Земский докторъ. Том 7. Переезд

Глава 5

Лизанька «Егоза» дрожала от страха и просила помощи! Судя по ее виду, ситуация была более, чем серьезная, иначе б не обратилась бы.

— Садитесь! — махну рукой подъехавшему извозчику, доктор помог юной даме забраться в коляску.

Даже пошутил:

— Это, конечно, не мотоциклет. Не так быстро едет!

— Я помню…

Оглянувшись по сторонам, девушка натянуто улыбнулась:

— Тогда было тоже опасно… но, не так, как сейчас.

Хмыкнув, Иван Палыч велел извозчику поднять верх и, чуть подумав, велел везти на блошиный рынок. Тот самый, где когда-то обретался недоброй памяти «Букинист».

— На рынок? Зачем? — хлопнула длинными ресницами Лизанька.

— Узнаете, — шепотом отозвался доктор. — Пока же отвечайте быстро… и тихо. Кто еще был на гулянке с чекистами?

— Я не…

— Лиза! Не смотрите на меня такими честными глазками. Я им не верю! Поймите, я пытаюсь вам хоть чем-то помочь. Тем более, вы же сами просили. Не так?

Девушка сглотнула слюну.

— Тогда отвечайте!

— Маша «Цыганка», Андриана… и… и я, — выдавила из себя Егоза.

— Маша и Андриана, я так полагаю, уже схвачены? Как они вас нашли? Через сутенера?

— Да. Через него. Алексей Николаевич его знает…

— Хорошо. Как случился пожар? Сам собой?

Это был важный вопрос, на который нужно было получить более-менее вразумительный ответ. Если, конечно, эта испуганная девочка что-то видела, знала. А ведь должна была знать! Откровенных дурочек Гробовский у себя в агентах бы не держал.

— Не сам собой… В соседнем кабинете буржуйка… — негромко пояснила Лиза. Туда только Латыш заходил, больше никто. Нас, тем более, не пускали.

— Латыш? — Иван Палыч хмыкнул. — Так там так-то все латыши.

— Ну, этот их, главный… Отто.

— Ясно. Так что ты думаешь?

— Думаю, сам Латыш этот пожар и устроил, — уверенно бросила девчонка. — Больше некому. А уж зачем — Бог весть.

Цокали копыта. Проплывали дома и деревья. Стал накрапывать дождик. Доктор задумался: почему Егоза называет Озолса одним словом — Латыш. Почему других латышей никак не называет.

— Почему Латыш?

— Я слышала, так о нем говорил Азамат… Ой… Иван Палыч, Богом прошу, никому…

Девочка проболталась о своем сутенере. Что ж, бывает…

— Ну, конечно же, никому не скажу. Алексей Николаевич ведь и так его знает… нет? Как вы нашли меня?

— Случайно. Искала Алексея Николаевича, и вдруг увидела вас… там, в ЧеКа… Пожалуйста, не бросайте меня!

— Сказал же…

— Приехали, гражданин хороший! — осадив лошадь у рынка, обернулся извозчик.

— Жди, — сунув ему купюру, приказал Иван Палыч. — А ты, Лиза, оставайся здесь, в коляске. Тем более, все равно — дождь.

Припустивший было прозрачный апрельский дождик уже понемногу иссякал, нисколечко не помешав торговцам.

— Газеты! Покупайте газеты!

— «Вести», «Правда», «Зареченская Заря»!

— Совет народный комиссаров в Баку! Турки вошли в Карс!

— Покупайте газеты.

Подозвав мальчишку газетчика, Иван Палыч купил «Вести» и «Зарю», и стал пробираться дальше, туда, где торговали всякого рода одежкой:

— Пинжак, пинжак! Хороший, английский!

— Астролябия! Кому астролябию? Меняю на три фунта пшенки! На два фунта, так и быть…

До сих пор продает, однако!

— Милостивец! За фунт пшенки отдам! На перловку согласен.

— Спасибо, астролябия мне не нужна… — усмехнулся доктор. — Мне бы что-нибудь для девушки. Скажем, платок…

— Косыночка есть! Ситцевая, красная — последний писк!

— Последний писк, говоришь? Давай! Где бы еще телогреечку взять?

— А вон ту тетушку видишь?

К извозчику Иван Палыч вернулся с большим газетным свертком. Забравшись в коляску, весело подмигнул совсем загрустившей Лизаньке, и бросил извозчику — На вокзал! — лениво развалился на сиденье.

— Слушаюсь, гражданин барин! — схватив вожжи, потряс бородою возница. — Н-но!

Покатили, поехали, поднимая брызги из луж.

— На вокзал? Зачем на вокзал? — заморгав, Егоза недоуменно посмотрела на доктора.

— А помните, как у Вертинского, милая? — улыбнулся тот. — Затем, что вам надо туда, «где никто не спросит — кто вы»!

— Ой, знаю эту песенку!

— Прекрасно! А теперь слушайте очень внимательно, — Иван Палыч понизил голос. — На вокзале пойдете к кассам и купите билет до Москвы. Потом сразу в уборную. Там переоденетесь вот в это… — доктор протянул девушек сверток. — И сядете на любой поезд, идущий в сторону Зарного. Заплатите лично проводнику. Сойдете на станции, в Зарном отыщете больницу. И только там, в больнице, скажет, что вам нужен Гробовский!

— Господи! — Лизанька радостно дернулась. Так Алексей Николаевич там⁈

— Там. Расскажете ему все и будете делать все, что он скажет. Вся ясно?

— Да-да… Да!

— Деньги у вас есть?

— Немного. «Керенские»

— Вот вам еще советские… Удачи!

— И вам… Да храни вас Бог!

Выскочив из коляски у вокзала, девушка смещалась с толпой.

— В ЧеКа гони, любезный! — хмыкнув, велел кучеру Иван Палыч. — Да не переживай, заплачу! Бесплатно кататься не стану.

Доктор сделал все правильно, да и Гробовский на его месте поступил бы точно так же. Понятно, что барышень легкого поведения предоставил приезжим чекистам их сутенер Азамат, он же тех двух девчонок и выдал. И он же, с помощью своих людей, мог спокойно отыскать и схватить Лизу. Это только так кажется, что город большой — есть, где отсидеться. Ан нет! Когда все твои места известны, когда все подружки наперечет… Иди, попробуй, спрячься!

Хм… Озолс сам сжег документы? Зачем? Впрочем, Егоза спокойно могла и ошибиться… И еще интересно — известный в городе сутенер Азамат, несомненно, связанный с преступным миром, называл Озолса просто «Латыш». Почему? Что, латышей в городе мало? Да целый отряд приехал!

Одни загадки, черт побери… Посоветоваться бы с тем же Гробовским! Доктор вдруг улыбнулся: так зачем же дело стало? Зарное-то рядом! Взять у Гладилина машину да и махнуть. Тем более, повод есть — проверить больничку! Да, накладные оттуда Озолс изъял — и те благополучно сгорели вместе с другими. Но, надо же переговорить с персоналом! Только обставить все, не вызывая у латышей никаких подозрений. Просто-напросто присланный из Москвы уполномоченный делает свою работу.

В уютном трехэтажном особняке на Вишневой, обиталище уездной ЧК, царила такая же неразбериха и суматоха, как на железнодорожном вокзале во время прихода московского поезда. Двери кабинетов были открыты нараспашку, входили-выходили курьеры, проводились допросы, проверки документации… Все беспрестанно курили, кто-то что-то печатал на «Ундервуде», кто-то ругался, Бурдаков же терзал телефон:

— Москва? Это Москва? Девушка, девушка, мне Совнарком дайте! Тьфу ты! Да что ж со связью-то? А, Иван Палыч! Давай чаю попьем? Только ты нашим скажи, чтоб чайник поставили… И дверь пока прикрой. Ага…

Опустив трубку, Михаил Петрович с остервенением потянулся и крякнул:

— Ох, что-то я засиделся… Уже глаза от бумаг рябят!

— Так они ж, говорят, сгорели? — удивился доктор.

Сумрачно кивнув, Бурдаков усмехнулся в усы:

— Накладные сгорели, да. Озолс, черт латышский, не уберег! Подозреваемых, говорит, допрашивали и вот… Ага, ага, знаем! Назвали шалав, да не уследили. Те еще работнички! Шалавы, кстати, уже признались — до суда в изоляторе посидят. Лет десять получат, не меньше!

— Жаль девок, — качнул головою доктор.

— И мне жаль! Красотки… Были. Нынче в синяках уже все… Да! — Михаил Петрович вдруг всплеснул руками. — А Озолс нынче под Гладилина копать принялся! Прицепился в нарушению декрета о национализации.

— Как так? — искренне изумился Иван Палыч. — Сергей Сергеич — принципиальный большевик! Член партии еще с прошлого века. Хорошо знаком с Владимиром Ильичом, с Бонч-Бруевичем. Да с тем же Дзержинским!

— Да хоть с самим Карлом Марксом! — глухо хохотнул Бурдаков. — Дело-то керосином пахнет. Моторный завод имени Робеспьера знаешь?

— Ну!

— Так вот! Озолс считает, будто Гладилин — заметь, за большую взятку! — отдал национализированное предприятие бывшему хозяину, Левенцову. А тот уже верну старое название — «Левенцовъ»!

Иван Палыч вскинул глаза:

— Ну, и правильно сделал! Это ж торговая марка. Бренд! А сам Левенцов — толковый инженер и управленец. Прекрасно знает завод… И рабочие его уважают. Так ведь для дела лучше! И не в собственность ему завод отдан — товарищ Левенцов просто назначен директором!

— Так-то оно — так, — покачал головой Михаил Петрович. — Но, ведь, сам знаешь — как посмотреть! Как посмотре-еть… Коли ЧеКа показатели понадобятся… Ай, не стоит и говорить. Гладилину сейчас не до нас — отписывается, отбивается…

— Жаль, — доктор потер переносицу. — А я у него хотел в Зарное машину спросить. Там, понимаешь, больничный персонал опросить надо. А то латыши, сам знаешь, как… Да! Телефонная связь есть?

— Когда как! Вот ведь черт, — закурив, выругался совчиновник. — Помнишь ту деваху из поезда?

— Ну да!

— Так я в милицию обратился, к этому их, начальнику, Красникову… Ну, чтоб ту наглую шалаву нашел! Он приказанье-то отдал, но сам…

— А что сам? — Иван Палыч прищурился. — Постой, постой… Неужто, опять Озолс?

— Так и есть! — Бурдаков подпрыгнул на стуле. — В точности. Отто Янович телеграфировал Рыкову о политической близорукости Красникова, и о его кратковременном пребывании в рядах меньшевиков. Ну и том, что пригрел бывших царских сатрапов. Но, за тех сам товарищ Семашко стоит! А за Красниковым-то — кто? Только Гладилин, который и сам-то нынче в опале. Кстати, Лаврентьев ко мне заходил, обещал, что шалавку поищут. Хоть в этом бы…

— А что тебе до нее? — удивленно протянул доктор. — Ну, опоила, обнесла… Подумаешь! Не ты первый, не ты последний.

Михаил Петрович поиграл желваками:

— И все ж, хотелось бы наказать. Очень бы хотелось. Понимаешь, тут не только в моем самолюбии дело… Получается, она Советскую власть не уважает, не ставит ни во что!

— А меня вот больше Отто Янович напрягает, — честно признался Иван Палыч. — Я что-то совсем перестал его понимать. Вот честно! Ведь у него же есть вполне конкретное дело… А он что творит? Не понимаю!

— Э-э! — неожиданно рассмеявшись, Бурлаков шутливо погрозил доктору пальцем. — Да что тут и понимать-то? Все ж ясно, как Божий день. Порученное конкретное дело товарищ Озолс — в силу своей глупости — благополучно провалил! Нет, ну нашел, конечно, крайних, но… Мы-то с тобой знаем! Я думаю, он точно так же отыщет и «левых» аферистов. Которые все в перестрелке и погибнут. Ну, при захвате. Не сомневайся, дружище, так бы все гладко и прошло. Тем более, с таким покровителем. А ты — мы! И по тому же делу. И что же делать?

— Что?

— Да запутать все к чертям собачьим, чтобы никто никогда не разобрал! Создать кутерьму, видимость бурной деятельности… Отсюда все эти нападки на местных! Чтоб нам случайно не помогли. Ну, а нас Озолс всерьез не опасается. Мы же ревизоры, а не сыщики! Бумажные люди.

— А что начальник поезда-то говорит? — вдруг вспомнил доктор.

— Да ему-то что, — Михаил Петрович махнул рукой. — Вагоны с медикаментами отцепили, укатили за запасной путь. И все! Там ответственные уже местные власти. Приняли все по описи… Потом подъезжали машины, подводы… Грузили по накладным, развозили… Все! Концов не найти.

Вопрос с поездкой в Зарное Иван Палыч решил легко и непринужденно. Просто спросил авто у Озолса.

— Автомобиль? Зарное? — Отто Янович задумчиво побарабанил пальцами по столу. — Ну что же… Не знаю, правда, что вы там хотите найти, но… Раз считаете нужным — поезжайте. Полдня вам, я надеюсь, хватит?

— Вполне.

— Н-ну… лаби! Хорошо. Кроме шофера, дам вам еще двух сопровождающих, отличных стрелков. Там, я знаю, беспокойнее. Линия фронта рядом, да еще бандиты в лесах. Когда уже товарищ Субботин их всех повыловит?

Товарищу Семашко Иван Павлович позвонил перед самым отъездом. Сказал пару слов, и просил помощи «в решении осложнившейся медицинской практики». Нужно было восстановить Аглаю в должности заведующей уездной больницей. Николай Александрович обещал решить вопрос уже в самое ближайшее время.

Немного успокоенный, доктор вышел на улицу и уселся в авто, все в тот же коричневый «Форд», на котором еще не так давно ездил начальник УЧК Гробовский.

— Ви знаете дорогу? Покашете? — с акцентом справился новый шофер, кудрявый бледнокожий парень в кожанке.

— Ну да, покажу, — пожав плечами, Иван Палыч уселся рядом с водителем. Конвоиры — пардон, охрана — разместились сзади.

В Зарном необходимо было действовать тонко, дабы не подвести своих. Тем более, что доктор не знал да и не мог знать, какие именно полномочия были даны сопровождающим его латышам.

— Там, за сосной, поворот — не пропустите!

— Лаби! (Хорошо)

Они проехали уже километров десять, когда один из стрелков вдруг посмотрел назад… а потом и вообще вытащил из полевой сумки бинокль и что-то по-латышски приказал шоферу.

Тот остановил машину. Чекист вскинул бинокль…

— Хм… За нами кто-то едет. Товарищ Петров, не знаете. Что за машина? Местная? Нате, взгляните…

— Хорошая штука! — взяв бинокль, заценил Иван Палыч.

Латыш неожиданно улыбнулся:

— Трофейный. «Цейс»!

— Я и говорю…

Доктор приложил окуляры к глазам…

Позади, по пыльной, высохшей после недавних дождей дороге, катил белый спортивный автомобиль, очень похожий на тот, что преследовал Иван Павловича в Москве! Только тот был с кранным капотом и крыльями. Этот же — чисто белый. В открытом салоне — купе сидело двое — в кожаных шлемах, в очках. За рулем, кажется, вообще была женщина — брюнетка. Или просто патлатый парень, Бог весть… Как тогда, в Москве, у вокзала!

Э, Иван Палыч, давай-ка, не разводи паранойю! — подумал про себя доктор. Мало ли похожих машин? Чай, не одно такое авто в России! И все же… неплохо б было проверить, установить — чья машинка-то?

— Ну, что там?

— Номер Зареченский, желтый. А машина мне незнакома.

Да, прикрепленный на левом крыле номер был желтенький, местный. Тогда ведь не было стандартизированных автомобильных номеров. В каждой губернии — свой! В Москве — белые, а где-то — желтые, светло-зеленые, бледно-голубые…

— Дайте! — стрелок забрал бинокль. — Ага… свернули… Значит, не за нами. Едем, Янис!

После официального визита к председателю сельсовета Пронину, Иван Палыч, как и положено, расположился в больнице, где со времен его последнего визита ничего не изменилось. Все те же шкафы в смотровой, все то же старое зеркало, до боли родной стол, журналы…

И. О. заведующего, Роман Романыч, как бывший студент-медик учреждение не запускал, да и Аглая навещала постоянно, хоть и с маленьким ребенком. Ну да за Николашкой было, кому присмотреть.

Латышей доктор услала в гостиницу, в трактир, ныне именуемый «Рабочей столовой». Владела им все та же вредная тетка — Аграфена Матвеевна Феклистова. Мелкий бизнес так не был национализирован, руки пока не дошли, и Иван Палыч предполагал, что и не дойдут — и слава Богу!

Латыши кстати за каким-то чертом, осмотрели всю больницу, все палаты, смотровую, даже в изолятор заглянули, правда, только с порога — Роман Романыч предупредил, что — «о-очень заразно»!

В изоляторе находилась Лизанька Игозина, «Егоза» — благодаря помощи доктора девчонка все же смогла добраться до Зарного. В сером халате, в черном глухом платке, ее сейчас не узнала бы даже родная мама. А уж, тем более — латыши!

Тем не менее, после их ухода все перевели дух.

— Ну, здравствуй, Лиза, — присев на край койки, улыбнулся Иван Палыч. — Рад, что добралась.

— Спасибо вам! — девушка искренне улыбнулась. — Если б не вы бы… Алексей Николаич велел пока здесь сидеть.

— И правильно! — покивал доктор. — Покормить-то тебя не забыли?

— Не-ет!

Роман Романыч, заглянув, тут же предложил чайку…

— Чайку? А с дороги можно! — засмеялся Иван Павлович. — Я вот баранки с собой прихватил. Наши, зареченские.

Из коридора донеслись чьи-то торопливые шаги… послышался знакомый голос:

— Роман Романыч! Чевой-то дверь-то на распашку, а?

— Да тут…

Доктор поднялся с койки и вышел в коридор:

— Здравствуй, Аглая!

— Господи… Иван Палыч! Родненький!

Старые знакомые обнялись и расцеловались. За прошедшее время юная заведующая больницей ничуть не изменилась, разве что еще больше похорошела после родов. Крепкая, с румяным, чуть скуластым, лицом и карими сияющими глазами, Аглая чем-то напоминала девушек с картин Кустодиева или Петрова-Водкина.

— Ну, Иван Палыч? Как вы там, на Москве? Как Анна Львовна?

— Да все по-добру.

— Слава Богу! А у нас тут тако-ое…

— Знаю. Давай-ка Аглая, рассказывай!

Ситуация в Зарном ничуть не отличалась от зареченской. Медикаменты привезли на двух подводах, два ящика бинтов, четыре мешка ваты, шесть упаковок морфина, шприцы, инструменты и прочее.

— С Роман Романычем пересчитывали вместе. По описи все и приняли, точь-в-точь. А потом этот черт нерусский, Озолс, приехал. Накладные показал. А там на десять подвод всего! И, главное, подпись — моя! И печать больничная, наша. А я ведь в этих накладных не расписывалась, и печати на них не ставила, Христом-Богом клянусь!

— Разберемся, — выслушав, успокоил Иван Палыч. — Муж-то что говорит?

— То же, что и вы! Сидит сейчас с сыном, думает. Ох… — девушка горестно вздохнула. — Что-то с ним-то сами теперь будет? Опять, как в прошлые разы, бирюком?

— Его тоже схарчить не дадим! — и здесь уверил доктор. — А он вообще как сам-то?

Аглая улыбнулась:

— Так ведь зайдет — расскажет.

Гробовский явился примерно через полчаса после супруги. Застучал сапогами по крыльцу, по коридору…

— Ах, Иван Палыч, дай-ка тебя обниму! Ишь ты — френч-то какой! Поди, английский? Ну, москвич, как есть москвич! В отпуск к нам? Да шучу, шучу, знаю уже — по казенному делу.

— Алексей Николаич, у тебя усы, кажись поседели! — обнимая друга, рассмеялся доктор. — Впрочем, и не удивительно — от таких-то дел. А мы тут целой комиссией! И за главного знакомец твой — Бурдаков!

— Миша!

— Он… Так что ее переживай. Во всем разберемся! Однако, мы нынче в Зарном не одни…

Гробовский скривился:

— Да видел уже… Автомобиль знакомый.

— Алексей Николаич… — потерев переносицу, вдруг прищурился доктор. — Ты ведь, я думаю, уже что-то прикинул? Фальшивые накладные… подписи, печати…

— Верно ты сказал — фальшивые! — опальный чекист пригладил усы. — Все фальшивое, и печати, и подписи… Хороший умелец делал! И я знаю, кто знает, как этого умельца сыскать!