будущем, которое лично для Максима стало прошлым, для Москвы и Подмосковья это бы считалось разве что чуть холоднее обычного. Всех дел — одеться потеплее, да питаться погорячее. Снег? А что снег? Обычный снежный покров, приятно под ногами скрипит, мы и не такое видали.

Опять же, осенней непролазной грязи конец пришёл. Смёрзлась она, дороги опять стали проходимы и для гусеничной и для колёсной техники, а уж для пехоты на своих двоих и вовсе речи нет.

Так что не надо сказок про жуткие морозы, не они остановили немцев под Москвой, а советские солдаты и весь советский народ. Мужеством своим и беззаветной любовью к Родине.

Эти мысли и настроение — про мужество и любовь — Максим и постарался вложить в головы своим подчинённым перед погрузкой в самолёт.

Долго не распинался, люди, по его мнению, были достаточно мотивированы на выполнение задания. Но слово поддержки никогда не помешает.

— Будем помнить о тех, кто сейчас бьёт немца в окопах под Москвой, — закончил Максим. — И о тех, кто не спит ночами, изготавливая боевую технику, оружие и боеприпасы на заводах, эвакуированных в тыл. Наша задача — помочь им. И мы это сделаем. Сделаем?

— Конечно, сделаем, командир, — ответил Герсамия за всех. — Даже не сомневайся.

— Тогда пошли, — приказал Максим.

Двести с небольшим километров от Москвы до Вязьмы десантный ПС-84 (Максим учёл свою ошибку и перестал называть этот самолёт Ли-2 даже в мыслях) преодолел меньше чем за час.

Ночь выдалась бесснежной, тоненький месяц только вчера родившейся луны прятался за плотными облаками, и землю внизу освещали лишь редкие по ночному времени вспышки выстрелов.

Впрочем, непосредственно над самой линией фронта самолёт прошёл, спрятавшись в облаках и только ближе к точке выброски начал снижение.

«Готовность две минуты» — показал штурман, высунувшись из кабины.

Максим показал ему большой палец — готовы, мол.

Штурман кивнул, скрылся, но вскоре появился снова. Прошёл в хвост самолёта, открыл дверь. Ледяной зимний воздух ворвался в салон.

«Пора!» — показал штурман.

Отяд — один за другим — покинул самолёт.

Максим прыгал последним.

Он знал, что высота выброски небольшая — всего около двухсот метров, поэтому времени на ориентировку после раскрытия купола остаётся не много.

Впрочем, ему, с его ночным зрением, хватило.

Внизу расстилался лесной массив. Заметив удобную поляну левее, Максим подобрал стропы и вскоре удачно приземлился на снег.

Сантиметров пятнадцать, отметил про себя. Нормально. И морозец не больше десяти градусов. Тоже нормально.

Он собрал парашют, прислушался.

Тихо.

А, нет, не тихо.

Что-то шебуршится в полусотне метров к северо-западу. Там, где уже деревья. Вернее, не что-то, а кто-то.

И я даже догадываюсь, кто, подумал Максим, направляясь в ту сторону.

— Kurwa, — явственно расслышал он, как только вступил под деревья. Далее треск ветвей и уже на смеси русского и польского. — Вот же курва!

Янек ругался шёпотом, но Максим всё равно его слышал.

Вскоре и увидел.

Радист висел метрах в трёх над землёй, зацепившись парашютом за ветви деревьев и раскачивался, надеясь, что парашют отцепится. Парашют не отцеплялся. Только густо слетал снег с веток.

— Тихо, тихо, — сказал Максим, подходя ближе. — Не дёргайся, Янек.

Поляк замер, повернул голову.

— Товарищ командир, — произнёс громким шёпотом. — Как вы вовремя!

— Я всегда вовремя, — сказал Максим. — Просто достань нож и перережь стропы. Здесь невысоко, упадёшь в снег.

Раздался приближающийся гул моторов.

Это их самолёт, развернувшись и снизившись метров до семидесяти-шестидесяти, снова заходил на круг, чтобы сбросить оставшееся снаряжение, упакованное в специальные резиновые мешки: палатку, дополнительную тёплую одежду, печку, продукты, боеприпасы, немецкое оружие и форму, лыжи.

— Тихо, — поднял руку Максим. — Повиси пока.

Поляк затих.

Пум. Пум. Пум. Пум.

Максим отчётливо слышал, где падают мешки. Засекал направление, примерно определял расстояние, запоминал.

Звук моторов стал удаляться, постепенно затих вдали.

— Теперь давай, — разрешил Максим. — Только на бок падай, если что, на спине рация у тебя.

— Поляка всякий обидеть норовит, — сказал Янек, доставая нож.

— Тебя, пожалуй, обидишь, — сказал Максим.

Парашют неожиданно отцепился от веток, и Кос скользнул вниз, в снег.

Даже не упал, удержался на ногах.

Максим помог ему освободиться от парашюта.

— А где остальные? — спросил Янек.

— Сейчас найдём.

На поиск остальных, а также упавших мешков с оружием, продовольствием и снаряжением ушло около получаса. Все оказались целы, и даже ни один мешок не потерялся.

— Хорошее предзнаменование, — сказал Максим. — Всякое доброе дело должно начинаться с хорошего предзнаменования. Значит, всё у нас получится.

— Вот уж не думал, товарищ командир, что вы верите в предзнаменования, — сказал Кос. — Не похожи вы на суеверного человека.

— Верю я в нашу победу, — ответил Максим. — А хорошие предзнаменования помогают её приблизить. Так что никаких суеверий, чистый расчет.

Ещё через пятнадцать минут, предельно нагрузившись и встав на лыжи, отряд, стараясь идти по одной лыжне, направился в сторону заимки.

На то, чтобы её отыскать времени ушло больше, поскольку ориентироваться в ночном зимнем и незнакомом лесу было не так-то просто.

Однако сориентировались. Помогли карта, компас и лесное чутьё Савватия Озерова.

Заимка — небольшая, вросшая в землю бревенчатая избушка с одним окном, глядящим на юго-восток, стояла в самой гуще леса, среди деревьев, так, что сразу и не заметишь.

Внутри оказался дощатый пол, двухэтажные нары у стен на четверых, печка-буржуйка, стол, четыре табуретки.

На полке нашёлся запас бересты, спички, соль в деревянной солонке и даже, завёрнутый в чистую тряпицу, хороший шмат сала.

— Правильные люди здесь были, — с одобрением заметил обычно молчаливый Озеров.

— Я на полу лягу, — предложил Николаев.

— Лично я не возражаю, — сказал Янек, сбрасывая на нары рацию с плеч. — Как хорошо, когда есть добровольцы.

Запас дров был снаружи, под навесом.

Затопили печку.

Янек вынес рацию, бойцы утоптали снег возле ясеня неподалёку, притащили несколько чурбаков.

Кос установил рацию на большой чурбак, умело забросил на ветку антенну, включил питание, настроился.

— Есть связь, командир, — сообщил.

— Передавай, — сказал Максим. — Музыканты — Консерватории. Здоровье в порядке. Настроение бодрое. Инструменты доставлены. Завтра приступаем к разучиванию нот и организации концерта. Гитарист.

Ян Кос застучал ключом.

Через короткое время пришёл не менее короткий ответ: «Консерватория — Музыкантам. Удачи. Надеемся на бурные и продолжительные аплодисменты. Ректор».

Утром, только рассвело, позавтракали и принялись за устройство запасной базы. Примерное расположение определили ещё в Москве, теперь нужно было решить окончательно.

Для начала Максим послал разведку — Николаева и Озерова. Опытные люди тундры и леса ушли на лыжах на восток, прихватив палатку и печку. Через два часа по своей лыжне вернулся Николаев и сообщил, что место найдено. Примерно в десяти километрах от заимки к востоку с небольшим отклонением на юг.

— Там удобно, — сообщил якут-снайпер. — Речная стрелка, значит, вода под рукой. Реки небольшие, лёд уже встал, но прорубь сделать легко. Сама стрелка густо заросла лесом, в центре полянка. Как раз для палатки. Рядом сосна высокая, крепкая, наблюдательный пункт можно оборудовать, далеко видно будет. Савватий остался палатку ставить и дрова заготавливать.

— Отлично, — сказал Максим. — Николаев, Герсамия, грузимся и на лыжи! Кос, ты здесь. Стереги рацию и заимку. Если, не приведи господь, немцы — хватай рацию, оружие и уходи по нашим следам. Мы их там все вместе встретим. Но это вряд ли, не сунутся сюда немцы. Пока во всяком случае.

— А если наши, русские? — спросил поляк.

— Сам смотри. Если решишь, что свой — пусть идёт. Если нет — убей и тело спрячь.

— Есть, командир, — сказал радист.

— А если он ошибётся? — негромко спросил Герсамия.

— Не ошибусь, — ответил Кос. — Я в Испании воевал, в тринадцатой польской интербригаде имени Ярослава Домбровского. Был под Гвадалахарой, форсировал Эбро. На предателей насмотрелся, сразу вижу.

— Как скажешь, кацо [1], — сказал Герсамия

Уже начало понемногу смеркаться, когда закончили с оборудованием запасной базы. Пора было отправляться в город на разведку.

Максим переоделся в форму немецкого пехотного обер-лейтенанта, встал на лыжи. До опушки его сопровождал неутомимый Николаев. На всякий случай.

Никаких непредвиденных случаев, слава богу, не произошло. Погода оставалась довольно мягкой, мороз держался в пределах минус пяти-минус шести градусов. С неба сеялся мелкий и редкий снежок.

Максим вошёл в город с востока, перейдя Бознянское озеро по уже крепкому льду (Николаев остался на другом берегу).

Перебрался через железнодорожные пути и углубился в переулки.

Шёл твёрдым шагом уверенного в себе человека, немецкого офицера, победителя.

Он знал, что комендантский час начинается с наступлением темноты, и немцы расстреляют всякого местного, кто без соответствующего разрешения окажется на улице (такие разрешения выдавались только тем, кто работал на немцев и должен был задерживаться на работе до определённого часа).

Однако его это не касалось.

Вряд ли немецкий патруль, буде таковой случится, остановит для проверки документов щеголеватого пехотного обер-лейтенанта, шагающего куда-то по своим делам. А если и задержит, то документы у него в полном порядке. И языком он владеет не хуже любого немца.

[1] Друг (груз.)